Мифогенная любовь каст - Сергей Ануфриев

– Ой-ой-ой-ой-ой… – только и успел прошептать про себя Дунаев.

Он ощущал дикий жар: каждая его клетка ярко горела, будто была взорвана. То, из чего он состоял, летело во все стороны и одновременно съеживалось в точку. Он видел что-то совсем незнакомое, ни с чем не сравнимое и до боли удивительное. На фоне этого непостижимого формировались пушистые свечения, продолговатые и извивающиеся. Своими упругими движениями они сообщали поразительные вещи, которые он никогда потом не смог перевести на язык разума.

Вдруг Дунаев увидел себя со стороны. Он был Флагом на вершине беспредельно высокой башни. Отсюда видно было Все. Вообще Все, что есть и чего нет. Все, что может и чего не может быть. На Флаге был тоже изображен Флаг, на котором тоже изображен Флаг. И так до бесконечности.

– Знамение Знака Знамени! – произнес чей-то незнакомый голос.

Вдруг Дунаев очнулся. Он все так же стоял на каменной площадке, повторявшей форму лба. Перед ним, скрестив руки на груди, стоял Дон.

Парторг никак не мог избавиться от ощущения, что голова Дона отделена от тела и лежит на белом блюде – так сильно был накрахмален воротник Дона. Глубокий черный бархат его костюма усиливал это ощущение – казалось, что под воротником не тело, а дверь в космическую ночь. Солнце стояло в зените, и Дон не отбрасывал тени.

– Добрый день, – произнес Дон и добродушно глянул на парторга голубыми глазами.

– Дон, где ваша тень? – скованно «пошутил» Дунаев, глядя на землю, под ноги Дону.

– Свою тень ношу с собой. Показать?

Дон махнул рукой, и до самого горизонта протянулась иссиня-черная тень.

– Могу ее отбросить на что хочу, – невозмутимо сказал Дон и махнул рукой в сторону солнца.

В тот же миг солнечный круг стал черным, как дыра. Свет померк, и воцарились сумерки, тягостные и серые. Дунаев в ужасе осматривался кругом. А Дон сделал приглашающий жест, его тень свернулась в тончайший рулон и ушла под подошвы его туфель. Опять наступил яркий день.

– А где твоя тень! – спросил Дон.

Дунаев глянул вниз и увидел, что также не отбрасывает тени. Солнце достигло точки зенита.

– Если ты – король, у тебя должна быть своя тень, независимая от Солнца, – без улыбки сказал Дон.

– Король! – переспросил парторг.

– Ну да, король. Ты новый король острова. Это твой остров. А ты – его король, – объяснил Дон.

Парторг изумленно топтался и молчал.

– Идем, я покажу тебе твой Покой, – сказал Дон и пошел прямо на парторга. Тот посторонился и зашагал рядом с Доном по склону «лба».

– Почему остров похож на меня! – спросил Дунаев, заглядывая в лицо Дону.

– Ты король, тебе лучше знать… – мягко отвечал тот. – Я думаю, было бы жестоко править островом, имеющим форму кого-то другого. Любой остров заслуживает правителя той же формы, что и остров. Например, король Земли это шар.

Дунаев недоверчиво посмотрел на спутника. Они обогнули носовой утес и теперь подходили к гигантскому отверстию «правой ноздри».

– А ты тоже король! – не выдержал Дунаев.

– Нет, я не король. Я Дон.

Дунаевым овладевало раздражение.

– Честно говоря, мне это королевство на хуй не упало! – вдруг грубо произнес парторг.

Дон удивленно взглянул на Дунаева.

– Но мы еще не осмотрели твой Покой, – мягко возразил он. – Прошу!

Недовольство исчезло. Парторг вздохнул и вошел в полумрак пещеры. Там он увидел гигантскую роскошную лестницу, уходящую вниз. Все было из белого мрамора – и лестница, и стены. Кое-где на стенах темнели гобелены. На одном из них Дунаев различил изображение рыцаря в остроконечном шлеме, надкусывающего край стола. На другом гобелене большая свинья стояла на краю обрыва и задумчиво смотрела в пропасть.

Дон и Дунаев спустились по лестнице и пошли по коридору, высеченному словно из слоновой кости с инкрустацией. Затем они оказались в опаловом туннеле, стены которого сдержанно светились. Туннель изгибался, проходил мимо тупиков и ниш. Казалось, они попали в лабиринт, где живет только тайное сияние опала и приглушенное пение, доносящееся издалека. В матовой глубине стен порой проступали светлые знаки, напоминающие водяные знаки на деньгах. Вскоре путники вышли в зал, уставленный длинными столами. На столах лежали увеличенные копии жуков, божьих коровок и черепах, сделанные из крашеной керамики. В глубине зала виднелось подобие алтаря, где стояла хрустальная ваза в форме кирзового сапога в натуральный размер. Внутри сапога ярко блеснуло. Дунаев заглянул в сапог и увидел золотое кольцо, нестерпимо сверкавшее, будто освещенное направленным лучом света. Парторг хотел дотронуться до сапога, но пальцы ударились о невидимую преграду. Он оглянулся и обнаружил, что Дона в зале нет.

– Дон, – негромко позвал парторг. Тишина.

Дунаев подошел к стене за «алтарем», полностью скрытой занавесом из серой парчи. Отдернув занавес, увидел круглое окошко с матовым стеклом. Открыл окошко и пролез в помещение, простое, шарообразное и белое.

В следующий момент Дунаев понял, что является точкой в центре этой белоснежной сферы с идеальной, без всяких окон, поверхностью. Не то чтобы он превратился в эту пустую спокойную точку – нет, он был ею всегда. Здесь отсутствовали звуки, вещи, источники света. Все оставалось сферическим и пребывало в абсолютном покое. Свежесть простого и как бы новорожденного воздуха застыла здесь.

Этот покой не нарушался ничем. И длилось это множество вечностей…

Внезапно Дунаев очутился в другом месте. Он снова находился в себе, в своем теле, а тело стояло на пороге уютной комнатки, освещенной ночником. Комната оказалась копией Машенькиной спаленки, только в натуральный человеческий размер. Парторг подошел к кроватке, где спала Советочка. На тумбочке белел сложенный пополам лист бумаги. Парторг развернул его и прочел:

В. П. Дунаеву

В тиши заветных кабинетов,

На шумной площади людской,

Ночью и днем, зимой и летом,

Для нас важней всего – Покой.

В плену у музы дальних странствий

И в вихре жизни городской,

В изменчивости, в постоянстве

Для нас важней всего – Покой.

На пике виража крутого,

В тени деревьев над рекой,

Средь своего, среди иного:

Для нас важней всего – Покой.

Средь стонов бури, в блеске молний

Или на плоскости сухой,

Во сне и наяву – запомни:

Для нас важней всего Покой.

И если что-то не в порядке,

Чего-то нету под рукой,

Найдешь слова в своей тетрадке:

Для нас важней всего Покой.

Почерк детский, старательный. Среди узоров на обоях вдруг появились кривляющиеся рожицы, втягивающие со свистом воздух. Парторга «засосало», он выпал в трубчатый коридор, где гулко стучали сотни молоточков, и полетел к выходу из пещеры. Увидел синее небо, вдохнул соленый морской воздух. И вышел наружу. Он осознал, что вышел из собственного «уха» и стоит теперь на мочке, у самого края воды. Листок со стихами он все еще сжимал в руке. На обратной стороне листа тоже были стихи, написанные другим почерком, впрочем тоже детским:

Посмотри – к берегам этой влажной реки

Устремляются ныне полки.

Эти воды, что Солнцем когда-то звались,

Поднимают знамена их ввысь.

Они шли по Краям и по мелкому Дну

И лелеют лишь думу одну —

Телом бывшей Царицы скорей овладеть,

Ее латы стальные надеть.

И тогда Бессловесные выпьют Росу

И наточат стальную косу:

Срежут астру, с азов уничтожат Кубы,

И поникнут лихие чубы.

На Немых мы набросим кольцо без конца,

Съедим сына стального отца.

Кто стоял до конца – тот их имя возьмет —

И заслужит Небесный Почет.

Из пучков белых молний мы свяжем снопы,

Ссоры сор унесем из избы

И забросим в Берлогу, что в Бранном Бору,

Выступая Росой поутру.

Мы рубином отрубим четыре угла:

Пять зубов – это наша пила.

И Колени с Локтями посадим на цепь,

И «цыганочку» спляшем в конце.

Дунаев ощутил рядом чье-то присутствие. За его спиной стоял Бессмертный и тоже читал стихи, заглядывая ему через плечо.

– Здравствуй, Дунаев, – бесцветным голосом сказал Бессмертный. – Ничего мне не рассказывай, все и так знаю. Хочу тебя только спросить – Кольцо в Сапоге видел?