#Бояръ-Аниме. Романов. Том 1 и Том 2 - Владимир Кощеев

с моей стороны. Дело за непосредственной реализацией.

Телегин хмыкнул, вынимая бланки под будущий проект лаборатории.

— Тогда прошу оформить документы, Дмитрий Алексеевич. Увы, от этого никуда не деться даже гениям.

На занятие я в итоге успел вовремя.

Александр Вадимович Сковородин приветствовал поток и сразу же перешел к лекции с многообещающим названием.

— Итак, господа студенты, сегодня мы с вами обсудим теорию сверхчеловека, — объявил он. — Как я ранее говорил, сейчас она не слишком популярна, так как дары определяют очень многое, и любой психически нестабильный или генетический урод могут получить личную силу, если войдут в нужную семью, получат признание и станут действующими членами семьи. Магия, какой мы ее знаем, не делит людей ни по каким иным признакам, кроме статуса.

Я слушал его с интересом. Впрочем, таких, как я, было немного. Теория давно была заброшена, так как практическая ее ценность свелась к нулю.

— Однако я предлагаю судить не по личной силе, — потряс пальцем Александр Вадимович. — А по силе духовной. И сегодня мы с вами выясним, почему на самом деле одинаковый дар у разных людей не дает им одинаковых возможностей.

Вот теперь ему удалось завладеть вниманием первокурсников.

— Итак, кто же такой на самом деле сверхчеловек? — задал вопрос Сковородин. — Может ли быть так, что он сейчас сидит в аудитории среди нас?

Том 2 Глава 14

— Любая религия, как вам всем известно, представляет собой некий моральный ориентир, — проговорил Сковородин, стоя за кафедрой. — Если упростить, задача этого ориентира — отделить так называемое духовное начало от животного, телесного. Не важно, ограничивается ли человек в поедании определенного мяса или же отказывается от насилия — все это моральные основы, которых религия призывает придерживаться. И это то, на что животное не способно. Инстинкты всегда заставляют животное действовать так, как велит природа. Мы сейчас не будем вдаваться в детали, но, подводя черту, можно сказать, что ограничения, которые человек накладывает на себя, делают его чище, ближе к духовному, божественному. А потакание инстинктам — к животному.

Он взял короткую паузу, давая студентам осмыслить его слова, и продолжил:

— Наши новые студенты из Поднебесной подтвердят — истинные мастера духовного развития, достигшие просветления, отказывались от мирской суеты, усмиряли свою плоть. То же самое делали христианские святые, как и любые духовные подвижники. Да, методы разные, но суть одна. Если страсти людские владеют вашим умом и сердцем, вам никогда не достичь вершин любого искусства. И когда мы берем это знание за основу, то приходим к пониманию сверхчеловека, как личности, которая не подвержена инстинктам, но обладает волей и разумом, чтобы понимать мир вокруг и действовать соответственно ему.

Ну, в чем-то он, конечно, был прав.

Еще до того, как стать сингулярами, мы сломали много копий, рассуждая, оставить эмоции или нет. Должно ли испытывать эмоции существо, олицетворяющее собой чистый разум, наделенное всемогуществом? Эмоции, чувства — все это наследие нашего человеческого организма. А вылепить из себя мы могли что угодно.

Я оставил себе эмоции. Точнее, сохранил возможность имитировать их, ведь у меня отсутствовали органы чувств. Тогда верил и сейчас, несмотря на свое изгнание в этот мир, верю — нельзя рассчитывать только на разум. Потому что он не делает тебя человеком, а вот сопереживание, эмпатия, возможность взглянуть на людей с полным пониманием их состояния — делает.

Остальные сингуляры отвернулись от человечества, так как, по их мнению, это было нерационально, возвращаться к прошлому. Я его защищал.

— Ты уничтожил четырнадцать цивилизаций!

— Они были угрозой для нашего вида. И при первой же возможности уничтожили бы людей. Я общался с этими цивилизациями, изучил их. Являлся в виде бога и наблюдал. Если мы не защитим людей, они будут убиты.

— Мы могли получить новых сингуляров. Отличных от нас, но тем и полезных.

— Мы можем их получить, если вернемся к людям.

Этот диалог, естественно, не звучал никогда и нигде. Мы общались иными средствами. Но сразу после него меня вышвырнули в эту версию вселенной.

— Сверхчеловек подобен богу настолько, насколько это возможно, — подвел итог Сковородин. — И я надеюсь, вы будете помнить об этом, когда в следующий раз задумаетесь, почему же вам не удается достичь вершины.

Прозвенел звонок, и преподаватель ушел. Я смотрел ему в спину, размышляя о том, как бы он удивился, если бы узнал мою историю.

Мы шли по коридору, когда об меня внезапно попыталась споткнуться девушка с первого курса. Она стояла ко мне спиной, держа в руках стопку каких-то бумаг. Я заметил ее заранее, так что в момент, когда незнакомке предстояло столкнуться со мной, осторожно придержал ее даром.

— Прошу прощения, — кивнул я, проходя мимо. — Я тороплюсь.

И, не слушая хохота подружек этой горе-охотницы, провел идущую рядом со мной Викторию дальше.

— Какая необычная попытка завязать знакомство, — прокомментировала Морозова, тоже считав намерение девушки.

— Что же в ней необычного? — спросила Мэйли, шагающая за нами со своими фрейлинами — Светланой Николаевной и Надеждой Григорьевной. — Типичная же ситуация.

Девушки переглянулись с удивлением.

— Дело в том, госпожа Ван, — пояснила Салтыкова, — что в ЦГУ нет никакой необходимости носить с собой бумагу. Ведь у всех студентов есть терминалы.

Я улыбнулся, глядя на вскинувшую бровь принцессу. В Поднебесной не так устроено обучение — каждый со своим устройством, а если нужно подготовить какой-то доклад — без листов не обойдешься, и понятно, что для Мэйлин ничего странного как раз в этом и не было.

Последнее занятие по экономике я слушал с интересом. Преподаватель рассказывал о влиянии викингов на общемировую экономику времен зарождения Руси. Точнее, они служили первым из числа озвученных примеров того, как военная мощь кроила мир по своему усмотрению, меняя цены на товары, которые ранее казались не такими уж и прибыльными.

— Если же мы посмотрим на времена, например, Древней Греции, когда шла война между разными людьми одной цивилизации, то все ценности переходили из рук в руки, не меняя своей фактической стоимости, — закончил он. — Поэтому, когда возникает вопрос, зачем нам лезть на африканский континент, нужно