Диармайд. Зимняя сказка - Далия Трускиновская

– Сана, его нельзя здесь оставлять, как можно убедительнее заговорила Дара. – Он ненавидит нас всех. Он не может даже своего ребенка любить, ему – НЕЧЕМ! Ты слышала когда-нибудь, чтобы сиды кого-то любили? Этого не было и не будет. Ты придумала себе, будто ребенка может защитить только Фердиад, но как он может защищать то, что ему отвратительно?

Она знала, что сид из обычной своей гордости не станет возражать против обвинений. Оправдываться было ниже его достоинства.

– Мой ребенок?!

– И твой ребенок, и ты, и мы с Эмер, и весь этот мир, где он один, последний, заблудившийся вместе со своими знаниями, обреченный! Ему нас не за что любить! Мы все эти годы развлекали его – и только!

– Нет, нет, ты ничего не понимаешь… – твердила Сана. – Это же ребенок, это его ребенок, он не сможет стоять и смотреть, если ребенок будет в опасности!

– И стоял, и смотрел, ты просто не знаешь. Он же – сид, они часто выходили из холмов побаловаться, и дети рождались, и матери их растили, а потом эти дети старились и умирали. Думаешь, многих сиды забрали к себе, в зеленые холмы? Выкинь это из головы! И объясни наконец, как ты сюда попала! Где ты эту лодку с заплаткой взяла?

– Это карра… – очень тихо сказал Фердиад, кажется, вовсе не для того, чтобы его услышали.

– Да это все из-за Савельевны! – воскликнула Сана. – Я к ней поехала с порчей разбираться, а она мне: ой, девка… Ну, ты знаешь, она так всегда говорит! Ой, девка, а ведь ты с прибылью! У тебя, говорит, порча и прибыль так переплелись, что хрен чего разберешь. Ну, мы с ней докопались, где это я… Ну, что же теперь – до родов у нее сидеть? Я и пошла. Думала, попадется мне – убью!

Она, фыркнув, покосилась на Фердиада.

– Его не так просто убить. Вот и сестрички Морриган не справились, – успокоила ее Дара. – А дальше?

– Дальше – вспомнила, что «Лисичка»-то у тебя. Стала тебя звать.

– Это я знаю, спасибо, дальше что? – заторопила ее Дара.

– А потом до меня дошло – его же нельзя убивать!

– Женская логика, – буркнул в лодке Фердиад.

– Я стала звать тебя, мне нужно было срочно все тебе рассказать, но ты не отзывалась. И тут вдруг подходит ко мне этот чудак, берет за руку и говорит – пошли! И ведет вокруг фонарного столба, там один столб на километр, на той шоссейке… Раз – круг, два – круг, и на третьем мы уже были на берегу.

– Ты что, так прямо и пошла с незнакомым человеком против солнца? – изумилась Эмер. – Великая Бриг, чему тебя учили на Курсах?!

– Какой же он незнакомый? Это мой клиент, – не менее удивившись возмущению целительницы, отвечала Сана. – Дара, ты же его видела! Помнишь – мужик, из которого сифонило? Я его еще Изоркиными шторами накрыла!

– Ой… – только и могла произнести Дара.

– И клиент привел тебя в Другой Мир? – уточнила Эмер. Действительно – это звучало более чем странно.

– Он сказал – меня за тобой крестная прислала, – объяснила Сана. – Я же ее как раз звала. Дара!

– Слово… – прошептала Дара. – Я сказала Слово…

И при мысли, что Словом оказалось имя «Диармайд», она засмеялась, сперва тихо, потом все громче, все звонче.

– Вот оно, мое Слово! Вот же оно! Слышишь, Фердиад? А теперь плыви прочь!

Дара сбежала к воде и стала толкать лодку в надежде, что где-то же есть течение, чтобы подхватить ее. Лодка сопротивлялась.

– Ты настолько ненавидишь меня? – тихо спросил Фердиад.

– Много чести, – сквозь зубы ответила Дара. – Я только хочу избавиться от тебя и вздохнуть с облегчением. Мне есть чем занять душу и кроме ненависти. У меня Диармайд! У меня Изора, Сашка, Сана, Эмер… да всех не перечислить… Да я на улицу выйду, с первым встречним познакомлюсь – и он мне другом станет, и с ним что-то новое завяжется! У меня просто времени не будет тебя ненавидеть!…

Она уже стояла по пояс в воде, но течение все не возникало.

– И ни разу не вспомнишь? Ведь было же?…

– Хватит того, что я раньше тебя вспоминала. Говорю же – на тебе, на твоих знаниях и на наших постельных кувырканьях свет клином не сошелся! Да поплывешь ты отсюда прочь, горе мое?…

Она тревожно обернулась – как бы Сана с Эмер не кинулись отбивать Фердиада. И погрозила им левым кулаком. Эмер замерла и удержала Сану.

– А у меня вот ничего нет, – глядя в воду, произнес Фердиад. – Кроме вас… Я даже не могу сойти с ума, как Ротниам.

– Фердиад, ты заговариваешь мне зубы. Прощай.

– Погоди, Дара. Тебе не приходило в голову, что в моей жизни все было по-честному? Я никого не любил – но ведь и меня не любили! Если бы ты любила меня – разве покинула бы?

– Если бы ты любил меня – разве отпустил бы?

– Меня не любили, – повторил он. – Вам всем нужны были мои знания и мои ласки. Ты думаешь, я не чувствовал этого? Не понимал, что ты кричишь подо мной, а изнутри твоих опущенных век – совсем другое лицо? И я не хотел дарить женщинам детей вовсе не потому, что кого-то презирал. Просто я знал, что появится ребенок – и для меня вообще не останется места.

Это вполне могло быть правдой. Его правдой.

Он невольно искал в окружавших его людях свое отражение.

И не объяснять же было теперь, что никакого чужого лица Дара не видела, а только его собственное – красивее которого просто быть не может…

– Сейчас, когда приплыла твоя крестница, мне на секунду показалось – вот-вот все может измениться. Но я ошибся – это уже навсегда.

– Ты хочешь сбить меня с толку, – сказала Дара. – Но у тебя не получится. Даже если ты разбудишь во мне желание и мы соединимся прямо в воде, ничего не изменится. Мы с тобой вдвоем создали то между двумя людьми, чего быть на свете вообще не должно, не вражду, не любовь, не ненависть, не страх, не презрение, а – отсутствие всякого чувства, мертвое пространство, в котором возможна только стратегическая игра умов. Оно окружало меня, оно стало моей аурой, но знаешь – есть тот, кто смог выдернуть меня из этого савана! Когда я думаю о нем – я чувствую его, я знаю, что не все потеряно, что кусочек души еще жив, и когда-нибудь у меня, возможно, вырастет новая душа. Скажи – а у сидов есть душа?

Фердиад молчал довольно долго.

– Сейчас увидишь, – решившись, произнес он. – Мне нужно на берег – всего на несколько секунд! А потом – решай!

– Валяй!

Она шагнула в сторону, и лодка, которую он называл каррой, словно обрадовавшись, рванулась к берегу и уперлась в мокрую траву. Фердиад подобрал со дна «Лисичку», встал, собрал волосы на затылке в пучок и, неловко завернув руку, стал пилить его у самого основания лезвием кинжала. Женщины, две на суше и одна в воде, молча смотрели, как он мучается, пока платиновый хвост не остался в его левой руке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});