Критика цинического разума - Петер Слотердайк

две тарелки овощей в день, в обед – одну жареную колбаску, на ночь – одно яйцо, а утром – немного мясного супчика с луком. Если Вы будете есть больше, то от этого червь только увеличится и раздавит вашу печень, и никогда с Вас уже не будет снимать мерку портной, а только гробовщик. Таков мой совет, и если Вы ему не последуете, то уже на будущую весну никакая кукушка Вам не прокукует. Делайте, что Вам будет угодно (Hebel J. P. Das Schatzkästlein des Rheinischen Hausfreundes. München, 1979. S. 153).

Какой из современных врачей отважится так разговаривать со своим цивилизованным пациентом? И многие ли из пациентов способны сегодня сказать, придя на консультацию к врачу: «Я, к сожалению, оказался совершенно здоров в самое неудачное время – как раз тогда, когда должен был прийти к доктору. Нет чтобы у меня хоть немного стреляло в ухе или что-нибудь было не в порядке с сердцем!» А какой сегодняшний врач получит, задав вопрос о том, что беспокоит пациента, такой ответ: «Господин доктор, меня, слава Богу, ничего не беспокоит, и если бы вы были так же здоровы, я был бы рад от всего сердца». Насколько саркастическая история Гебеля отвечает образу мышления народной медицины, показывает ее конец: этот неназванный богач «прожил 87 лет 4 месяца и 10 дней, будучи здоровым как огурчик, и каждый раз к Новому году посылал привет доктору с приложением 20 дублонов». Плата за лечение от больного превратилась в новогодний привет от здорового человека. Может ли быть лучшее указание на ту «помощь иного характера», при которой лекари заслуживали вознаграждения, когда они способствовали тому, чтобы их сограждане вовсе не болели?

Сегодняшнему народному реализму, – несмотря на науку, несмотря на исследования, несмотря на великие достижения хирургии, – врач все же представляется только вызывающим определенные сомнения приверженцем партии жизни, и уж слишком часто его подозревают в том, что он чересчур легко переходит на сторону болезни. Признак медицины Господина с давних пор – то, что она больше интересуется болезнями, чем больными. Она обнаруживает склонность, будучи весьма довольной собою, утверждаться в универсуме из патологии и терапии. Клиническая форма существования медицины все более отучает врача ориентироваться на здорового человека и нарушает укорененность сознания лекаря в жизнеутверждающем реализме, который, вообще говоря, предпочитал бы не иметь вовсе никаких дел с медициной. Доктор, описанный Гебелем, еще принадлежит к вымирающему виду врачей, которые доказывают кандидату в больные, насколько излишня медицина для людей, страдающих не от болезни, а от неспособности быть здоровыми. Ранее считалось, что чаще всего лучшими врачами становятся те, кто хочет быть и еще кем-то, а не только врачом – музыкантом, писателем, капитаном, священником, философом или бродягой. Тогда понимали, что тот, кто знает всё про болезни, еще отнюдь не является по этой причине докой в лекарском искусстве. Склонность «охотно помогать» столь же гуманна и отрадна, сколь прискорбна и подозрительна – в том случае, если помощь связана с тем злом, которое проистекает из цивилизаторских тенденций к саморазрушению. Врач слишком легко переходит в лагерь господского цинизма, если он, подобно великому доктору медицины Хиобу Преториусу у Курта Гетца, уже не может сопротивляться саморазрушительным «глупостям», к которым часто бывает склонна «болеющая масса». Чем в большей степени болезни вызываются политическо-цивилизаторскими отношениями и даже самой медициной, тем больше медицинская практика нашего общества оказывается вовлеченной в хитросплетения более высокого цинизма, который сознает, что он правой рукой способствует недугу, за лечение которого он собирает плату левой. Если доктор как ученый сторонник партии жизни действительно видит свою задачу в том, чтобы бороться с причинами болезней, – вместо того чтобы паразитировать на них как на следствиях, «оказывая помощь», – то он должен снова и снова чистосердечно ставить под вопрос свою связь с властью и свое употребление власти. Медицина, которая упорно и радикально настаивает на своем пакте с волей к жизни, должна была бы стать сегодня научным ядром общей теории выживания. Она должна была бы сформулировать политическую диететику, которая решительно вмешивалась бы в общественные трудовые и жизненные отношения. Однако в общем и целом медицина в своей цинической близорукости весьма неуверенно движется вперед и трактует свой пакт с волей жизни столь сомнительным образом, что только от случая к случаю удается точно определить, о какой ее позиции на киническо-циническом поле можно говорить. Может, это кинизм простого, как его практиковал славный пастор Кнайп? Или это цинизм сложного – в том виде, как его отправил в полет профессор Барнард с его пересадками сердца? Это – кинизм медицинского Сопротивления, которое отвергает коллаборационизм с саморазрушительными установками и менталитетами? Или это цинизм медицинского коллаборационизма, который предоставляет полную свободу действия причинам, чтобы заработать на следствиях? Это – кинизм простой жизни или цинизм комфортабельного умирания? Кинизм, который прибегает к целительно действующим угрозам смертью в борьбе против легкомыслия, саморазрушения и невежества? Или – цинизм, который выступает сообщником вытеснения смерти куда-то в подсознание – вытеснения, на котором основана вся система сверхмилитаризованных и обожравшихся до ожирения обществ?

Поскольку врач вынужден защищать свое сердце от многочисленных жестоких аспектов своей профессии, народный разум признает за ним с незапамятных времен право на некоторую долю цинической грубости, которую он не потерпел бы больше ни от кого. Народ распознает своих действительных союзников в тех, у кого настолько чуткое сердце, что его приходится прятать за черным юмором и грубиянскими манерами. Шутки медиков, – более цинические, чем какие-либо другие, – всегда принимались аудиторией из пациентов, которые могли убедиться в том, что за сочным цинизмом их лекаря стоят его наилучшие намерения. Ледяным холодом веет от той медицины, которая уже не умеет шутить и полностью поглощена осуществлением собственной или чьей-то иной власти. Существует медицина, которая есть не что иное, как архиатрия – медицина главных врачей. Как для всякого свойственного Господину менталитета, который стремился к растормаживанию, для этого медицинского цинизма пробил час, когда к власти пришел фашизм; он создал сценарий, в соответствии с которым смогли проявить себя все жестокости и зверства, которыми было чревато чисто репрессивно цивилизованное общество. Точно так же как ранее существовала скрыто циническая общность интересов, объединявшая инстанции, ведавшие исполнением приговоров, в результате которых производилось определенное количество трупов, и научную анатомию, медицинский цинизм Господина нашел общие интересы с фашистским расизмом, который в конце концов дал ему полную свободу в удовлетворении его постоянной потребности в трупах. Тот, у кого крепкие нервы, пусть прочтет протоколы Нюрнбергского процесса врачей, на котором рассматривались преступления немецкого