Тайны гор, которых не было на карте... - Анастасия Вихарева

— Маня, не томи, говори уже, вышел ум из-за разума? — закричал Борзеевич из своего места, не рискуя подойти ближе, чтобы не нарваться на Дьявола и его потребительское отношение.

— Нет! Сказала же! — отрезала Манька. — И нюх у меня — чужой! Не могут все цветы так дурно вонять! — у Маньки выступили слезы. — И вот еще, я же видела, что вампиры делают с людьми, сама мозги с пола отскребала, а так хочется, чтобы полюбил меня вампир… Ну хоть какой-нибудь… Красивый такой, сильный, не кровожадный… Где ум-то?! Не больная я, Борзеевич?! Правильно Дьявол говорит! А подснежники? Помнишь, когда мы с Вершины Мира съехали, меня стошнило… Ты еще сказал, что это от скорости? Не от скорости — я цветок понюхала, сиреневый такой, он из снега торчал… Я всегда весну и лето ждала, летом хворост только на еду собирала, а зимой… Домишко у меня дырявое насквозь, быстро выдувает, а как весна, то сразу тепло. И я как подснежники вижу, сразу понимаю, кончились мои мучения, а теперь и понюхать страшно!

Манька нагнулась и сорвала еще один цветок, торчавший из-под оплывшего просевшего сугроба, залюбовавшись сиреневой голубизной горных подснежников, которые росли по краю ледника одиннадцатой горы. Теперь на вершину они поднимались так быстро, как не умели даже горные козлы, а спускались еще быстрее. И на каждом таком подъеме и спуске у них были и зима, и весна и лето. Спускаться с вершины начали еще вечером, но на одном из спусков Борзеевич потерял прямолинейный камень-кристалл. Остановились, чтобы отыскать с утра, в темноте найти прозрачный кристалл не представлялось возможным. Отсюда широкая заповедная долина у подножия просматривалась как на ладони. До лагеря оставалось километров двенадцать — минут пятьдесят быстрой ходьбы или двадцать минут легкого бега. Утро только начиналось, но видимо, неприятности вечером не закончились, оставляя себя ей на утро.

Дьявол и Борзеевич переглянулись. Борзеевич — с тревогой и любопытством, Дьявол — довольный, как кот, обожравшийся сметаной.

— А вы мне сказать не можете: буду я здоровая, или нет?! — выпалила Манька, чувствуя, что еще минута, и она заревет.

— Шизофрения, Маня, бывает разная, — вздохнул Дьявол, успокаивая ее поглаживанием по спине, как ребенка. Она стряхнула его руку, дернув плечом. Не любила, когда ее жалели, а Дьявол именно жалел… Но Дьявол как будто не заметил, подвел ее к камню и усадил рядом с собой. — Бывает добрая, бывает нехорошая. Добрую шизофрению у себя все видят, или люди ее видят, а нехорошую никто не замечает, ею хвалятся. Добрая шизофрения — обычно пристает к человеку, нехорошая — дружит с вампиром, хвалит его, доставляет ему массу радостей. Добрая — когда ты, Манька, видишь и понимаешь, что люди добра тебе не желают, когда не могут пожелать, а нехорошая — глаза застит, и людям все недоброе становится добрым, а доброе недобрым. При доброй шизофрении люди рано или поздно вырабатывают иммунитет…

— Это как сказать! — возразил Борзеевич, подходя ближе и усаживаясь позади. — Привыкают просто жить среди зла. Порой сами становятся злыми, но это если добрая шизофрения им одновременно голову не сносит… Если у человека сразу две шизофрении — больной, чемодан, больничка…

— Так вот, Маня, — подытожил Дьявол, — добрая шизофрения — прозывается между вампирами "Проклятие". Идет она к проклятому изнутри, и из среды народа, а недобрую — называют они "Зов". И будет такой Зов неотступно звать, где бы ты ни была, убивая любую мечту и радость. И кто бы ни позвал, белее снега. А если ты не кандидат, которого они ищут, чтобы сделать вампиром — ты уже ни к чему не годна, разве выбросить тебя вон, как смоковницу, не способную принести доброго плода. Вот был бы в тебе такой Зов, разве бы ты не угодила к вампирам раньше, чем мы с тобой встретились? И разве не посмеялись бы над тобой вампиры? Разве бы не тыкнули в твою сторону пальцем?

— Да был, наверное, — задумалась Манька. — Я так… мечтала уже… То есть, слышала, только не знала что слышу, а сейчас знаю, научилась… Но я тогда не знала, что это болезнь. И не о вампире же мечтала! Человеку хотела нужной стать… Мечтала, чтобы обязательно нашел меня интересной. Конечно, хуже только было, глупость получалась, — она безнадежно махнула рукой. — Так всегда, как полюбишь, так от тебя, а если стервой — есть какая-то надежда… Но стервой не могу… Неприятно, и человека не чувствуешь, смотришь на него как будто со стороны… Так что я привыкла мечту при себе держать, — Манька повеселела. — А потом, когда в железо оделась, сразу поняла — денег ни от кого не дождусь… — она сделала удивленные глаза, осуждая самою себя. — Я хоть и не могу на вампиров как следует разозлиться, но до любви дело не доходило, а тут… люблю и все! И хоть бы знать кого!

— Не сразу! — обласкал ее Дьявол взглядом. — Мы, Маня, в грязи мало времени валялись? Могла бы суровой стать еще четыре месяца назад, если бы сразу по берегу реки пошла, не бегая за обозами…

— А зачем вампирам меня звать? — искренне удивилась она.

— Ну, как зачем?! — рассудил Борзеевич. — Чтобы не искать! Чего им время на нас тратить? Не будь мы в горах, устояла бы? А тут далеко не уйдешь, или камнями завалит, или снегом… или звери слопают — вон их тут сколько! Сочувствую, — Борзеевич шмыгнул носом, скрывая ехидную насмешку, — люди так радуются ей и так плачут, когда она уходит!

— Я этот Зов, Манька, еще раньше в тебе приметил, — засмеялся Дьявол. — Ему время нужно, чтобы настроить человека на определенное настроение, положить под себя. И внезапно подумал: а не посидеть ли нам в горах?! К тому же, боевая и политическая подготовка у вас так себе… Это огромное облегчение, что ты получила возможность открыть новое. Именно Зов вампиры посылают человеку, чтобы отыскалась душа, — объяснил он. — Одному Зов, другому саночки в небо. Бежать после такого Зова никуда не надо. Человек идет на Зов, как зомби, сам придет, сам про себя все расскажет. Многие вампиры так и называют одержимого: сомнамбула. В таком Зове человека нет, он как бы безымянный, таким Зовом человек становится наркоманом, проституткой, беглецом и врагом родным и близким. Или вампиром. Человек все время в поиске мечты. Вот есть такое выражение: "Тебе там что, медом намазано?!"… — думаешь, кто подсказал? — Дьявол расплылся в довольной улыбке. — Медом и намазано! Теперь ты и сама как вампир, но неполноценный. Ума много, а весь не твой.

Манька с удивлением прислушалась к себе. Наверное, именно таким Зовом душа ее отлетела к вампирам… Пожалуй, не будь Дьявола, и она не устояла бы…

Получалось, что Зов этот был где-то в ней, только теперь направленный на нее от вампира.

Манька прищурила глаз, украдкой сообразив, что мало ли что, а убери она из себя Зов, недоразумение, с которым она "навеки" связана, пожалуй, могло бы сменить гнев на милость, пристроив ее к богатому покровителю. Не ненавидеть-то ее он мог! Ведь ненавидел лишь за то, что его ребро досталось ей… А если его так позвали, то, пожалуй, она его понимает… Она бы не удивилась, если бы узнала, что часть Зова, который летел от нее к вампиру, успела разрушить, когда была в Аду, часть, когда втыкала в себя стрелы и кинжал. Было между двумя Зовами что-то похожее, когда болезнь разворачивалась — но с ее стороны многие рассуждения вампиров о себе не имели такой чувственной теплоты и размытости. Один Зов был как болезнь, второй, как обращение от души.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});