Англия Тюдоров. Полная история эпохи от Генриха VII до Елизаветы I - Джон Гай

и ремесленниках и их заработной плате», второй «о найме и работе учеников и наемных мастеров»[788]. Хотя на оба закона у парламента не хватило времени, их снова внесли в 1563 году, объединив в один закон. В результате появился Статут ремесленников, который на два столетия установил законные рамки для английских рабочих[789]. Он перенес ответственность за твердые зарплаты с парламента на местных мировых судей, и, таким образом, больше не стало предписанного законом потолка заработной платы. Однако преступлением сделалось как требовать, так и платить больше, чем определено на местном уровне. К тому же ограничивалась трудовая мобильность из-за обязательных семи лет ученичества, хотя имущественные цензы для допуска к ученичеству в городе повысились, чтобы сдержать миграцию населения в города. Попытка этим законом запретить рабочим менять нанимателей или место найма, не получив сначала письменных документов, была обречена на провал. Однако, несмотря на то что Статут ремесленников мало помогал сократить безработицу, как только он вступил в законную силу, мировые судьи начали фиксировать уровень зарплат и публиковать их списки. Они установили верхнюю планку выше прежних максимальных значений, но не компенсировали потери с 1530-х годов, а после 1585 года реальные зарплаты снова снизились[790].

Корректировка уголовного права в основном касалась подлогов, мошенничеств, клятвопреступлений и неподсудности духовенства светскому суду. Несмотря на некоторые прежние поправки, тюдоровское уголовное право было неполным. Разработанное в отношении тяжких преступлений, оно оставалось расплывчатым и устаревшим в категории менее опасных правонарушений, поскольку создавалось во времена насилия, а не коварства[791]. Были слабо развиты статьи о мошенничестве, подлоге, клятвопреступлении, правилах доказывания, нарушениях судебной процедуры и сговорах. Действия сговора в ущерб третьей стороне или притеснения, особенно ложные или фальсифицированные претензии на право владения землей, многочисленные или сутяжнические преследования судебными исками, чтобы оппонент продал землю дешевле, были более существенными преступлениями в тюдоровском обществе, чем прежнее незаконное лишение владения недвижимостью, насильственное вторжение и причинение вреда. В 1530-е годы Кромвель делал попытки провести реформы в этой области, но не преуспел из-за устоявшихся интересов и консерватизма юристов в палате общин[792]. К правлению Елизаветы подходы менялись, особенно в Суде Звездной палаты, который после 1560 года сделал рассмотрение таких дел своей специализацией[793]. Тем не менее разум Тюдоров и Стюартов имел склонность относить злоупотребления скорее на счет жадности людей, чем изъянов системы. В результате Тайный совет продолжал считать, что средство излечения состоит в улучшении нравов, а не законов.

Три акта 1563 года против воровства слуг, черной магии и содомии восстановили тяжкие уголовные преступления, впервые выделенные при Генрихе VIII, но впоследствии отмененные[794]. На той же сессии взялись за подлоги и лжесвидетельства[795]. Подлог определили как «сознательную, коварную и обманную» подделку и представление заведомо фальшивых прав на землю или других правовых документов; преступники приговаривались к возмещению убытков в двойном размере, телесному наказанию, тюремному заключению и (за повторное преступление) казни через повешение. Акт о подлоге, поскольку он охватывал большую сферу, требовал судебного толкования, которое дали в Суде Звездной палаты. Этот суд также наказывал за лжесвидетельство и подстрекательство к лжесвидетельству, которые другой акт 1563 года отнес к категории проступков, когда они касались дел о земле, товарах, долгов или возмещения убытков в любом суде письменного производства[796]. Явившись своего рода юридической вехой, этот акт ввел более высокие стандарты не только в центральных судах, но и на местах в выездных судах и судах квартальных сессий, а также в церковных судах. Кроме того, акты 1571 и 1584–1585 годов наказывали за мошеннический сговор с целью обмана кредиторов и покупателей[797]. И наконец, была отменена неподсудность духовенства светскому суду для воров-карманников, действующих группами, а также насильников и взломщиков[798]. Эту привилегию окончательно ограничили в 1576 году, когда было решено, что, хотя настоящие священнослужители и грамотные миряне один раз в жизни могут прочитать «стих висельника»[799], чтобы избежать наказания за преступление, но им все равно придется провести 12 месяцев в тюрьме по решению светских судей. Таким образом, акт ужесточил привилегию неподсудности духовенства светскому суду и показал, что ее роль в постреформационную эпоху сводится к смягчающему обстоятельству при осуждении преступника[800].

Две пятых законов елизаветинского времени касались частных дел. Считается, что значение законов частной практики для тюдоровского правления состояло в том, что они стабилизировали состояние общества, чего не хватало в Шотландии и Ирландии[801]. Ранее корона показала, как можно использовать парламент в интересах частного предпринимательства, в частности реорганизовать его собственные землевладения. Выразители частных и групповых интересов последовали этому примеру, хотя сама корона после 1546 года этот метод отвергла. Среднее количество частных актов за парламентскую сессию при Генрихе VII составляло 18,7 (нетипично высокую цифру обусловили восстановление в правах и возвращение земель, конфискованных по приговорам о государственной измене); при Генрихе VIII – 8,3; при Эдуарде VI – 9,2; при Марии – 4,3, а при Елизавете – 13,4[802]. Однако это только принятые законы, с течением времени количество отклоненных биллей значительно превышало количество принятых.

К тому же «частные» парламентские инициативы не ограничивались личными или территориальными соображениями. Городские корпорации старались продвигать законодательство, затрагивающее не только групповые, но и государственные интересы, так же поступали и мировые судьи. Тюдоровское разделение биллей и актов на «общие» и «частные» категории вводит в заблуждение, поскольку классификация не определялась критериями масштаба и содержания; мерилом служило, платилось ли вознаграждение секретарям во время прохождения закона и решила ли корона печатать акт полностью в сессионном статуте или просто поставила его название в список частных актов. Разница состояла в том, что «общий» акт публиковался короной и его можно было представить в судебном процессе, тогда как содержание «частных» актов не публиковалось[803]. По этой причине, если они требовались в суде, частные акты представлялись либо в форме пергаментных копий, заверенных клерками парламента, либо копий, заверенных с помощью Большой государственной печати.

Примерно из 283 частных биллей, представленных на первых семи сессиях елизаветинского парламента, 22 стали общими законами, 98 – частными, а 163 провалились. В целом за этот период представили около 885 биллей, общих и частных, 146 из которых стали общими законами и 106 частными[804]. Притом что было принято 24 % представленных биллей, а 8 % частных биллей тоже стали общими законами, это означает, что «общие» меры совершенно точно продвигали частные парламентарии. Действительно, многие елизаветинские законы для всего государства, по существу, были редакциями различных предложений по одному и тому же вопросу разных людей, входящих в комиссии парламента, или не входящих в парламент тайных советников и их «людей дела». Между многими официальными законами и теми, что исходили от