Эсхато. Бешеные - Даниил Корнаков

свои тонкие, словно ножки стула, ручонки.

– Быть может они скажут, что нашли лекарство, чтобы излечить твою болезнь. Сыворотку, да или хотя бы какой-нибудь чертов магический ритуал, способный вернуть тебя, сделать тем мальчишкой, каким я тебя запомнил за те жалкие десять минут. Ведь такое может быть, правда? На свете может произойти все что угодно, никогда нельзя исключать даже проклятое чудо. Разве я не заслужил после смерти обоих родителей право на чудо? Право на то, чтобы надеяться на спасение мальчика, которого я и знать не знаю. Проклятье.

Стас встал и ударил ногой подсвечник, что лежал рядом.

– Я хочу верить, что Бог, если он до сих пор не оставил человечество, способен на одно чудо., на одно блять маленькое, крохотное чудо!

Стас развернулся к распятию и смотрел прямиком на лик распятого Иисуса.

– Слышишь, что я говорю? Мне надоело, что ты отнимаешь жизни! Хватит! Ты же всемогущ! Сумел же ты излечить от слепоты? Смог воскреснуть? Так верни к жизни этого пацана, сукин ты сын!

Стас отвернулся от распятия и упал на колени перед мальчиком. В глубине души он понимал, что мальчик, лежавший под грузом алтаря возле его ног, уже никогда не станет прежним. Никогда.

В тот день Стас не нашел тело матери. Он осмотрел каждый труп в окрестностях и в самой церкви, обошел все вокруг, в том числе и кладбище, но все тщетно. Тела нигде не было.

Ты даже не даешь найти мне тело собственной матери думал Стас, обращаясь к Богу.

Он решил продолжить поиски на следующий день. Но прошло несколько дней, а затем месяц, но тело его матери по-прежнему не было найдено. Каждый вечер, прежде чем уйти обратно в убежище, он подкармливал ребенка, которого привязал к алтарю веревкой, что удалось найти в кладовой бара. Каждый вечер заходя внутрь церкви он понимал, что только тратит свое время. Жалость, с которой он пропитался к этому маленькому созданию, давало вверх над всеми другими разумными чувствам. Он верил во спасение, но вера эта с каждой банкой консервов, что поедал маленький бешеный, покидала его все быстрее и быстрее.

Все это продолжалось до апреля, пока не случилось то, что заставило всех четверых одиноких жителей Кострова наконец покинуть город.

Апрель.

Света, по свойственной ей привычке, что образовалась за те полгода, что они были в подвале, каждый день вставала на стол и смотрела наружу. Стас все пытался ей объяснить, что на улицу вполне можно выходить и просто так, ибо опасности теперь не было никакой. Однако девушка, успевшая изрядно похудеть за эти полгода, как и все другие обитатели подвального бара, не хотела выходить на улицу, мотивируя это тем, что не хочет чувствовать местный смрад, что исходит от трупов. Снег уже давно растаял, и на улице стоял невыносимый запах гнили и разложения.

Стас, более всех потерявший вес за этот месяц, как всегда съел половину банки ветчины. Оставлял он мясо для маленького обитателя церкви, который был по-прежнему его личной тайной. Он прижал металлическую крышку, незаметно для всех других сожителей, положил банку в целлофановый пакет и спрятал все это в большой карман куртки. За этот месяц, что Стас подкармливал зараженного мальчика, тот успел совсем немного окрепнуть и размахивать ручонками в сторону гостя куда более активно. Но надежда Стаса на то, что мальчика можно спасти от вируса с каждым днем угасала и он знал, что не сегодня так завтра он спустит курок и поставит на себе клеймо детоубийцы, о котором будет потом жалеть не раз.

Господь думал иногда Стас, Мне всего двадцать три года, а я успел убить людей больше, чем любой другой в моем возрасте. Да что там убивать, я добивал их, как скот на скотобойне.

Однако не только это мотивировало его подкармливать мальчика. Все еще надеясь на чудо, он дал себе слово, что если Господь его не сотворит, то он навсегда оставит веру в него. Навсегда забудет в то, что привила ему мать все эти годы, когда они ходили в эту самую церковь.

Иногда Стас замечал Костю, который успел сильно измениться за эти полгода. Глаза солдата были стеклянными, и он часто смотрел в угол, не моргая, словно что-то обдумывая или вспоминая. Он был молчалив, и за день может быть выговаривал слов десять, не более. Возможно он думал о Малике, и о той минуте, когда у него были все шансы пойти с ним.

– Ребята, – сказала Света взволнованным голосом, как только взглянула в окно. – А тот темно-синий «форд» разве был там?

Все трое одновременно повернули к ней головы, и только действительно удивленный взгляд девушки дал им окончательный повод встать на стол и посмотреть в окно. Никто не сомневался в правдивости ее слов, ибо она наружную, так сказать, панораму всю знала наизусть, и разумеется новый предмет образовавшийся на этой панораме тут же бросился в глаза. Первым выглянул Костя.

– Нет, – сказал бывший сержант. – Пойдемте, быстрее, пока они там.

– Погоди, – сказал Филипп, положив руку на плечо Кости. – Ты не знаешь кто это. Может быть у них намерения не из хороших.

– Плевать, – тут же отрезал Костя. – Мне надоело здесь сидеть. Мне все равно какие у них намерения, лишь бы увидеть лица других людей.

Костя ровным счетом выразил все мысли Стаса, который уже накидывал куртку.

– Ладно, черт с вами. Пойдем, – сказал Филипп, по всей видимости так же проникшись словами Кости.

Все четверо вышли и пошли в сторону темно-синего авто, стоявшего в конце улицы. Но стоило им пройти полпути, как тут же они увидели человеческую фигуру, которая бежала от церкви. Человек, которого было трудно разглядеть вдалеке, сел в машину и захлопнул дверь.

– Эй! ЭЙ! – крикнул Костя и побежал в сторону авто. Однако незнакомец словно бы и не услышал. Из выхлопной трубы появился дым, и машина рванула с места.

– Стой! – кричал Костя. Но все бесполезно. Он отбежал чуть вперед, махая руками, но через несколько секунд понял, что все это бесполезно. Авто скрылось за поворотом.

– Проклятье, – выругался Кон и пнул пластиковую бутылку, которая угодила одному из мертвецов, лежавшему возле фонарного столба, прямо в лицо.

– Интересно, что это его так спугнуло. Бежал он явно от чего-то нехорошего, – предположил Филипп.

И только Стасу было известно, от чего же именно бежал незнакомец. Причина его страха была привязана веревкой к алтарю, в церкви, от которой неизвестный наверняка и выбежал.

– Я проверю, – сказал Стас. – А всем остальным предлагаю вернутся