О черни, Путевые заметки - Карел Чапек

Вот и все, что заметит здесь рассеянный взор путешественника. А стоит пройти несколько шагов, и вы уже за городом, кругом - скалы, скалы... Кое-где- островки горного репейника, колокольчиков или камейки, а внизу шумит и рыдает серое море. Дальше уже только голые и безлюдные острова. Так вот он, самый северный город Европы! Где уже нет земледельца, там еще может быть рыбак. А где уже не живут и рыбаки, еще ютятся лавочник, заготовитель и счетовод. Честное слово, самый верный признак жизни - торговля; поступь цивилизации не остановить, пока на Северном полюсе не откроется деревянная палатка с открытками, табаком и вязаными рукавицами. И уж наверняка там пристроится какойнибудь счетовод.

Кроме того, в Гаммерфесте есть большой, прекрасный порт. В нем как раз стояла на якоре белая "Стелла поларис", пароходы компании "Уайт стар" и "Канар лайн", серая и голая французская канонерка, большой черный "угольщик" из Свальбардо, с которого как раз сгружали уголь, финские лесовозы, китоловные суденышки с гарпунной пушечкой на носу, рыбачьи моторки и баркасы, парусники и ялики. Интересно, что, путешествуя по морю, проникаешься дружеским расположением ко всем встречным судам, будь это трансатлантический гигант в пятьдесят тысяч тонн водоизмещения или обшарпанная баржа с сельдью. Просто нельзя не помахать им и не пожелать счастливого плавания. Видимо, это у здешних людей в крови: шофер отвечает на приветствие велосипедиста, а пешеход откликается на приветственный жест шофера. И на суше люди здесь встречаются дружески и с достоинством, как суда в открытом море.

"Красивое судно", - тоном знатока говорили мы, встречая этакую "Стеллу поларис" или "Бремен", но приветствовали их только с вежливой сдержанностью.

Нечего навязываться в друзья к таким вельможам, я всегда говорю лучше держаться от них подальше.

Но когда мы встречали утлый баркас или торопливую моторку, которая, пофыркивая, снует от острова к острову, то чуть за борт не вываливались - с таким рвением размахивали мы руками и шляпами.

Счастливый путь, бравое суденышко с Лофотена, эгегей, пароходик из Эксфьюра! Мы, мелкота, должны держаться дружно на всех морях!

НОРДКАП

Теперь погода по-настоящему испортилась. Дует чертовский ветер, резкие волны то и дело валяют "Хокон". Даже смешно: хочешь пройти по палубе, делаешь энергичный шаг, и палуба сама охотно лезет тебе под ногу; хочешь ступить на нее, а палуба уходит из-под ног; у тебя глупое ощущение, будто ты падаешь, словно в темноте не заметил ступеньки и шагнул в пустоту. Впрочем, тот, кому по какой-либо причине доводилось нетвердой походкой ходить по неверной земле, скоро освоится и с морской качкой.

Лучшее средство против морской болезни, по-моему, бутылка коньяка. Разумеется, ее надо выпить на суше и затем попрактиковаться в ходьбе; вы получите тренировку, которая когда-нибудь очень пригодится вам в море. Тогда вы сумеете мастерски пошатываться, балансировать и ловить палубу ногами, голова у вас будет кружиться, и вы начнете хвататься за капитана, за шкоты и поручни, но душа ваша возликует, и вы будете петь и болтать, а тем временем души трезвенников будут стенать по каютам и шептать молитвы, предписанные для смертного часа. Probatum est[Испытано, проверено (лат.).].

Берега здесь темные и голые, сделанные из горного сланца. Ледниковый период обстругал их, и они стали плоскими, как стол, а к морю спускаются крутыми черными обрывами. Страшно суровый край, но в нем есть своеобразие и почти трагическое величие.

Повсюду откос за откосом, без конца гладкие нагорные плато с неожиданными отвесными утесами, синепатыми от лишайника и словно тронутыми плесенью там, где они покрыты жалкой растительностью.

Сплошная меланхолия! Я даже не удивился, когда "Хокон Адальстейн" вдруг повернул и направился прямехонько на черную скалистую стену. Наверное, он решил покончить с собой. Капитан в распахнутом черном бушлате стоит, засунув руки в карманы, и только помаргивает, а маленький смуглый офицер на мостике цедит сквозь зубы "stodig, stodig".

"Stodig",- повторяет рулевой и голубыми глазами смотрит на черную скалу. Осталось уже метров десять... Скала сама по себе не так уж страшна, но перед ней торчат из воды довольно зловещие черные рифы. Что-то будет?

- Hart bagbord! - говорит смуглый офицер.

- Hart bagbord! - повторяет человек у руля и поворачивает штурвал. "Хокон Адальстейн" хрипло гудит, и на скале вдруг вздымается белая метель: тысячи, десятки тысяч чаек закружились в воздухе, и только теперь стало видно, сколько еще их там сидит на каждом выступе скалы. Похоже на фарфоровые изоляторы на крыше телефонной станции. Пароход снова дает гудок, и снова пургдй взметаются белые чайки н, как снежные хлопья, кружат у черной стены.

Так вот он, fugleberg, или Птичья гора.

- А чем кормятся эти бедные птички? - спрашивает рядом со мной сочувственный голос...

- Ну, как чем... наверное, рыбами.

- Ужасно! Бедные рыбки!

Скала за скалой, все как одна - безнадежно голые, суровые, вплоть до вон той, самой последней.

"Хокон" дает продолжительный гудок и плывет прямо к этой отвесной черной стене.

- Опять fugleberg?

- Не-ет, Нордкап.

Так вот он, Нордкап! Я бы сказал, что Европа кончается как-то неожиданно, словно обрубленная. И немного мрачно, похоже на черный обрез у книги. Если подъехать к Европе с севера, то наверное подумаешь: "О боже, что это за большой и мрачный остров?" Да, такая уж это странная земля, страна забот, называемая Европа. Могла бы стать земным раем, но, черт ее знает, как-то не получается. Потому и стоит здесь эта скала - как черная доска с предостережением.

Точнее говоря, это еще не самый северный пункт Европы, - северная ее оконечность вон там, видите тот низкий и длинный утес, который называется Книфскьеродден, что значит "нож". А вообще-то самая северная точка на материке находится в той стороне, на Нордкине, а Нордкап - всего лишь окончание острова Магерёйя. Но все равно, Европа выбрала Нордкап своей самой северной точкой, решив, что уж если конец, то пусть будет поэффектнее. К эффектам Европа всегда была неравнодушна, вот и притворилась, будто ее северный конец там, где его на самом деле нет.

Край Европы... Там, дальше, за этим белым морем, есть еще, правда, Медвежьи острова и Свальбард, но они уже не в счет. Стало быть, край Европы; так просто и строго, большим, но весьма прозаичным восклицательным знаком кончается наш континент со всей его историей; кончается этим утесом, первозданным и вечным. Я знаю, когда-нибудь на нем появится громадная надпись "ШЕЛЛ" или "ФАЙФС"["Шелл", "Файфе" - рекламы фирм.], или что-нибудь в этом духе. Но сейчас он высится тут, чистый, величественный и серьезный, как в первые дни мироздания. Нет, нет, это не конец Европы, это ее начало. Конец Европы там, на юге, среди людей, где больше всего суеты...

Медленно, медленно обходит "Хокон Адальстейн" черную скалу и бросает якорь в заливе Хорнвик. Тут мы будем ловить рыбу, чтобы внести разнообразие в наше меню, состоящее из тронхеймских консервов.

Желающие могут взять удочки и сидеть с ними до тех пор, пока не задергается леска; тогда пассажир завопит: "Клюет!"

Подбежит матрос и вытащит на палубу серебряную рыбину, тяжелую, как поросенок, и зубастую, как крокодил. Иногда попадается пятнистая морская форель, иногда какая-то красивая, но несъедобная красноватая рыбка. Пассажир, который ничего не поймал, чувствует себя лично оскорбленным и уверяет, будто ему отвели плохое место, где не водится никаких рыб.

Самыми страстными в этой рыбной ловле, как, впрочем, и в иных жизненных обстоятельствах, оказались женщины. Я знаю одну сердобольную даму, которая на "Хоконе" орудовала удочкой с таким усердием, что я сказал ей: "Бедные рыбки!"

Дама на мгновение смутилась, но потом закинула удочку еще дальше.

- Я ловлю только хищных, - сказала она. - Гляди, какую рыбу подцепила шведка Грета!

К вечеру ветер и-волны утихли, зато над Хорнвиком нависли тучи.

Мы поднимаемся по крутой зигзагообразной дорожке вверх, на Нордкап. На первом же повороте "машинист" садится на камень: выдохся. Он утирает свои блеклые глаза и смущенно улыбается, в то время как даже две ветхие старушки с "Хокона" продолжают взбираться в гору. Вот видишь, старина, двадцать лет ты плавал мимо этих мест, не вылезая из машинного отделения, а сейчас нарочно поехал сюда, чтобы наконец-то как следует рассмотреть что да как; но на Нордкап тебе, видно, не взобраться. Кто бы сказал: всего триста метров высоты, а влезть туда, ох, как трудно! Наверху нас охватывает пронзительный ветер, и мы попадаем в тучу... Нет, это не туча, а снежный град. Изволь-ка пробираться сквозь туман по голой каменистой равнине без конца и края! Зато штурман обещал, что мы увидим полночное солнце!

Однако же здесь, наверху, среди каменных осыпей, еще распластался ползучий кустарник, доцветает горный репейник, жмется мшистая камейка. Кроме них, - только пучки пушицы, топкие болотца, поросшие бледным от холода лишайником, и больше ничего,только россыпь камней. Край света. Но вот из тумана выступает деревянная будочка, а перед ней... Глазам не верю, но это действительно площадка для танцев!