Варфоломеевская ночь - Проспер Мериме

— Кто идет?

Незнакомец не отвечал. Тогда тот, который казался начальником, отделился от своих солдат и подошел к человеку в плаще.

— Кто ты? — спросил он. — Для чего ходишь по улице, когда давно уже был звон о тушении огня?

— Вели отойти твоим солдатам, — сказал незнакомец. — Я объяснюсь с тобой одним.

Начальник дозора — это был мессир Габастон, наблюдавший за безопасностью парижан в этот час — сделал знак солдатам, и они отступили на несколько шагов.

Как только незнакомец шепнул несколько слов, начальник дозора с живостью снял шляпу; он поклонился с уважением, смешанным со страхом, и, замахав своей саблей, сказал своим солдатам:

— В путь! Нам нечего здесь делать.

Незнакомец продолжал идти вдоль берега Сены.

Скоро он дошел до ворот на северной стороне Малого моста. Он перешел эти ворота, которые никто не сторожил, поднялся по каменной лестнице и очутился напротив мельниц, выстроенных на сваях.

— Ах, черт побери! Надо еще отыскивать дорогу!.. — пробормотал незнакомец.

Вглядываясь в темноту, он начал считать быки моста. Вдруг светлый луч промелькнул сквозь щель двери.

— Тут, — сказал он. — Конечно, в такой час только одна моя змея могла не погасить лампу.

Человек в плаще быстро прошел по доске, служившей мостиком, и постучался в дверь одной из мельниц.

— Проходи, иди себе дальше, — раздалось изнутри.

— Сент-Женевьевская гора! — прошептал незнакомец.

Дверь отворилась, и он вошел. Маленькое худощавое существо с красными глазами находилось одно в комнате мельника.

— Убей тебя громом! Зачем ты заставил меня прийти в такое опасное место?.. — воскликнул пришедший.

— Это самое лучшее место, какое только я мог выбрать.

— Да, да, знаю… оно очень близко к нашему месту свидания; но все равно, если бы мостик сломался под моими ногами…

— Утешься тем, что тебя никто не мог видеть. Эта мельница заброшена.

— Хорошо. Ты готов? Возьми эту шкатулку. Задуй лампу и пойдем.

Оба осторожно вышли на улицу и направились по набережной Турпелль к площади Мобер.

На площади недалеко от них прошла колышущаяся тень.

— Черт побери! — сказал человек с рыжей бородой. — Мы пришли вовремя.

Тень, которую они увидали, была от носилок. Они скоро догнали их и вошли вместе с ними в узкую и грязную улицу Мэтр Альберт. Там находился дом с низкой дверью, перед которой носилки остановились. Из них вышла женщина, высокая и величественная. Лицо ее было закрыто плотной маской. Незнакомцы поклонились таинственной особе и все трое вошли в дом.

Что произошло в этом доме в ту июльскую ночь, в которую начинается наша история, мы скоро объясним. Но через час оба незнакомца одни вышли из улицы Мэтр Альбер и начали подниматься на холм святой Женевьевы. Они принуждены были идти вдоль стен, чтобы не заблудиться, потому что ночь сделалась еще темнее.

Когда они убедились, что никто не может их слышать, человек с рыжей бородой первый прервал молчание.

— Партнер был очень льстив сегодня, — сказал он очень тихо своему спутнику.

— Награда должна быть велика.

— Я не спрашиваю у тебя заключения, Серлабу.

— Зачем же ты меня расспрашиваешь, мэтр…

— Какой мэтр? — перебил человек с рыжей бородой.

— Мэтр…

— Дурак! Разве ты забыл, что мое имя теперь Жан Гарнье? Постарайся запомнить это.

После этого краткого назидания ночное шествие продолжалось.

Они шли ощупью, спотыкаясь о неровную землю, и дошли, наконец, до квартала Сен-Марселя, наверху холма святой Женевьевы, до угла улицы Муфтар.

— Тут! — шепотом сказал Серлабу, показывая на мясную лавку, которая была заперта.

Серлабу постучал молотком, прикрепленным к двери мясника Лорасса.

Несмотря на звон о тушении огня, несмотря на позднее время, мясник Лорасс, сорокалетний холостяк, еще не ложился спать. Он подводил месячные счета вместе с двумя своими приказчиками, Кажэ и Симоном, и бутылкой сюренского вина.

Тогда ремесло мясника было очень прибыльно. С незапамятных времен мясничество было собственностью ограниченного числа семейств, пользовавшихся привилегией убивать животных, необходимых для города, и продавать говядину в лавках, им принадлежавших и переходивших от отца к сыну. Таким образом, по прямому потомству Лорасс наследовал мясную лавку своих предков, один из которых, по городской хронике, вел борьбу в 1162 году с Людовиком VII, хотевшим уничтожить монополию мясников, но который был принужден, опасаясь бунта корпораций и даже мещан, утвердить древние обычаи.

Лорасс был очень богат. Деньги он копил в железных сундуках в погребе на улице Говорящего Колодезя и думал, что о них не знает никто. Но он ошибался.

Лорасс остался единственным мясником в квартале холма святой Женевьевы и даже в квартале Сен-Марсель. Девушки мечтали о таком женихе. Лорасс же сватался за единственную, которая за него не шла, за Алису, дочь Перрена Модюи, сен-медарского звонаря. Он за ней ухаживал, посылал множество подарков; но все его сети остались пустыми. Мясник ей не нравился. После отказа Алисы Лорасс решился остаться холостяком; но, пересчитывая ежедневный барыш, он и сейчас думал об Алисе.

Лорасс клал серебро в холстиный мешок, осматриваясь. Приказчики Кажэ и Симон смотрели на него глазами, в которых сверкали и зависть и ревность.

— Кому вы оставите вашу лавку, хозяин? — спросил Кажэ.

— Что тебе за дело? Но уж, наверно, не таким лентяям, как вы, — пробормотал Лорасс. — Вам только бы все сделать кое-как, а потом напиться во всех тавернах нашего доброго Парижа.

— Я думаю, что хорошо вам служу, — сказал Кажэ.

— Довольно!.. Пошел, вымой себе руки, скотина! На них еще кровь быка, убитого вчера…

— Хозяин прав, Кажэ, — сказал Симон. — Он не может отдать нам свою лавку — нам, его верным приказчикам, — у него есть наследник…

— Наследник? У меня? — с насмешкой сказал Лорасс. — Я не знаю никакого…

— В самом деле?.. А кузен Жан Гарнье из Амбльтёва близ Арраса?

— Я его не знаю и никогда о таком не слышал.

— Ваш кузен Жан Гарнье уже приходил вчера и третьего дня повидаться, но ведь вас никогда дома нет, когда вас спрашивают.

— А вы мне ничего не сказали, негодяи! Ступайте на свои полати, скоты… завтра я с вами рассчитаюсь.

При этих словах Кажэ и Симон зловеще улыбнулись. В эту же минуту раздался стук молотка. Лорасс поспешно спрятал в сундук холстиные мешки.

— Кто там? — закричал он.

— Я, Жан Гарнье, ваш кузен.

Лорасс посмотрел на своих приказчиков. Взгляды тех как будто отвечали ему: «Ну! Разве мы обманули вас?»

После переговоров через дверь мясник решился наконец отпереть.

Жан Гарнье и Серлабу вошли.

При виде рыжей бороды того, который назвался его кузеном и при виде хитрого взгляда Серлабу Лорасс вздрогнул, но скоро успокоился при ласковых словах Жана Гарнье. Тот показал ему пергаменты, доказывающие, что он был его кузен по линии матери; а завещание дяди Лорасса окончательно уничтожило недоверчивость мясника; в этом завещании ему была отказана значительная сумма.

Кажэ и Симон незаметно исчезли, когда мясник отпирал дверь лавки.

— Что же вы так поздно, кузен? — спросил Лорасс, ставя на стол бутылку вина и три стакана.

— Боже мой! — отвечал Жан Гарнье, придавая своим словам тяжелый северный акцент, — я был уже несколько раз в эти два дня… и… так как я уезжаю завтра утром на восходе солнца… я думал, что лучше разбудить вас, чем не повидаться вовсе; тем более, что я приехал в Париж нарочно для этого.

— Какой вы славный человек!.. За ваше здоровье!

Чокаясь, Лорасс настороженно посмотрел на Серлабу. Жан Гарнье уловил этот взгляд.

— Ну, кузен Лорасс, — сказал он развязным тоном, — теперь, когда я сообщил тебе приятное известие, есть еще другое, принесенное товарищем, который указал мне дорогу к тебе.

— Каким товарищем?

— Вот этим, — отвечал Жан Гарнье, указывая на Серлабу. — Это трактирщик, у которого я остановился. Но ты увидишь…

— Что такое?

— Вот! — сказал Серлабу, ставя на стол шкатулку.

Жан Гарнье открыл ее. Шкатулка была наполнена золотом.

— Это уж не для меня ли? — спросил Лорасс и стал перебирать золотые монеты.

— А для кого же?.. Наследство нашего дяди состояло в землях; я их продал и приношу тебе твою часть, — сказал Жан Гарнье.

— О, достойный, честный человек! Кузен, может быть, ты с твоим товарищем заночуете у меня? — сказал Лорасс вне себя от радости. — В нашем добром Париже улицы не безопасны и…

— Невозможно, я еду на рассвете.

— На рассвете? Кажэ? Эй, Кажэ! Проворнее! Принеси что есть лучшего в погребе! — закричал Лорасс.

Жан Гарнье и Серлабу сделали вид, будто хотят уйти.