Люди и боги (СИ) - Суржиков Роман Евгеньевич

Булочники праздновали день Изобилия — самый для них долгожданный. Актерам от щедрот налили вина еще до выступления, Давиду тоже перепало, он осмелел. Вышел на сцену — все хохотнули, и он решил растянуть короткую славу. Стрельнул глазами по зрительским рядам, выхватил одного мастера — пухлого, как мешок с мукой, приметил и второго — угрюмого, брови к переносице. Спросил отца: «Мне как ударить? Как вон тот господин или как этот?!» Среди актеров было принято: откатывать нельзя, если кто начал шалить — подыгрывай. И отец подыграл, ткнув пальцем в толстяка: «Давай как этот». Давид медленно пробежал через сцену, тяжело топая ногами, задыхаясь — уф-уф-уф. Пнул, ухнул, утер лоб. Зрители разразились смехом. Только угрюмый мастер не смеялся. Встал и сказал: «А теперь, малец, ударь как я». Давид не знал, лишь потом сказали: был это старейшина всей гильдии, злой и мстительный тип, увидишь — пройди стороной. Давид повернулся к нему и ощутил незримый мрак чужой души. Сам потемнел, дерзость и хмель сняло рукою. Давид свел брови, как старейшина, чопорно выпрямился, как старейшина, сжал губы в шрам, как у старейшины было. Подошел к актеру, которого следовало стукнуть. Руки не поднялись, приросли к бокам. Давид только вздернул подбородок и хлестнул актера взглядом. Тот упал. В гробовой тишине старейшина гильдии посмотрел на Давида… Дернул ртом, наметив улыбку, раскрыл ладони и четырежды хлопнул. Тогда остальные рискнули рассмеяться.

Этот старейшина потом подозвал его и спросил:

— Как ты выведал, что я никого никогда не бью?

Давид теперь-то знал, с кем говорит. От страха язык заплетался:

— Добрый господин, я не знал… Я просто понял, что, ну… при вашем высоком положении, махать кулаками… вроде как, ниже достоинства…

И старейшина дал ему целую глорию, не зная, что малец солгал. Давид не думал ни о каком достоинстве, он просто прочел характер мастера. Сыграл его тело — и так понял душу.

Потом, на других выступлениях, он делал это раз за разом, и успех шел по пятам. Больше не полагаясь на удачу, рассматривал зрителей загодя, выбирал колоритных, зеркалил, вживался в их шкуры. Выходил — и играл. Пинать уже никого не приходилось, не затем уже его звали. Мальчик-зеркало — такое стало прозвище. Говорили о нем: «Сыграет — как скульптуру слепит!» Смеялись до упаду, но это малая заслуга: легко рассмешить хмельной народ на праздник. Но громче всех хлопал тот, кого Давид лепил, — вот в чем был истинный успех.

Даже теперь, когда жизнь трижды вывернулась наизнанку, это умение осталось при нем, словно лучший инструмент мастера. Вжиться в шкуру человека и понять его, как себя самого.

Пока Давид рассказывал, совсем стемнело. Северяне заслушались так, что думать забыли про альмерского шпиона.

— Вы прошли удивительный путь, отче, — выразил герцог общее мнение.

— Речь не обо мне, — скромно ответил Давид, — а о сире Михаэле. Я полагаю, он — честный человек, и после смены вахты сразу вернется к нам.

Странное дело: слова Давида чем-то опечалили герцога. Он сделался молчалив и почти не участвовал в дальнейшей беседе. Артур Близнец забрасывал Давида вопросами об актерской жизни, Обри хотел узнать, как же Давид стал святым отцом, Джемис кормил Стрельца кашей с кусочками сала, а Хайдер Лид достал-таки гарроту и нахваливал ее Квентину. Эрвин сидел тихо, смотрел на Звезду в черном небе и ощущал, как грудь наполняется тяжелым и горьким песком.

Первая вахта окончилась в полночь. Отец Давид выиграл эфес у кайра Джемиса. Альмерец Михаэль сдал пост и вернулся к столу.

— Позвольте приступить к ужину, милорд.

— Да, конечно…

— А как поем, не желаете ли партейку в прикуп? У меня и карты имеются.

— Увольте, Михаэль, настрой не тот.

— Отчего же? Все еще гневаетесь на мои вопросы? Простите глупца! Я не хотел задеть, просто не подумал, что ваши чувства к миледи еще живы…

Эрвин похлопал себя по карманам. Нахмурился, повторил движение.

— Кажется, я обронил хронометр.

Джемис спросил:

— Где вы в последний раз смотрели на него?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Еще перед ручьем, когда искали место для ночлега. Господа телохранители, мне нужен доброволец, чтобы найти и вернуть часы.

Квентин и Обри как один вскочили на ноги, впрочем, Артур опередил их. Отец Давид сказал:

— Не лучше ли подождать до утра? Сложно искать часы в темноте.

— Утром выпадет роса и испортит прибор. Нужно сейчас…

Тяжелый взгляд герцога остановился на Артуре. Юноша чуть не подпрыгнул:

— Сию минуту, милорд!

— Близнец… — начал герцог, но не успел продолжить, ведь Артур уже исчез.

Михаэль достал карты:

— Господа, милорд не в духе, но вы-то не откажетесь?

— Не видно ж ни черта, — отрезал Джемис.

— Нет, — возразил Хайдер Лид, — луна светит довольно ярко. И вот что любопытно: яркая луна очень хороша, если желаешь снять часового, или, например, захватить языка.

— Разве не лучше в полной темноте?

— Так думают многие, но ошибаются. Во мраке обостряется и глаз, и слух. Как ни крадись, враг издали услышит твои шаги, а не услышит, так заметит силуэт. Ты же, в свою очередь, легко можешь промазать, не уложить с первого удара. Но яркая луна — иное дело. Часовой видит, что света вдоволь, и полагается на зрение. А свет луны коварен: дает густые тени, в них спрятаться — легче легкого. Скользишь от тени к тени и возникаешь прямо за спиной.

— Вы мастер в таких делах.

— Горжусь.

— Сыграете в карты, капитан?

— Неохота.

— Да что ж вы все…

Джемис хлопнул Михаэля по плечу:

— Вы хам и чужак, сир. Вы неприятны нам с капитаном. Однако я должен попросить у вас прощения.

— За что?

— Считал вас шпионом. Похоже, ошибся.

Поодаль раздался тихий звук, похожий на кашель. Эрвин вздрогнул. Плеснул себе орджа, залпом осушил чашу, тяжело выдохнул.

— Капитан Лид, слушайте мой приказ. Уничтожьте вражеских разведчиков. Двоих захватите живьем, узнайте численность отряда, не дайте уйти никому. После этого поднимайте роту и приступайте к выполнению плана.

— Слушаюсь, милорд.

— Квентин, Обри, Джемис, отец Давид. Мы с вами выпьем за храброго кайра Артура, а затем продолжим путь к Дымной Дали.

* * *

12–13 июня 1775 г. от Сошествия

Графство Эрроубэк, дорога Бэк — Флисс

Редьяр Тойстоун был аристократом славного рода Праматери Юмин. Отчего же он не служил ни ей, ни какой-либо другой Праматери, а сделался мечом Праотца Вильгельма? Причина проста: Тойстоун больше любил ответы, чем вопросы. Праматери заставляют людей размышлять, искать разгадки, выбирать пути. Великий Вильгельм говорит напрямик. По крайней мере, иногда.

Солнце клонилось к горизонту, оставляя майору всего час на решение: куда делась северная рота? И тут он увидел всадников. Их было трое, их кони лоснились от пота, а одежда так покрылась пылью, что не разобрать даже цвет плащей. Но Тойстоун знал всадников в лицо: десятник Эйб Турс и двое разведчиков из его десятки.

— Майор, разрешите… — сказал Эйб, с трудом переводя дух, — доложить. Я знаю, где… герцог Ориджин.

— Это я и сам знаю, брат Эйб. Герцогский вымпел торчит во главе вражеского войска. Ты был послан узнать, куда делать рота Лидских Волков.

— О ней и речь, господин майор… Мы узнали… Герцог бросил войско и ушел с одной ротой!

Тойстоун извлек метательный ножик и повертел между пальцев, чтобы лучше осмыслить слова Эйба.

— Чушь.

— Никак нет! Мы следили за ротой до середины Бобрового леса. Я сам видел герцога Ориджина!

— Издали, сквозь кусты, ты видел человека, которого не знаешь в лицо. Полагаю, ты обознался.

— Господин майор, мы взяли языка. Он обознаться не мог.

Лишь теперь Тойстоун обратил внимание: за спиной одного из разведчиков сидел на лошади голый парень с мешком на голове. Его тело казалось бурым от массы кровоподтеков, голова бессильно свешивалась на грудь. Не будь он привязан к разведчику, давно бы свалился.