Троцкий. Изгнанный пророк. 1929-1940 - Исаак Дойчер

Пессимизм настоящий и внешний, лежащий в основе «Преданной революции», проявляется и на тех страницах, где Троцкий пытался предсказать влияние Второй мировой войны на Советский Союз. Он отмечал, что новая общественная система обеспечила «национальную оборону» преимуществами, о которых старая Россия не могла мечтать, что при плановой экономике сравнительно легко переключиться с гражданского производства на военное и «сфокусироваться на интересах обороны даже в строительстве и оборудовании новых заводов». Он подчеркнул прогресс советских Вооруженных сил во всех видах современного оружия и заявил, что «соотношение между живой силой и техникой Красной армии в общем и целом может считаться на одном уровне с лучшими армиями Запада». В 1936 году такое мнение не превалировало среди западных военных экспертов, и пафос, с которым выражался Троцкий, был, несомненно, рассчитан на то, чтобы произвести впечатление на правительства и генеральные штабы западных держав. Но он видел слабость советской обороны в термидорианском духе ее офицерского корпуса, в жестко иерархическом армейской структуре, которая заменила ее революционно-демократическую организацию, и превыше всего в сталинской международной политике. Он утверждал, что Сталин, пренебрегая поначалу опасностью, исходящей от Третьего рейха, сейчас был обязан отражать ее, полагаясь в основном на альянсы с западными буржуазными державами, на Лигу Наций и на «коллективную безопасность», ради которой он в случае войны воздержится от каких-либо революционных призывов к вооруженным рабочим и крестьянам воюющих наций.

«Можем ли мы, — спрашивал Троцкий, — ожидать, что Советский Союз выйдет из надвигающейся великой войны без поражения? На этот открыто поставленный вопрос мы также ответим открыто: если эта война останется лишь войной, поражение Советского Союза неизбежно. В техническом, экономическом и военном отношениях империализм несравненно сильнее. Если он не будет парализован революцией на Западе, империализм сметет режим, рожденный Октябрьской революцией». Расколотый изнутри Запад в конечном итоге объединится «для того, чтобы блокировать военную победу Советского Союза». Намного раньше мюнхенского кризиса Троцкий заметил, что Франция уже считает свой союз с Советским Союзом не более чем «клочком бумаги», и будет продолжать делать это, невзирая на то, как старается Сталин укрепить альянс через Народный фронт. Если бы Сталин сделал еще больше уступок французскому, британскому и американскому экономическому давлению, тогда этот альянс стал бы реальностью, но и тогда союзники воспользуются трудностями Советского Союза, вызванными войной, и будут стремиться подорвать социалистические основы его экономики и вырвать далеко идущие уступки капитализму. В то же самое время крестьянский индивидуализм, возбужденный войной, будет угрожать крахом коллективному ведению хозяйства. Вот это внешнее и внутреннее давление, подводил итог Троцкий, приблизит к России опасность контрреволюции и реставрации. Ситуация, однако, не настолько безнадежна, потому что война также приблизит революцию к Европе, а поэтому в итоге «Советский режим будет стабильней, чем режимы предполагаемых врагов». «Польская буржуазия» может только «ускорить войну и обрести в ней… несомненную смерть», а «Гитлер имеет значительно меньше шансов, чем было у Вильгельма II, довести войну до победы». Уверенность Троцкого в европейской революции была так же сильна, как и его уныние при мысли о перспективах Советского Союза в отсутствие такой революции:

«Опасность войны и разгрома Советского Союза — реальность, но и революция — реальность. Если революция не предотвратит войну, тогда война поможет революции. Вторые роды часто легче, чем первые. В новой войне будет недостаточно дожидаться целых два с половиной года первого восстания [как это было после 1914 года]. Раз она начнется, революция на этот раз не остановится на полпути. Судьба Советского Союза будет решаться в долгосрочной перспективе не на картах генеральных штабов, а на карте классовой борьбы. Только европейский пролетариат, непримиримый к своей буржуазии… может защитить Советский Союз от уничтожения или от „союзного“ удара ножом в спину. Даже военное поражение Советского Союза будет лишь коротким эпизодом, если в других странах пролетариат одержит победу. И с другой стороны, никакая военная победа не сможет спасти наследие Октябрьской революции, если империализм удержит остальную часть мира… Без Красной Армии Советский Союз будет сокрушен и расчленен, как Китай. Только упорное и героическое сопротивление будущему капиталистическому врагу может создать благоприятные условия для развития классовой борьбы в империалистическом лагере. Красная Армия, таким образом, — фактор огромной важности. Но это не значит, что она — единственный исторический фактор.

Не под знаменем нынешнего статус-кво [который сталинская дипломатия защищала в 30-х годах] могут восстать европейские рабочие и колониальные народы… Задача европейского пролетариата не в увековечивании границ, а, напротив, в их революционной отмене, не [в сохранении] статус-кво, а в Соединенных Штатах Европы».

Исход Второй мировой войны окажется куда менее ясен, чем эта альтернатива, и не будет ничего легче, чем составить по «Преданной революции» список ошибок Троцкого в прогнозах. И тем не менее каждая из этих ошибок содержит важные элементы истины и вытекает из предпосылок, которые сохраняют ценность. И до сих пор можно больше узнать из ошибок, чем из точных банальностей большинства политологов. В этом отношении Троцкий не отличался от Маркса: его мысли «алгебраически» точны, даже когда «арифметические» заключения неверны. Если его прогнозы были ошибочны, они были такими, потому что слишком часто он рассматривал Вторую мировую войну в терминах Первой. Но его общее проникновение внутрь отношений между войной и революцией было глубоким и до сих пор важно для понимания революционных последствий Второй мировой войны.

«Преданная революция» оказывала свое влияние в странной, часто обреченной на провал манере. Она была опубликована в мае 1937 года, как раз в середине избиения старых большевиков, сразу после процесса над Радеком, Пятаковым и Сокольниковым и накануне казни Тухачевского и других генералов. Залпы сталинских расстрельных команд создавали особый резонанс заголовку этой книги: он звучал как отчаянный и пронзительный крик протеста. Фокусируясь целиком на трагическом поношении Троцкого, книга предполагает, что Октябрьская революция потерпела свое последнее и невосполнимое поражение и что Троцкий и его последователи отказались от какой-либо верности Советскому Союзу. Таким образом, «Преданная революция» стала ошеломительным, запоминающимся, но все-таки бессодержательным лозунгом, и долгое время титульная страница книги оказывала более сильное впечатление, нежели сама книга; часто она приближала умы к сложным и утонченным аргументам Троцкого. Его размышления о возможном возникновении нового класса собственников притягивали внимание читателя к исключениям из его квалификационных пунктов и контраргументов. Совсем немногие из его учеников видели реальность там, где он видел всего лишь потенциальность. Сам блеск его полемического стиля помогал произвести этот искажающий ответ, ибо он искушал орды писателей меньшего калибра скопировать обличительную речь мастера, что было сделать много легче, чем войти критически в его мысли. «Преданная революция» стала Библией современных троцкистских сект и ячеек, члены которых бубнили заученное еще долго после смерти Троцкого. Эффект этой книги более широко ощущался в литературе разочарования, созданной западными экс-коммунистами в 40-х и 50-х годах. Некоторые из них существовали просто на крошки, притом не самые лучшие, с богатого стола Троцкого, и они завоевали репутацию оригинальных, подавая их под своим соусом. Джеймс Бернхэм, троцкист 30-х, базировал свою «Менеджерскую революцию» на нескольких отрывках из теории Троцкого, вырванных из контекста. «Преданная революция» отражается в ранних писаниях Игнацио Силоне и Артура Кестлера. На Джорджа Оруэлла она оказала сильное впечатление. Фрагменты «Книги», которые занимают так много страниц в его романе «1984», имели целью перефразировать «Преданную революцию», точно так же как Эммануэль Гольдштейн, загадочный соперник Большого Брата, сделан по образцу Троцкого. И последние, но не малейшие в 40-х и 50-х, интеллектуально амбициозные «советологи» и пропагандисты «холодной войны» извлекали прямо или косвенно свои аргументы и вылавливают фразы из этого источника.[95]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});