Гурджиев и Успенский - Аркадий Борисович Ровнер

живший в Вавилоне в тот древний период, когда в людях уже произошло искажение трех важнейших принципов: “веры”, “надежды” и “любви” – и произошла утрата ими совести. Этот посвященный сфомулировал великую идею пробуждения в людях “священной” или “объективной совести” и тем самым обессмертил себя в глазах поколений истинных посвященных.

Такова космическая и эзотерическая предыстория человечества, рассказанная Вельзевулом своему внуку. После изложения этой предыстории герой повествования поведал своему внуку о своих шести спусках на планету Земля, о посещениях разных стран и континентов и о наблюдениях за жизнью людей. Отдельные главы этой гигантской по замыслу книги имеют дело с искусством, гипнотизмом, с “плодами прежних и цветами современной цивилизаций”, с религией, с чистилищем (Священной планетой Чистилищем оказывается у Гурджиева планета Земля), с происхождением солнц и планет, с вечным двигателем и техникой космического кораблестроения, с проблемой Атлантиды и с проблемой времени, с легоминизмом (слово, которым Гурджиев пользовался для обозначения устной эзотерической традиции) и с законом Гептапарапшинок. Нужно отметить в книге нашего автора неимоверное количество нечитабельных и невыговариваемых неологизмов – например: Лундерперцо, Фрипиктванарали, Эголионоптис и Илносопарнианские законы и т. п., из которых многие образованы из армянских, русских, греческих и пр. корней и даже из имен его учеников и знакомых; так название звездной системы Зальцманино прямо связано с четой де Зальцманов, имя великого посвященного Ашиата Шиемаш – это зороастрийский термин, означающий “вечное солнце”, “намус” – это армянское слово, означающее “совесть”, а “хаснамусс” – слово, обозначающее бессовестного человека – и картина, созданная автором, станет более или менее полной.

Задача воссоздать детальный план этого произведения Гурджиева представляется неблагодарной по причине причудливости и разнородности его состава. Его главные мысли прячутся за многословием и расплывчатостью словесной ткани и общего построения. Технические и натурфилософские вопросы перемешаны с морально-этическими и психологическими, пророчества и откровения – с анекдотами, и все это пересыпано перлами мудрости несравненного ходжи Насреддина. Смесь языков, которыми пользовался сочинитель при создании этого произведения, не наделила этот труд ни легкостью, ни изяществом, ни тем более точностью формулировок. Определить жанр книги также не представляется возможным, хотя английская поэтесса Кетлин Рейн сравнивала ее с фантастическими путешествиями Гулливера Даниела Свифта.

Чувствуется, что автор не справился с “избытком собственных мыслей”, но, возможно, он и не хотел с ним справляться, напротив, он попытался сделать свою книгу предельно гротескной, причудливой и неудобоваримой, чтобы окончательно запутать и привести в замешательство читателя. В этом смысле замысел ему удался. Главный герой и рассказчик “Рассказов Вельзевула” обладает мышлением поистине неземным: его мысли при их рождении принимают поистине циклопические формы и грозят раздавить своей поступью мечущегося взад-вперед читателя. Иногда возникает ощущение, что автор имеет дело не со словами, а с гранитом или известняком, вытесывая из камня огромные блоки для строительства башни для живущих в шато Приере сказочных великанов.

К характеристике первого литературного опыта Гурджиева необходимо добавить несколько замечаний. Не исключено, что стилистические, ритмические и фонетические издержки этого произведения имеют два простых объяснения. Первое: “Рассказы Вельзевула своему внуку” – это первое литературное произведение нашего автора, а как уже прослеживалось в его судьбе, первые шаги ему часто не удавались. Вспомним его подмосковный дом со статуэтками, коврами и благовониями, который позже ему пришлось за ненадобностью ликвидировать, или его первые безуспешные попытки основать свой институт в России, Грузии и Европе. Второй возможной причиной неудачи с его первым опусом был не лучший подбор стенографисток и переводчиц, записывавших эту книгу под гурджиевскую диктовку в кофейнях или на пикниках во время автомобильных экскурсий и тут же переводивших еще сырые куски сразу на несколько европейских языков.

Одной из самых лиричных глав “Рассказов Вельзевула” является глава “Святая планета Чистилище”, в которой Вельзевул рассуждает о планете Земля как о “самой богатой и красивой” планете во Вселенной. “Когда мы были там, – говорит Вельзевул своему внуку, – ты, наверное, заметил, что мы все время могли наблюдать межзвездное пространство Великой Вселенной, или, как бы сказали твои любимцы, там все “небеса” сияли… Каждый индивид там всем своим существом осознает и чувствует все… радостно, светло и блаженно. На этой планете, как говорят знатоки, только одних источников минеральных и свежих, несравнимых ни с какими другими, около десяти тысяч. Со всей Вселенной собраны здесь лучшие певчие птицы и декоративные, говорят, их двенадцать тысяч. Что касается напланетных формаций – цветов, фруктов, ягод и всего такого – слов не хватит…”[533] и т. п.

“Рассказы Вельзевула”, напечатанные в 1950 году, вызвали целый спектр критических оценок – от восторженных до уничижительных. Восторгались, естественно, приверженцы учения, критиковали – его противники. Соответственно, эпитеты, которыми пользовались рецензенты, образовывали спектр от “восхитительного” и “поразительного” до “помойной ямы”.

История создания его второй книги “Встречи с замечательными людьми” оказалась более счастливой, ибо ее литературным редактором был замечательный русский драматург и театральный критик Н.Н. Евреинов. Евреинов остался в памяти потомков как автор концепции “театра жизни” и создатель театральной религии, бог которой – “Великий Режисер” Театрарх. Вездесущий Карл Бехофер Робертс встретил Евреинова в Петербурге в 1915 году и вскоре после этого опубликовал две его пьесы в оражеском журнале New Age. Знакомство Евреинова с Гурджиевым подтверждается Анной Бутковской-Хевитт, которая в своей книге о Гурджиеве описывает их встречу на Кавказе (по всей вероятности, в Ессентуках в 1917 году). Евреинов подошел к Гурджиеву во время прогулки последнего с группой учеников и, склонив голову, сказал: “Я – трудный и претенциозный человек. Я амбициозен. Но здесь, Георгий Иванович, я склоняюсь перед вами, и я могу лишь сказать: я не думаю, что наша встреча случайна. Я побуду с вами некоторое время, и вы посмотрите на меня, а я посмотрю на вашу группу[534]”. С этого эпизода началось их общение. В одном из номеров нью-йоркского “Нового журнала” в 1960-х годах (Евреинов скончался в 1953 году) были опубликованы воспоминания вдовы Евреинова о совместной работе ее мужа и Гурджиева над книгой “Встречи с замечательными людьми” в 1920-е годы в Париже. В этих воспоминаниях Гурджиев ожиданно изображен как антихрист, злодей и исчадие ада.

В результате сотрудничества с Евреиновым вторая книга Гурджиева обрела значительно более каноническую литературную форму, перекликающуюся с различными образцами философской, мемуарной и приключенческой прозы – от Марка Аврелия, И. Аксакова и Л. Толстого до Жюля Верна и Ф. Оссендовского. Книга представляет собой рассказ о детских впечатлениях, воспитании и странствиях автора, сначала в пределах его родного Кавказа, а потом на огромном пространстве, включающем множество стран Европы, Азии и Африки. Мотивом этих странствий являлась сначала настоятельная необходимость у рассказчика понять смысл