Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Следующим утром я набросала текст отречения от регедского трона. При дворе Увейна оказалось много христиан, и мы легко нашли грамотного переписчика. Когда слова были начертаны, я в последний раз взяла в руки государственную печать и приложила к цветному воску внизу свитка, свершая официальный акт отречения.

Тем не менее Лансу я об этом сообщила не сразу. Когда он приехал с Линдисфарна, при дворе танцевали, играли и веселились, а потом, уже по дороге в Джойс Гард, на Дьявольской мостовой, как называли здесь этот участок пути, я решила об этом не упоминать.

Пока Увейн сможет нас безопасно охранять, я не собиралась подсчитывать цену.

33

ИДИЛЛИЯ

Я не припоминаю более пышной осени, когда земля была такой же красноватой, золотистой и голубовато-серой, а на деревья и траву опускались такие призрачные утренние туманы. После обеда день сверкал чистым золотом, и недвижимый воздух был полон аромата. К вечеру он становился совершенно прозрачным, а собранные под солнцем плоды укладывались для хранения на зиму. Амбары ломились от сена и зерна; груши и яблоки из сада, нарезанные дольками, сушились на полу, а в маслобойне просаливалась последняя порция масла для закладки в погреб над родником.

Ланс не покладая рук работал с миссис Баджер, а управившись с делами, этот невозмутимый человек каждый день отправлялся рыбачить. Иногда и я присоединялась к ним в саду: собирала урожай, готовила землю к зимним вьюгам.

– Зимы у нас суровые, – объяснила миссис Баджер, захватывая полную пригоршню соломы и засовывая ее в матрасы, которые мы набивали заново. – Я уже видела на деревьях ледяную корку – дождь со снегом ломает ветви и морозит корни. Но по крайней мере саксонские полосатые зубатки не будут лютовать.

Ланс дал мне одну из своих лошадей – маленькую симпатичную гнедую кобылу по кличке Флайэвей, – и свежим погожим днем мы отправились вернуть вдове Кимминза пони.

– Их поймали в вересковой пустоши, – сказала она голосом твердым, как земля, на которой жила. – А кости бросили воронам и ястребам. Я насыпала над ними пирамиду из камней. Но это совсем не то, что почитаемая могила рядом с домом. – Женщина с горечью отвернулась и даже не ответила, когда мы ее спросили, не встречала ли она больше тех людей. Не получая вестей из Камелота, мы не могли себе представить, что теперь там делалось.

Когда подошло время осенней ярмарки в Ротбери, мы поехали на нее все вместе. Ланс обсуждал с фермерами погоду и урожай, Лионель показал мастерство в скирдовании, а Борс присел с монахами и начал рассказывать им о граале. Я выбрала несколько больших кулей шерсти и овечьи шкуры. Их я собиралась постелить у кровати, чтобы наступать на мягкое и теплое – единственный остаток роскоши прежней жизни. Пасечник подарил мне бочонок верескового меда после того, как я его спросила, не его ли ульи мы видели на пути через Чевиот-Хиллз.

Я по-прежнему не говорила о том, что отдала Регед, а Ланс не рассказывал о своем визите на Священный остров. Время от времени он удалялся помолиться в пещеру на берегу реки Кокет, где монах выдолбил себе часовню. А я, проезжая по вершине, иногда не могла оторвать глаз от холмов в голубой дымке на юге и думала, что там с Артуром. Но ни один из нас не заговаривал об этом. А когда по вечерам мы садились у очага и смотрели на картины, которые рисовали мерцающие угли, то радовались своему теперешнему счастью.

Отрывочные вести все же просачивались к нам из внешнего мира. К радости некоторых членов Братства, Артур отменил заседания Круглого Стола. Многие говорили, что у него испортился характер и он стал вспыльчив, как, бывало, Утер Пендрагон. Я молилась, чтобы Нимю и Бедивер оставались на его стороне и с их помощью он мог бы обрести некоторое спокойствие.

О Мордреде я ничего не слышала. Так и не узнала, какую роль он сыграл в подготовке западни, а отсюда гадать не было никакого смысла. Беспокойство о них обоих я загнала в самую глубину души – в хозяйстве было достаточно дел, чтобы занять время и ум. К тому же не стоило предаваться размышлениям о том, что не в силах изменить.

Между тем папоротник-орляк на холмах запылал медью, мех рыси стал заметно гуще и в Кокетдейле олени в поисках самок наполнили округу криком и мычанием: так они вызывали на бой соперников.

К нам часто приходил Паломид, и мы ждали его, как самого желанного гостя. Нередко он охотился с нами и радостно говорил, что в Нортумбрии лучшая в мире охота.

Но для меня самым большим развлечением были птицы. Мы видели танцы черных шотландских тетеревов на току, когда они, как сумасшедшие, приседали и прыгали, распушив перья и распластав крылья. Наблюдали, как однажды грачи собрались в огромную стаю, не меньше тысячи птиц, и целый день прилетали все новые и новые. Небо почернело от их крыльев, и воздух звенел от крика. Дни укорачивались, и перелетные птицы сбивались вместе и, прежде чем отправиться на юг, откармливались ягодами и жуками. Первыми улетели стрижи, лесные и береговые ласточки, за ними последовали горихвостки-лысушки и дикие голуби, а потом потянулись и остальные птицы. Луговые шеврицы спустились с холмов, чтобы зимовать у человеческого жилья, и с севера прилетели дрозды-рябинники, свиристели и большие белые лебеди. Небо, казалось, все время было наполнено прилетающими и улетающими птицами.

Ранняя зима принесла неожиданный снежок, и вершины холмов стали черно-белыми. В один из таких дней, когда мы возвращались с котомкой, полной голубых зайцев, Паломид спросил, не слышали ли мы новостей о любовнике Изольды, Тристане.

– Ничего интересного, – ответил Ланс, и араб испытующе посмотрел на меня. Поскольку он питал давнюю и безответную страсть к красивой королеве Корнуолла, я полагала, что он больше интересуется ею, чем Трисом. Поэтому я рассказала о своем визите к Изольде в Касл-Дор и о том, что она упомянула о женитьбе Тристана и его растущей известности как величайшего воина Бретани. Вернуться в Британию для него нет никакой возможности, поскольку это ему запретил Артур из-за его диких выходок после того, как Изольда снова ушла к Марку.

Араб переводил взгляд с Ланса на меня и грустно улыбался.

– Ах, – вздохнул он, без сомнения вспоминая те месяцы, которые мы все вместе провели здесь, в Джойс Гарде. – Вы и не представляете, как вы счастливы! Ведь столько любовных грез остаются лишь сном…

Я поняла, что его замечание потому прозвучало так горько, что он до сих пор любил память об Изольде. Она стала для него идолом. И неизвестно, как бы он вел себя с живой женщиной, если бы они снова встретились.

Вьюги, предсказанные миссис Баджер, держали нас взаперти большую часть января и февраля. Но с полными закромами и в хорошей компании такое испытание не показалось тяжелым. А ночью, когда за окном завывал северный ветер, мы ложились в постель, и от нашей страсти воспламенялся мир.