От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

деваться? Подтверждали это и тропы с одного берега Днепра на другой, вившиеся по рыхлой снежно-ледяной крошке. Здесь по-прежнему ловили рыбу, охотились, ходили торговать в Переяслав и Канев, жили, как могли и как получалось.

— Для Моше-рабейну восточный ветер рассек воды, а для нас западный придержал дождь, чтобы воды не сомкнулись, — сообщил вдруг из рюкзака реб Нахум.

— Я его об этом не просил, — засмеялся Илья.

— Но ты об этом думал. И я тоже.

— Нам бы в полынью не провалиться, вот о чем я сейчас думаю. И жалею, что не взял палку.

— Так и должно быть. Ты, как Иехошуа бин-Нун, думаешь о земных путях, а я о небесных, о прошлом и будущем, и ещё о том, что наше с тобой странствие так похоже на вечные странствия нашего народа. Вдвоем мы с тобой — Израиль, Эльяху. На календаре Израиля — месяц нисан, и уже совсем скоро начнется Песах.

Днепровский лед угрожающе трещал по всей ширине реки, прогибался под ними, и вода выплёскивалась сквозь трещины на ледяную поверхность.

— Хорошее вы выбрали место, ребе, чтобы напомнить о праздниках, — пробурчал Илья. — Нам бы сейчас до берега дойти.

— Мне оно тоже кажется хорошим, — реб Нахум решил не услышать иронии, — мы как раз на середине Днепра.

Рыбачья тропа вывела их к тому пляжу, с которого летом отряд Ильи переправлялся на левый берег. Впереди был Таганчанский лес.

— Ты решил ночевать в лесу? — забеспокоился реб Нахум, увидев, что Илья обошел обгорелые развалины Крещатика и в село не зашёл.

— Да, если повезёт. Мы ведь сперва тут зимовать готовились, успели вырыть несколько землянок. Сейчас нужно их найти — у нас есть время до темноты.

Реб Нахум выслушал Илью, недовольно качнул головой и натянул на брови ушанку — начинался дождь.

10.

За зиму на дне землянки собралась вода. Илья кое-как вычерпал её кружкой, наломал в лесу сосновых веток и в несколько слоёв выстелил пол. Запах живицы, острый и сильный, заглушил могильную затхлость земли и прелого дерева.

Им пришлось отсиживаться в землянке день и две ночи, дождь лил, не затихая. И хотя вся одежда, вещи и сухари, пропитавшись гнилой влагой, отсырели в первые же часы, Илья решил переждать ледяной ливень. И отоспаться. Этот режим сам собой выработался ещё осенью, когда он шёл в Ворошиловград — несколько дней с короткими ночёвками в пути и потом одна долгая в месте, казавшемся безопасным. В лесу, хотя бы и в сырости, им мало что могло угрожать. Реб Нахум тоже спал, временами, когда молился, в темноте землянки слышался его слабый, сочившийся влагой шёпот.

Ранним утром Илья выбрался в сырую, серую предрассветную хмарь. От густого, лесного воздуха, пахнувшего снегом, лесным суглинком, мокрой сосновой корой, перехватило дыхание, и на несколько долгих секунд закружилась голова. Это был запах задержавшейся на целый месяц, но теперь уже близкой весны. Дождь закончился недавно, с деревьев ещё били по земле, по просевшим и подтаявшим сугробам тяжёлые, редкие капли.

Илья расчистил место для костерка, растопил в кружке снег и растворил в воде две ложки горохового концентрата. У него ещё оставались в запасе размокшие сухари.

— Ребе, подъём, — скомандовал Илья, спустившись в склизкую духоту землянки. — Ваши молитвы услышаны, наверху объявлена весна.

— У меня ночью упала шапка и вся промокла, — как-то совсем по-детски пожаловался старик.

— Это вы напрасно, — расстроился Илья. — Попробуем высушить над огнём, но вряд ли поможет. В мокрой шапке идти нельзя.

Вместо шапки он подсушил портяночную фланель, и реб Нахум завязал ткань на голове, как тюрбан.

— Так даже теплее, — довольно сообщил он Илье.

— Ешьте, ребе, гороховый суп с сухарями, и пойдём. Мне нужно спешить.

— Никогда тебя не спрашивал, Эльяху, куда ты спешишь.

— Вы выбрали правильную политику, ребе.

Реб Нахум кивнул.

— Наши сухари на вкус — жидкая плесень, гороховая баланда смердит навозом, а ты со всей вежливостью, которой научила тебя твоя мамеле, отказываешься отвечать на мой вопрос, потому что я старый дурак. У меня всю жизнь просили советов, и я не хотел их давать, а сейчас, когда мой совет тебе нужен, ты ничего не хочешь спрашивать. Кажется, мир смотрит на меня с презрением, но я потерплю, пусть смотрит, пока я ему совсем не надоел. Я поел, Эльяху, пошли, раз ты так спешишь.

По истончившемуся под дождями, но ещё прочному льду они перешли Рось, и Илья уверенно пошагал на запад. Он решил заночевать в Москаленковском лесу, там тоже должны были оставаться землянки, а потом, обходя Богуслав, Таращу и Белую Церковь, выйти к Кожанке. Если повезёт, он будет в селе через десять дней, но только если повезёт.

Таганчанский лес Илья помнил отлично, в августе он с ребятами прошел его несколько раз. Миновав шоссе, на котором они накрыли немецкий обоз, Илья сошел с просеки и двинулся напрямик. Единственное, чего он опасался, — провалиться в какую-нибудь глубокую болотную лужу — после дождя вода стекала в лощины, отстаивалась и накапливалась под снегом. Спускаясь с пригорков, Илья замедлял шаг и шёл осторожнее.

— Стоять! — вдруг услышал он за спиной севший, простуженный голос, когда подошел к одной из таких лощин. — Руки вверх.

Илья поднял руки и тихо спросил реба:

— Кто там?

— Какой-то поц ин тухес, — не размыкая губ, ответил реб Нахум.

Глава семнадцатая

Штолцэр фойгл

(Таганчанский лес — Киев, апрель — май 1942)

1.

Вечером дозорный, обходивший восточную часть леса, доложил Нусинову, что в одной из землянок на другом берегу Роси заночевали двое. Эти землянки они обнаружили ещё осенью, и не смогли понять, кто их вырыл и для кого. В одной нашли втоптанную в землю разорванную обертку бельгийского шоколада, в другой — пустую упаковку из-под патронов Маузер. Они могли быть немецкими, только к чему немцам схроны в лесу? Могли быть и партизанскими, но уж очень давно брошенными. Тогда же, осенью, Нусинов приказал завалить входы в землянки ветками и листвой так, чтобы случайный человек не смог отыскать их под снегом, а если кто-то всё же придёт, значит, человек этот неслучайный.

Пятеро бойцов и комиссар — вот всё, что осталось от 8-го батальона 2-го партизанского полка к весне сорок второго года. Остальные погибли, разбежались по домам, если было куда бежать, или пропали при неизвестных обстоятельствах, как командир батальона. В сентябре, когда в отряде ещё можно было насчитать два взвода, Гриценко с десятью бойцами отправился на встречу с командиром полка и не вернулся. Позже, уже