Таганский дневник. Кн. 2 - Валерий Золотухин

Вот когда будет нам п…

Шеф. Затронули вопрос о разделе, о сборище в Моссовете.

— Мне советовали не ходить, и я правильно делал, что не ходил. Они ведь станут выводить меня из себя, чтоб я наговорил, хлопнул дверью. Опять газеты, шумиха… Вот он, такой-сякой, мучит, морит голодом детей наших. Я пошлю своего адвоката. Так что мне сказать? «Он не хочет своих товарищей пустить на 1/4 театральной территории. Репертуар легко переносится на любую новую сцену, но почему они должны ютиться где-то в кинотеатре?» Он подает в суд за нанесение ему морального ущерба, и мы подаем в суд за нанесение морального ущерба и закрываем театр. Спектакли мои, Губенко подписал авторское право режиссера. Вот я и снимаю репертуар. Вы меня поддерживаете и останавливаете театр. Вот это я и хотел услышать.

11 марта 1993

Четверг. Молитва, без зарядки.

Морской рынок.

Да почему же и тысячной доли того богатства и разнообразия не видел я до сих пор?! Да и смотреть не хотелось — осьминоги, моллюски, тунец, мясо кита…

С огромным удовольствием слушал Демидову — умница, глубокая какая-то, образованная и не сухая, не скучная. Замечательно. Слушать ее одно удовольствие.

Любопытную версию «Вишневого сада» вывела Демидова из Японии (ради этого ей сюда нужно было приехать) — начало века в России, увлечение японским туалетом, духи, сакура, кимоно. Демидова второй акт хочет сыграть — выйти в кимоно. Удивительно поэтическая версия, ради этого стоит восстановить «Вишневый сад».

12 марта 1993

Пятница. Молитва, зарядка, кофе

Смирнов:

— Я хотел написать… Леонид! Ну, кто виноват, что Золотухин женился на Шацкой раньше, чем ты? Ну в каждом же слове зависть и месть, прав твой юрист-криминалист…

Демидова:

— Иван Дыховичный сказал мне, что Володя ему сказал, что «Нейтральную полосу» он посвятил мне. Он тогда за мной ухлестывал.

Записал я и не понял, кто за ней ухлестывал. То, что за ней ухлестывал Иван Д., было всем видно и понятно.

В России Хасбулатов собрал чрезвычайный съезд, режут Ельцина. Вернемся в страну коммунистов опять, в страну Бабуриных.

14 марта 1993

Воскресенье. Молитва, 90-й псалом

Они публично скандально судили Любимова — пункт за пунктом предъявлял ему Губенко. Они вынесли ему приговор, а так как это стало историческим свидетельством, все это снято на пленку, кочует из дома в дом и копируется (см. «Скандал»), они вынуждены теперь приводить приговор в исполнение и оправдать и доказать его справедливость. И это стало целью всей оставшейся жизни Николая Губенко — вот в чем дело.

17 марта 1993

Среда, мое число, мой день

Чем моя профессия меня потрясает, привлекает и дорожит — в ней можно бесконечно врать, бесконечно выдавать себя за кого-то другого, можно выдумывать себе прошлое, если не целиком, то отчасти, и порой это может быть забавнее целого. Можно бесконечно восхищаться тонкостью строя своей души — «я чувствую Пастернака так же хорошо, как он сам себя, и даже лучше». Но тут же можно с солнечной ясностью понять, какое ты дерьмо, если у тебя в запасе было столько времени и ты в «21-й км» написал три страницы чужими словами.

— Что вам мешает в работе над «Живаго»?

— Есенин, а конкретнее — «Анна Снегина». Я не могу освободиться от совершенства и музыки, а главное, от какой-то немыслимой человеческой теплоты этой поэмы и образа Анны, сидящей в ложе Юсуповского дворца.

22 марта 1993

Понедельник. Молитва, зарядка, душ

Ты печалился вчера и сидел понуро в отчаянии тихом, что Ельцин засел в Кремле и ввел президентское правление. Паника в рядах — «куда мы возвращаемся, в какие хаос и бойню?» Но потом ты уговорил себя, что, в общем-то, тебе на все наплевать, кроме «Живаго»! И долларов в «Олби». Главное — ты хорошо играл последнего «Годунова», голос у тебя звучал на 100 %, и закончил ты гастроли достойно, без особого успеха и шума, но… тебе одному два букета подарили две красивые женщины, японка и русская. И ты как бы герой.

23 марта 1993

Вторник. Молитва, зарядка, кофе

Письма прощальные.

Самолет над проливом.

Бортник свистит в ухо Глаголину. Панынин бродит по самолету, справляется у всех о самочувствии. Как грустно, как хорошо не пить. Похожее состояние — дрожь желаний напряженных — было у меня в Греции, когда в каком-то номере, на конуру раскольниковскую похожем, писал я дневник и письмо Любимову. Как же я так обманулся в Губенко! Жалко. Но ведь он то же самое может сказать и обо мне. Нет, не может.

У самого Владимира Фомина была с детства обида на родителей, на отца — он его далеко как не почитал. Я не хочу разбираться, достоин он, его родитель, почитания или нет, но не Фомину его судить, не сыну отца — вот что я хочу сказать. Да ведомы ли Фомину В. С. мотивы, которые в основу поступков его отца легли? Думаю, что нет. Несправедливости жизни? Да! Обиды? Да, но судить за то и приговаривать… Вот тут вспомянешь который раз Матрену Федосеевну: «Не судите отца за то, что касается только нас с ним!» А в глаза-то она ему плевала, но то — она, у нее на то резоны были, очевидно. «Я любила его (а уж за что она его любила?), а он от Катькиной матери к Ивановой ушел. Бог ему судья!» Кто его знает, чего он искал. Любил женщин, что ж поделаешь. Не водку жрать — баб любить, это занятие покрасивше будет на земле. Хотя опять же — каждому свое. Родительская опека, наставления в обычном понимании — все это было не со мной, и рано ушел я из-под крыла родительского, и ушел далеко в мир, в жизнь им не ведомую и непонятную… Я рос и учился сам и отвечал за все сам, сам выбрал жену, сам пришел к Богу и дорогу свою прохожу единственную без всякой на то помощи родителей, тетушек или братьев. Все они были далеко, а иных уж нет. Но это не значит, что я у них не учился. Я приспособил свой характер к жизни и профессии. Мне с моим характером лучше выигрывать терпением, трудом, фланговой стратегией, компромиссами. Смирение — вот, быть может, качество, унаследованное и объясненное во мне моими тетушками и матерью. А потом, конечно, Тоней. «Беги, Валерка, отсюда, беги, брат!» И с Нинкой надо было развестись, и встретить Тамару, которая по-своему чрезвычайно повлияла на меня, воспитала меня. Ее мнением, быть может, я дорожу больше всего на свете, потому что ей дано знание. Прошла страсть, прошла любовь в кровати, ужасно больно, но как это все вернуть? Надо было родить Сережу. Неужели Денис будет долго обижаться на меня? Да, остался он без отца. Но, во-первых, отец был где-то рядом и все время проявлялся так или иначе. Можно было больше затрачивать отцовской любви и больше времени, но не скажу, что Сережа этого увидел больше. Я не умею воспитывать, я плохой отец, но неужели дети будут судить меня за это, а не принимать единственное — родитель! Не надо меня любить, надо знать, что я родитель, и все отсюда следует. Почитай отца и мать, не обсуждая.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});