Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник) - Елена Арсеньева

Она поспешила по дорожке, отчаянно молясь о чуде. Боже, сделай так, чтобы именно сегодня, сейчас отпустили из казармы Петруся! Боже, сделай так, чтобы удалось уговорить его уйти из Мезенска! Если он станет упираться, Лиза уйдет, конечно, одна, но… отпустит ли ее Петрусь? Может быть, лучше ничего не говорить ему, исчезнуть молча? Но хватит ли у нее сил оторваться от него?

Лиза с ужасом ощутила, что при мысли о Петрусе слабеет, тело словно огнем опалило. Плотское томление оказалось такой страшной пыткой, какой она не знала раньше. А ведь и в самом деле — не лгала она, признаваясь Петрусю, что никогда прежде… ни с кем и никогда до него… Ах, кабы можно было остаться с ним навсегда, на всю жизнь!

Нет, не остаться. Забрать его с собой…

От этих мыслей, от противоречивых желаний у Лизы разболелась голова, а глаза то и дело заволакивало слезами. Она изнервничалась, конечно, за прошедшие несколько дней, вот и ударяется в истерику чуть не каждую минуту! Утирая глаза, она не заметила, как едва не сбила с ног толстую тетку в розовой косынке, увязанной на голове пресловутым тюрбаном, и заношенном розовом… халате не халате, капоте не капоте — словом, в каком-то жутком грязно-розовом, затрапезном одеянии. Тетка, стиснув губы, натужно толкала перед собой тачку, доверху груженную мешками и узлами. Не обращая внимания на ее визгливые проклятия, Лиза вошла во двор и взбежала на крыльцо. Сунулась в свой пресловутый саквояж — и, только переворошив там все вещи, обнаружила, что ушла без ключа.

Проклятущие английские замки! Сколько раз Лиза захлопывала их раньше, дома, сколько раз опаздывала из-за этого в школу и институт, сколько раз ее ругала мама… Впрочем, и мама была точно такая же забывайка. Лиза отлично помнила, как однажды дворник пытался забраться в их квартиру через балкон, чтобы открыть дверь, и чуть не упал с третьего этажа. Тогда произошел ужасный скандал, и с тех пор мама безропотно позволяла ломать дверь всякий раз, когда кто-то забывал ключи.

Еще хорошо, что здесь первый этаж. Лиза подошла к окну, пошатала рассохшуюся раму и открыла-таки ее. Встав на завалинку и подобрав юбку, влезла в комнату. Распахнула шкаф, куда выгрузила несколько дней назад вещи, принесенные от фрау Эммы. Так… Вот этот большой клетчатый платок вполне сгодится, чтобы в него увязать все, что нужно унести. Сначала продукты…

Лиза шагнула было на кухню, как вдруг раздалось дребезжание оконного стекла и одновременно — громкий стук в дверь. Глянула в окно — и не поверила глазам, увидев за стеклом полицейского с винтовкой. Что за бред?

Кинулась к двери, распахнула ее — и в коридорчик вломилась давешняя тетка в грязном розовом капоте. За ней громоздилась фигура еще одного полицая.

— Попалась, воровка! — закричала тетка. — Держите ее, господа полицаи, я сама видела, как она влезла в окно!

— А ну, покажь аусвайс! — приказал полицейский, напирая на Лизу.

— Ничего не понимаю… — слабо простонала та. — Вы кто такие?

— Ты сама сначала скажи, кто ты такая! — надсаживалась тетка. — Я тут хозяйка всему, над всем домом, Наталья Львовна Пошехонская. Вы только поглядите, господа полицаи, — обернулась она к тем, всплескивая руками, — стоило уехать ненадолго, оставить на племянника дом и двор, как он развел тут ворья несчитаное количество! — И она зачем-то несколько раз ткнула пальцем в Лизу, как если бы та была не одна, а экземплярах, скажем, в десяти. — Несчитаное! — повторила Наталья Львовна с выражением. — А сам куда-то подевался. Квартира настежь отперта, заходи кто хочешь, бери что хочешь!

— Помолчи, тетенька, хоть минуту, — устало сказал полицейский. — А ты, девушка, аусвайс показывай. Есть у тебя аусвайс?

Лиза молча смотрела на него и думала: все, она погибла. Аусвайс-то у нее имелся, только он ведь выписан на имя Елизаветы Петропавловской, Лизочки, которую хозяйка, конечно, великолепно знала. И если она увидит аусвайс с фотографией одной Лизы, но с именем и фамилией другой…

И вдруг раздался знакомый голос:

— Наталья Львовна! Вы вернулись? Как съездили?

Боже мой, да это же отец Игнатий! Кажется, никому на свете Лиза еще не радовалась так, как сейчас старику, которого только полчаса назад называла мерзким старикашкой. Хотя… Чем он поможет-то, если возьмутся проверять ее аусвайс?

— Съездила хорошо, — словоохотливо сообщила Наталья Львовна, — картошки наменяла, муки, сала. Но, главное, вернулась вовремя! Подхожу к дому, а она в окно лезет. Воровка! — И тетка снова принялась тыкать коротким пальцем с грязным ногтем в Лизу.

Отец Игнатий посмотрел на Лизу, пожал плечами и сказал спокойно:

— Да какая же воровка? Подруга моей внучки, ее тоже Лизой зовут. Моя Лиза в село уехала — так же, как и вы, вещи на продукты менять, — а подругу попросила тут пожить да за моим здоровьем посмотреть.

Лиза так и застыла с приоткрытым ртом. Виртуозность вранья привела ее в восторг. Вот же сообразительность, а? Кто бы мог ожидать от этого святоши…

— Вы, Лиза, с чего вдруг решили в дом через окно пробираться? — спросил старик, усмехаясь совершенно беззаботно. — Я же вам ключ дал.

— Я его дома забыла, — как можно спокойнее ответила Лиза. — Вон он, на столе лежит. И что мне было делать, как не в окно лезть? Кабы я знала, что вы скоро вернетесь, я бы вас подождала, а так…

— Пускай аусвайс покажет, — упрямо буркнул полицейский, прислоняясь к дверному косяку. — Внучка не внучка, подруга не подруга, а аусвайс надо предъявить.

Понятно, ему было жаль, что его попусту оторвали от дела, а скорее от безделья, и он хотел теперь во что бы то ни стало продемонстрировать свою власть.

Лиза и отец Игнатий переглянулись, и она поняла, что до старика дошла опасность их положения. Тот даже побледнел, не зная, что ответить полицаю. И тут, словно по мановению волшебной палочки, зазвучали шаги на лестнице, и в комнату вошел… Петрусь. У него был усталый вид, глаза провалились, видно, мало приходилось спать, осунулось и заросло щетиной лицо, рубаха была грязной, а все же никогда еще не казался он Лизе более желанным, более любимым, чем сейчас. Она даже о своих бедах забыла. Смотрела на него и думала — да как же можно было просто помыслить уйти от него, покинуть его?

— Здорово, Илюха, здорово, Савичев! — за руку поздоровался Петрусь с полицаями. — Что вы тут злобствуете, словно мусора советские? Отстаньте от девушки. Нет у нее никакого аусвайса и быть не может, потому что ее документы я сам позавчера на перерегистрацию унес. Она с мужем развелась и фамилию меняет обратно на свою, на девичью. Была Иванова, стала Петрова.

Лиза тупо порадовалась тому, что Петрусь не придумал какие-нибудь более сложные фамилии, запомнить которые у нее не хватило бы сейчас соображения. А еще она подумала: неужели кто-то в такие времена может разводиться? А впрочем, если люди могут влюбляться, то, наверное, и жениться могут, и разводиться… Жизнь идет. Банально звучит, зато верно.

— Ну, коли так, мы пойдем, — сказал тот полицейский, которого звали Илюхой.

— Топайте, ребята, — кивнул Петрусь. — Меня на один денек на побывку домой отпустили, а завтра снова в казарме встретимся.

— Ну, если это ваша знакомая, — хозяйка неприязненно поглядела на Лизу, — то пускай живет день или два. А я пойду домой. Только вот что скажите: вы моего племянника Анатоля не видели? Может, сказал, куда ушел?

— Да мы с ним «здрасте» и «до свиданья», — пожала плечами Лиза, чувствуя, что пора и ей внести свою лепту в общее вранье. — Ничего он нам не сообщал.

Отец Игнатий кивнул, Петрусь промолчал.

— Ну, появится он, несчастный гуляка! — погрозила в пространство кулаком Наталья Львовна и пошла на крыльцо.

И тут же у Лизы подкосились ноги, потому что она услышала, как один из полицейских брезгливо говорит во дворе:

— Что-то, хозяйка, из той вон крапивы у вас смердит. Кажись, труп там гниет. Может, собака сдохла?

— Боже милостивый! — возопила хозяйка. — Да что ж такое? Ни на денек нельзя из дому отлучиться, обязательно гадость какая произойдет! Не понос, так золотуха!

— Травищу бы выкосить надо, — наставительно говорил Илюха, — а то тут целый партизанский отряд спрятать можно.

— Я говорил пану Анатолю, — поддакнул Петрусь, высунувшись из окна. — Он даже пленных хотел взять из лагеря, чтобы очистить тут все, да так и не взял.

— Завтра же сама в лагерь пойду, — деловито засучила рукава хозяйка. — Не извольте беспокоиться, господа полицейские, через день тут все очищено будет.

И она с полицейскими наконец-то сошла с крыльца.

— Господи… — пробормотала Лиза, закрывая глаза руками. — Нескончаемый кошмар какой-то. Как же я перепугалась! До чего же вы оба вовремя появились.

— Да уж, — хмыкнул Петрусь, закрывая окно. — Очень удачно вышло, что меня сегодня на побывку отпустили. Сегодня же пятнадцатое. Как по заказу! Я сразу в ломбард, к отцу Игнатию, думаю: мало ли что, а вдруг… Ведь пятнадцатое! Смотрю — и в самом деле… Мы втроем и пришли.