Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

самолета в боевой и наконец, после восьмилетнего перерыва, слетать по-настоящему, в одиночку.

Да и, если они сами виноваты, – зачем засекретили результаты расследования?

Были ли у Гагарина – при всей симпатии, которую он к себе вызывал, – тайные недоброжелатели? Наверняка; даже и явные-то были. Конкуренты? Множество: товарищи по отряду тоже хотели летать, армейские и комсомольские чиновники – занимать должности и иметь доступ к распределению финансовых потоков. Завистники? Спрашиваете. Были ли причины у тех, кто отвечал за полеты, замалчивать подоплеку происшедшего и выгораживать подлинных виновников аварии? Еще как были.

Это ведь не просто ДТП в воздухе; это означает, что система ПВО – причем не где-то в Сибири или на Крайнем Севере, а рядом с Кремлем, на заднем дворе начальника ПВО Московского округа – два кольца ракетных комплексов, способных “проследить траекторию полета любого самолета на расстоянии сотен километров” [2], оказалась не в состоянии отследить нахождение летающего объекта. Там, где все должно просматриваться насквозь, самолет “«потеряли» раньше, чем он разбился” [2] – и искали место падения четыре часа, словно он потерялся на темной стороне Луны. Как могут не работать локаторы в районе, где одновременно, в одном и том же квадрате, на разных этажах, летает множество самолетов, прыгают парашютисты и парят метеозонды; ведь там может возникнуть мясорубка?

Она и возникла – точнее, должна была возникнуть – в среде генералитета, после того как выяснилось бы, что там творилось.

Разумеется, приступая к работе над книгой, автор воображал, что он, как персонаж детективов Стига Ларссона, еще раз, со свежей головой, заглянет под все камни и, дуракам везет, обнаружит, много лет спустя, нечто странное, такое, на что никто никогда не обращал внимания, – например, увидит в каком-нибудь клипе из “Голубого огонька” 1967–1968 годов, как Гагарин в ужасе отшатывается от, допустим, Леонова; или, расшифровав одну из известных цитат в его личных дневниках, выйдет через это на сюжет о диверсии. Подозрительных обстоятельств – и многообещающих деталей – так много, что можно склеить из них хоть второй самолет, хоть зенитную ракету, хоть Гарри Поттера на метле; в любом случае их достаточно для создания атмосферы саспенса – читая отчеты обо всей этой истории, вы из советского реалистического романа попадаете в филип-диковский; вы чувствуете, что происходит что-то не то. Сложно сказать, что именно изменилось, но что-то – изменилось: лица, расстановка мебели, интонации, “буквально все какое-то не такое” [12].

Беда в том, что, помимо летчиков и авиаинженеров, расследование гибели Гагарина привлекает толпы сумасшедших – как некоторое время назад решение теоремы Ферма. Именно так они и поступали – не доверяя экспертам, искали “символические” события, переставляли слова в “Дороге в космос”, подозревали друзей и родственников.

Оставляя в покое американских гипнотизеров и инопланетян (хотя в целом эти версии тоже выглядят перспективно), сформулируем: причиной гибели Гагарина был некий сверхзвуковой самолет Су, взлетевший с соседнего, Раменского аэродрома и осуществлявший полет не в своей зоне. Не просто полет: этот второй самолет пролетел, снижаясь, с очень большой, примерно 1200 километров в час, скоростью очень близко – НАД Гагариным и Серегиным [7]; от воздействия спутной (вихревой) волны они стукнулись головами о фонарь[79], разбили его, временно потеряли сознание; произошла разгерметизация кабины. Это действительно хорошая, стройная версия, объясняющая и отсутствие радиодоклада об аварийной ситуации, и отсутствие адреналина в крови – не успели даже испугаться, и отказ от катапультирования, и подозрительный, на фоне присутствия всего остального, недокомплект осколков фонаря. И главное – ясно, почему над всей этой историей сразу же опустилась завеса таинственности: ПВО проспала неконтролируемый летающий объект.

Эта версия очень внятно изложена космонавтом Шаталовым – однако, по сути, принадлежит С. Белоцерковскому и А. Леонову. Научный руководитель Гагарина в Академии Жуковского и Алексей-“Блондин”-Леонов рыскали по киржачским лесам еще в 1968-м – остались недовольны официальной отпиской – и годами мечтали заново разворошить дело. Когда в 1986-м начиналась горбачевская оттепель, бывшие преподаватель и студент добились-таки своего: пройдя пятьсот миллионов инстанций, они получили доступ к архивам и к двадцати девяти засекреченным томам, впервые увидев множество сведенных вместе документов – от карт погоды до материалов радиообмена. Из материалов стало ясно, что многие свидетели ерзали на стульях, очевидным образом стараясь не столько помочь найти причину странной гибели, сколько отвести от себя обвинение, хотя бы косвенное; кроме того, обнаружилось, что кое-какие документы фальсифицированы (Леонов говорит, что его показания были переписаны кем-то еще, а указанный им интервал в 1,5–2 секунды превратился в 15–20). Первая ревизионистская статья, за подписью обоих, была опубликована в 1987-м [8]. В начале 1990-х, за подписью Белоцерковского, вышла “Гибель Гагарина. Факты и домыслы”; и какой бы убогой ни казалась эта тоненькая книжечка, напечатанная слепым шрифтом, по сути, это – библия для тех, кто заинтересован в установлении правды о 27 марта 1968 года.

Проблема этой книги в раздражающем диссонансе: журналистское название, обещающее сенсационное расследование, – и очень длинная, на половину книги, интродукция – про Гагарина вообще: жизненный путь, черты характера, обучение в Жуковке. На самом деле, дальше начинается расследование – просто оно совсем не выглядит сенсационным (хотя, по сути, таковым является). Главное достоинство Белоцерковского – и главная проблема – состоит в том, что он не журналист. То есть он догадался, что был второй самолет, – и даже понял, что именно этот самолет руководитель полетами еще 12 минут после гибели принимал за гагаринский МиГ – но никак, вообще никак, не развил эту тему.

Белоцерковский был чрезвычайно корректный, отвечавший за каждое свое слово ученый, аэродинамик, и собственно криминалистика была не в его компетенции. “Чужой истребитель” появляется лишь в последней четверти книги, изобилующей формулами, схемами и мемуарно-эссеистическими фрагментами, – поди доберись до него; да Белоцерковский и сам совершенно не акцентируется на нем – он предпочитает оперировать невпечатляющими терминами вроде “опасное сближение, повлекшее за собой сваливание в штопор” и говорить об имеющих конкретные числовые значения членах уравнения; а Чужой Истребитель – это “Х”. Однако Белоцерковский с Леоновым засекли его, это факт.

Дальше можно гадать: подлетел к гагаринскому МиГу Чужой Истребитель сверху или снизу, теряли они сознание на какой-то момент или нет, произошла ли разгерметизация наверху – или уже в тот момент, когда произошло столкновение с верхушками деревьев? Но сама ситуация, платформа, база – вот она, ее описал Белоцерковский.

Леонову досталось амплуа популяризатора – и детектива, попытавшегося рассчитать обнаруженный им с Белоцерковским “Х”. По его версии, этот второй летчик-фантом, наоборот, поднимался. Откуда он вообще взялся? “Выше летали самолеты с Жуковского, в частности, проводились испытания двухдвигательного, сверхзвукового Су-15 с изменяемой геометрией крыла. Вроде бы все разделено, как и положено, по зонам” [13] – в теории, но не на практике. Сначала Чужой вышел из своей высотной зоны, опустился под облака, понял, где он, включил