Городская фэнтези 2010 - Антон Орлов

Карусель вновь набирала ход.

…на него слепо летел, уже не в силах сдержать коня, второй. За вскинутой запененной мордой коня он не видел еще всадника, но видел горбатый спуск шашки, темные долы ее. Изо всей силы дернул он поводья, принял и отвел удар, — забирая в руку правый повод, рубанул по склоненной красной шее. Он первый выскакал из раздерганной, смешавшейся толпы. В глазах — копошащаяся куча конных. На ладони — нервный зуд. Кинул шашку в ножны, тронул коня назад уже во весь мах. До плетней левады, где лежала в засаде сотня, осталось не более ста саженей…

— …Еще!

Он с силой втиснул десятку в пухлую ладонь билетерши. Подумал, что похож сейчас на одержимого. Или на наркомана. Плевать! Пережить это еще раз, задуматься, проанализировать… Он врал себе и знал это. Щелчок турникета. Ступеньки. Он взобрался на спину льва. Глупо усмехнулся: «Даешь сафари?»

Карусель лязгнула, приходя в движение.

— Братцы, вертайтесь!.. — обезумев, крикнул он и выдернул из ножен шашку.

Отведя второй удар, направленный в бок, он привстал, рубанул по спине скакавшего елевой стороны немца. Его окружили. Рослый конь грудью ударился о бок его коня, чуть не сшиб с ног, и близко, в упор, увидел он страшную муть чужого лица. С левой стороны вырос драгун, и в глазах метнулся на взлете разящий палаш. Он подставил шашку: сталь о сталь брызнула визгом. Сзади пикой поддели ему погонный ремень, настойчиво срывая с плеча. За вскинутой головой коня маячило потное, разгоряченное лицо веснушчатого немца. Дрожа отвисшей челюстью, немец бестолково ширял палашом, норовя попасть в грудь. Палаш не доставал, и немец, кинув его, рвал из пристроченного к седлу желтого чехла карабин…

— Привет. Ты чего так поздно? Опять шеф задержал?

— Нет. — На губах его плясала мечтательная улыбка. — Решил воздухом подышать. Прогулялся по парку…

Жена с недоверием принюхалась. Нет, спиртным не пахло. «Да он и не пьет толком. Пару раз в год, с друзьями… Чего это я?» — мысленно укорила она себя.

— Голодный?

— Как волк!

— Я тебе котлеты разогрею. С жареной картошкой, как ты любишь.

* * *

…аты всегда была шикарной женщиной, Я помню, как всегда мы меж собой Все звали тебя Ленкой-манекенщицей За походняк и внешний вид крутой…

Хрипатый мерзкий голос рвался с улицы. Домушником лез в окно, без спросу тащил прочь чужое имущество — покой, ОТДЫХ. Он отложил в сторону потрепанный, взятый в букинистике томик Самойлова и вышел на балкон. Внизу, возле парикмахерской «Ваша прелесть», работающей на первом этаже соседского дома, стоял черный «Шевроле». Из окон машины, из открытых нараспашку дверей ревел шансон, музон, черт его знает что, заставляя улицу вздрагивать, — оглушительный, торжествующий.

Он вспомнил, что стоит в одних трусах. Семейных, в полоску. Вернулся, надел спортивные штаны с футболкой — и опять встал у перил. Так, наверное, замирает олень на ночной дороге, ослепленный фарами грузовика.

Ой, Лена-Леночка, такая вот игра, Какой был прикуп, но карта бита! Ой, Лена-Леночка, бандитская жена, Жена бандита, жена бандита…

Лена-Леночка, подумал он. Соня-Сонечка. Прах вас забери, идиоток. Лауры наших дней, Беатриче XXI века. Ага, вон и Петрарка. По тротуару, кося на парикмахерскую темным конским глазом, вышагивал коренастый жлоб. Шорты до колен, гавайка навыпуск. Кривые ноги, бицепсы, все такое. Стричь жлобу было нечего — миллиметровый «еж», крутая масть.

Ухажер, подумал он. К парикмахерше приехал.

— Будьте любезны! Да-да, вы, я к вам обращаюсь…

Жлоб поднял голову, шаря взглядом по окнам.

— Сделайте тише, пожалуйста.

— Мудила, — с удовольствием сказал жлоб. — К тебе обращаюсь, да. Сгинь.

— Вы мешаете отдыхать…

— Сгинь, говорю. Соси молча.

— Вам что, трудно прикрутить?.. — слово «музыка» не далось. Очень уж оно было не к месту. — Люди отдыхают, у кого-нибудь ребенок спит…

Из стеклянных дверей парикмахерской, как джинн из бутылки, выпорхнула голоногая девица. Жлоб ухмыльнулся ей, сверкнув акульей пастью, и рукой показал: нет, мол, проблем. Стриги дальше. Девица хихикнула и скрылась.

Ей вслед подтвердили из динамиков:

Завидуют по-черному подруги все,Все говорят: «Вот повезло!», Крутая тачка, шубы, ты во всей красе,И на губах улыбка всем назло…

Он перегнулся через перила:

— Я милицию вызову! Участкового…

— Лесом, — отозвался жлоб. — Козлы идут лесом. — И вдруг оживился: — Ты спускайся, да? Давай, ныряй! Потолкуем за музон…

— Я вам в последний раз говорю…

— Сюда иди, хрен кучерявый! Вот и будет в последний…

Он покинул балкон так резко, словно и впрямь намеревался спуститься на улицу. Зачем? Чтобы жлоб измордовал его? Нет, такой радости мы ему не подарим. Позвонить в милицию? И что сказать? Здравствуйте, тут нарушают тишину… Да, днем. Нет, не сосед. Из припаркованной машины. Извините, но вы обязаны реагировать…

И — короткие гудки.

— Развелось вас! — закричала из окна какая-то женщина. — Зря вас, лохов, из деревни выпустили! Паспорта им выдали, зоотехникам! Понаехали тут, говно всякое крутят…

Еле слышный за шансоном, рявкнул жлоб:

— В зверинец тебя! В обезьянник!..

Он ходил по квартире, не в силах успокоиться. В сердце поселился гадкий зверек — грыз, точил, слюнявил. Если бы на улицу спустился кто-нибудь еще, он бы обязательно вышел. Если бы не один. Что ему, больше всех надо? И жена ушла. Забрала Алешку, повела в зоопарк. Это хорошо. Или не очень? Так бы он рвался прочь из квартиры, угрожая жлобу карами египетскими, а жена удерживала бы его, уговаривая плюнуть, не обращать внимания, и сын смотрел бы из комнаты, нервно вздрагивая…

На улице прибавили звук:

Мелькают день заднем, как фотовспышки,Ночам бессонным потерялся счет,Красиво все бывает только в книжках,А в жизни часто всё наоборот!

Он нутром чуял — внизу, точно так же, как он, расхаживает жлоб. Хвост разъяренно колотит по мощным ляжкам. Конский глаз играет, косит уже не на парикмахерскую — на его балкон, на дверь подъезда. Ладно, к чертям. Какой там хвост? Какой конский глаз? Это все ерунда. Мелкая шпана, дешевка, явилась к «жене бандита»: постричь, побрить, отлакировать. Пижонит, строит из себя Аль Капоне. Бригада, блин.

Закрыть окна?

Шансон разгуливал по квартире, издеваясь. Гоцен-тоцен-первертрцен. Давай, ныряй, намекал шансон. Потолкуем за музон. Хрен кучерявый. Как идут козлы? Козлы идут лесом.

Он зашел в туалет. Здесь было тихо.

* * *

Решился он не сразу.

Страх — я схожу с ума! — вцепился в рассудок цепкими коготками, всякий раз заставляя сворачивать в другую сторону. Так запутывается в волосах летучая мышь. Вот уже час он кружил по парку. На центральной аллее загорелись матовые луны фонарей. Боковые дорожки тонули в чернильном сумраке. Бродить по ним было жутковато. Поди знай, что за компания заправляется пивом на скамейке: мирные студенты или гопники-отморозки? По жерёбячьим голосам, по уголькам сигарет, рдеющим во мраке, — не разберешь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});