Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их руки были татуированы белыми волнистыми линиями и концентрическими дугами; сложная сеть волнистых и горизонтальных линий покрывала живот.
На шее дикарей висели резные куски слоновой кости, зубы бегемота и клыки кабана; некоторые, побогаче, украшались цветными деревянными бусами, а также железными колокольчиками, спиралями медной проволоки и белыми раковинами. Одеты дикари были в овечьи и козьи шкуры, окрашенные красной глиной; по красному фону чернели неприхотливые узоры.
– А вот уванца, – сказал Ливингстон, показывая здание на сваях, с тростниковой крышей, – это клуб дикарей. Сюда приходят поболтать, поделиться новостями. Перемоют косточки белому человеку, займутся сплетнями. Во время беседы делают что-нибудь: натр-чат копье, раскрасят трубку, для этого туземец идет в уванцу. Если в ней пусто, он отыщет под деревом кучку собеседников и пристроится к ним. Для них уванца – биржа, общественная сходка, «посиделки русских крестьян» – все, что хотите.
Чем больше присматривался Гент к доктору, тем больше уважал и любил его. По рассказам консула Кирка, Ливингстон был мизантропом и недотрогой. Ничего подобного не нашел Гент.
Ему в то время было около шестидесяти, но казалось лет пятьдесят. Суровая пища скитаний опустошила его челюсти. Он ходил твердой, но торопливой походкой, держался, чуть-чуть согнувшись.
Он отличался глубокой, искренней вежливостью, добродушием и юмором. Его смех был заразителен; когда он рассказывал что-нибудь, тонкая ироническая улыбка не покидала его бледного лица. Под суровой наружностью скрывались высокий ум и юная душа; он любил рассказывать веселые, интересные истории охотничьего и бытового характера.
Прожив несколько лет без книг, он поражал своей памятью, цитируя целиком поэмы Байрона, Бернса, Лонгфелло, Теннисона.
Сначала арабы чуждались и ненавидели его, но он постепенно привлек их сердца неизменной добротой и ласковым обращением. Всякий араб, завидев его, говорил:
– Милость Аллаха на тебе, бана!
Он хорошо стрелял, стоически выдерживал убийственный климат Африки и обладал несокрушимой энергией.
С этим редким человеком Гент прожил еще четыре дня. Дни прошли незаметно: разговоры об Европе, источниках Нила и планах Гента быстро коротали время; наконец наступил канун отъезда. В этот вечер они долго беседовали.
– Я вам предоставляю, – говорил Гент, – посвящать или не посвящать мистера Генри Стэнли во все эти предположения относительно «Общества путешествий». Если бы я мог, я скрыл бы самый факт моего пребывания у вас.
– Почему же?
– Стэнли, рискуя жизнью, отправился вас разыскивать. Он знает, что я не предам печати и гласности, что побывал здесь раньше его, но факт этот, по существу, не может быть для него приятным. Это, правда, самолюбие, но оно вытекает из побуждений далеко не низких, поэтому я и скрыл бы, если бы мог, что имел счастье раньше Стэнли найти вас живым.
– То-то, – заметил Ливингстон, – ну, я скажу ему так: «Здесь был мистер Гент. Он спросил: „А Стэнли еще нет?“ – „Нет“. – „Извините, меня тоже здесь не было“, – сказал мистер Гент».
– Согласен, – засмеялся охотник, – и еще прибавьте: «ни разу не посмотрел на меня». Так что действительно не видел. Мое личное мнение, что, пока клад не переведен в деньги, об этом знать большому числу людей излишне.
Они расстались поздно, в три часа ночи. Ливингстон открыл медный ящик, где хранились карты, рукописи и письменные принадлежности, и сел писать письма, которые хотел отправить с Гентом.
Гент уже раздевался, когда вошел Цаупере. Негр имел грустный вид. Все эти дни он провел без своего музунгу, в обществе кухарки Кумаги, Сузи и Сумаго, слуг Ливингстона.
– Что, Цаупере, – спросил охотник, – ты не рад, что мы завтра уезжаем? Я повезу тебя в страну белых людей, и ты увидишь много чудес.
– Цаупере грустит, – сказал негр. – Он пойдет с музунгу везде. Но там, у белых, где много бус и зеркал, где твердая вода зимой, и дома стоят на домах, и много еды и рома, там не будет моей жены Мзуты, которую убили в лесу.
– Ты женишься на другой Мзуте, – сказал Гент, – у тебя будут дети, свой дом, быки и овцы.
– Когда Мзута месила тесто, – сердито ответил дикарь, утирая глаза, – она облизывала пальцы… вот так. Другая Мзута не будет облизывать пальцы.
Но грусть недолго держалась в подвижном настроении Цаупере. Через пять минут он уже весело передразнивал Кумагу, представлял, как она волнуется около пирогов, приподнимая корки, чтобы узнать, готов ли фарш, и ушел чрезвычайно довольный подарком Гента: охотник подарил ему маленький серебряный свисток. Не меньше как полчаса раздавался за домом свист, пока наконец взрыв ругани из кухни не прекратил это монотонное упражнение.
Гент заснул и проснулся рано; на террасе он застал Ливингстона, видимо опечаленного разлукой. Едва они успели выпить по чашке кофе и перекинуться несколькими словами, как заметили в глубине улицы необычайное оживление. Копыта животных и десятки черных босых ног вздымали клубы пыли. Это Хаким бен-Тавиз вел приготовленный караван. Множество любопытных теснилось вокруг; впереди шли арабы, Абдул, Хаким; за ними, с ружьями на плечах, выступали тридцать головорезов ваниамвези, все рослые, плечистые молодцы, тащившие тюки, свернутые палатки и другую кладь, а шествие замыкали пять ослов и двадцать баранов.
Караван, постреляв в воздух, расположился против дома, арабы вошли под навес террасы. Хаким был рослый, чернобородый, полный человек, очень любезный, с веселыми лукавыми глазами.
После обмена приветствиями Абдул сказал:
– Вот, я и Хаким все сделали, как назначено.
Можешь отправляться спокойно. За каждого из людей я отвечаю, как за самого себя.
Потом он передал Генту список, где были помечены имена всех носильщиков, конвоиров, тюков, бус, проволоки и материй.
Гент увидел, что Хаким, несмотря на свою честность в смысле организации каравана, остался в хороших прибылях; Гент был рад этому, так как любил давать больше, чем получать.
Проводником шел старый ваджиджи, по имени У около. Ливингстон подозвал его, расспросил, каким путем думает он идти.
– Уоколо не попадет к Мирамбо, – сказал, подмигивая, старик, – мы пойдем Укарарангой и Увинзой, а потом долиной реки Гомбе; только я один знаю тот путь и несколько раз ходил там.
– Ну что же, – сказал Гент, осмотрев караван и переговорив со своим штатом, – надо идти действовать. Где ты, Цаупере?
– Где же, как не тут? – раздался ответ за его спиной, и Цаупере с ружьем на плече вышел к каравану. – Я тут, идем помаленьку.
– Прощайте, дорогой Ливингстон, – сказал Гент, – едва ли я смогу связно сказать вам что-нибудь на прощанье. Поймите меня так.
– Будьте здоровы, дорогой друг, – ответил Ливингстон. Они обнялись и крепко пожали руки, избегая смотреть один на другого: так сильно были они взволнованы.
Они условились, где им встретиться в Лондоне; затем Гент спустился с террасы. Раздалось несколько ружейных салютов; понемногу пестрая толпа людей и животных пришла в движение, тронулась и стала скрываться за отлогим холмом.
Здесь Гент обернулся: Ливингстон еще стоял у деревьев, махая фуражкой; его белая голова в блеске лучей казалась озаренной золотистым сиянием.
Потом началась степь.
XIX. Драма Руфутской пещеры
Прошло три месяца.
По склону голых Руфутских скал, в том месте, где Гент первоначально взбирался к ущелью, поднимались три человека.
Двое из них были наши старые знакомые – Гент и Цаупере, а третий, низкорослый, коренастый англичанин со строгим круглым лицом, был небезызвестный по восточному берегу бродяга, искатель приключений – Саллас Бен, человек бесстрашный и кроткий, пока на него не нападал гнев.
Гент из Уиджиджи не прямо направился за своим сокровищем. Благополучно прибыв в Занзибар, он составил экспедицию исключительно из европейцев, пользуясь при этом помощью и советами Салласа Бена, своего старого приятеля, с которым скитался в Индии. Бен, большой знаток людей, имевший обширные знакомства, подыскал четырнадцать человек, на которых вполне мог положиться. Вооруженный до зубов, отчаянный отряд этот напоминал осиное гнездо; он смело отбил бы всякие нападения, если бы таковые случились; но опасности не предвиделись, каждый член экспедиции умел молчать, и тайна перевозки клада была обеспечена. Путешественники взяли двадцать верблюдов. В этот день экспедиция только что прибыла к скалам; Гент, Бен и Цаупере отправились сделать предварительный осмотр пещеры, чтобы сообразить, как и какие вещи будут грузиться в первую очередь.
– Итак, мы двигаемся в царство Шехерезады, – пыхтел Бен, подталкивая короткими ногами свое плотное тело по голому уклону скалы. – Однако здесь мрачновато. Эти скалы были у парикмахера – хоть бы волосок тощий… хоть бы травинка одна. Я вижу, Гент, на вас пейзаж производит дурное впечатление.
- АЛЫЕ ПАРУСА - А. Грин - Русская классическая проза
- Паруса осени - Иоланта Ариковна Сержантова - Детская образовательная литература / Природа и животные / Русская классическая проза
- Роскошная и трагическая жизнь Марии-Антуанетты. Из королевских покоев на эшафот - Пьер Незелоф - Биографии и Мемуары / Историческая проза / Русская классическая проза
- Человек искусства - Анна Волхова - Русская классическая проза
- Жил-был хам - Валерий Аронович Голков - Русская классическая проза
- Дураков нет - Ричард Руссо - Русская классическая проза
- Обычная история - Ника Лемад - Русская классическая проза / Современные любовные романы
- Ваши соседи. Рассказы о людях - Ника Нагорных - Короткие любовные романы / Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Разговор с богом и другие истории - Анна - Русская классическая проза
- Не отпускай мою руку, ангел мой. Апокалипсис любви - A. Ayskur - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Современные любовные романы