Прошлое толкует нас - Эрих Соловьёв

[15]

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962. С. 29.

[16]

Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М., 1962. С. 27.

[17]

См. там же.

[18]

См. там же. С. 28.

[19]

См. там же. С. 22.

[20]

. - обратно (лат.).

[21]

Маркс К… Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 190–191.

[22]

Локк Дж. Избр. Философ. произв. В 2 т. Т. 2. С. 8.

[23]

Там же. С. 79.

[24]

Там же. С. 100.

[25]

Модель обмена незримо присутствует и в самом понятии свободы, как его использует Локк. Понятие это всегда подразумевает отношение к контрагенту, обладающему сознанием, волей, преднамеренностью. Мы почти нигде не встречаем у Локка натуралистических метафор свободы: выражений типа «свобода от тяжести», «свобода от страстей», «свобода от бедности». Это тем более примечательно, что у его ближайшего предшественника Гоббса натуралистическая метафора прямо полагалась в основу философского определения свободы: Гоббс, например, считает воду, которая беспрепятственно растекается по поверхности, свободной, а воду, замкнутую в сосуде, несвободной.

Локк, в отличие от Гоббса, последовательно проводит ту точку зрения, что к природе, как она существует до и вне человека, понятия свободы и несвободы вообще неприменимы. Они имеют смысл лишь там, где налицо взаимные отношения людей, взаимные сознательно-волевые притязания. Противоположностью свободы является поэтому не стесненность и скованность вообще (например, зависимость от обстоятельств), а принуждение, угнетение, насилие, захват. На «несвободу» бессмысленно сетовать там, где нельзя обнаружить чужой порабощающей воли, преднамеренной (поддающейся вменению) экспансии.

Соответственно свобода — это всегда отношение между лицами, отношение взаимной добровольности, чистым обнаружением которой и является рынок. Государство и общество должны признать индивида в том значении, в каком его уже признает другой индивид, обменивающийся с ним продуктами труда.

[26]

Локк Дж. Указ. соч. С. 72.

[27]

Там же. С. 82.

[28]

Локк Дж. Указ. соч. С. 26.

[29]

Там же. С. 19.

[30]

Локк Дж. Указ. соч. С. 30.

[31]

Там же. С. 89. Сходную декларацию мы встречаем уже у Гоббса: «Верховные властители не могут сделать ничего большего для граждан, как достигнуть того, чтобы они, не опасаясь внешней и гражданской войны, могли бы пользоваться богатствами, добываемыми трудом» (Гоббс Т. О гражданине. С. 154).

[32]

См.:Локк Дж. Указ. соч. С. 7–8.

[33]

Там же. С. 17–18.

[34]

Локк Дж. Указ. соч. С. 28.

[35]

Локк Дж. Избр. Философ. произв. Т. 2. С. 156–157.

[36]

Там же. С. 147.

[37]

Там же.

[38]

Там же. С. 28.

[1]

В сокращенном варианте опубликовано в: Философия эпохи ранних буржуазных революций. М., 1983. С. 207–216. (Печатается по рукописи 1980 г.)

[2]

О понимании ведьм и ведунов как колдунов-вредителей ясно свидетельствует следующая квалификация, содержащаяся в «Наставлении к допросу ведьм» (1588): «Ведуны и ведьмы в отличие от обыкновенных колдунов и колдуний действуют не порознь, а скопом: они образуют преступное сообщество… Тогда как другие чародеи по собственной воле могут направлять свою таинственную силу во вред или на благо людям — могут, например, напускать, но могут и излечивать болезни, ведьмы и ведуны творят лишь исключительно зловредные деяния. Они обязаны к нему своим договором с нечистым…» (Сперанский Н. Ведьмы и ведовство. М., 1906. С. 15). Показательно в этом отношении и послание руководителей известного шонгауского процесса (20-е годы XVII века), завершившегося казнью 65 человек, к герцогу Фердинанду: «Благодаря вашей примерной строгости… вот уже три года, как ни людям, ни скотине не приходится страдать от порчи и хлебушко снова стал родить и убирается без всякой помехи» (там же. С. 34).

[3]

Шиллер Ф. Собр. соч. В 8 т. М.; Л., 1937. Т. 7. С. 547–548.

[4]

Там же. С. 547.

[5]

Виппер Р. Краткий учебник новой истории. М., 1912. С. 55.

[6]

Там же. С. 57.

[7]

Монтень М. Опыты. М.; Л., 1958. Кн. 2. С. 44.

[8]

Монтень М. Указ. соч. С. 290.

[9]

Макиавелли Н. Государь. Спб., 1869. С. 75.

[10]

Именно в эту эпоху, замечает Е. Спекторский, «слово «политика» получило значение синонима коварства и даже предательства… В этом смысле английский национальный гимн молит бога спасти короля от политики его врагов» (Проблема социальной физики в XVII столетии. Т. 2. С. 467).

[11]

Монтень М. Опыты. Кн. 1. С. 296.

[12]

Там же. Кн. 3. С. 207.

[13]

Макиавелли Н. Государь. С. 75.

[14]

Монтень М. Указ. соч. Кн. 1. С. 296.

[15]

Пинский Л. Шекспир (основные начала драматургии). М., 1971.

[16]

«Герой прибывает из далекого Виттенберга, где протекли его студенческие годы — и, по-видимому, долгие годы, так как в пятом акте выясняется, что Гамлету тридцать лет…» Персонаж древней саги «учится в современном Шекспиру Виттенберге, очаге Реформации, в университете, основанном в 1502 году; перед датским двором разыгрывается "убийство Гонзаго", происшедшее в 1538 году» (там же. С. 125–126).

[17]

Выготский Л. С. Психология искусства. М., 1968. С. 365

[18]

Там же. С. 488.

[19]

Там же. С. 427–428. Sub specie mortis (лат.) — с точки зрения смерти.

[20]

Выготский Л. С. Психология искусства. С. 427

[21]

Центральный монолог Гамлета рисует его как типичного представителя постреформационной иррелигиозности.

Гамлет — не католик, не протестант; сомнительно, существует ли для него вообще «господь по имени Христос». Гамлетовское: «Боже! Боже!» — чисто риторическая фигура, не подразумевающая никакого космологически и этически осмысленного божества. Иногда принц поминает бога, иногда, по-язычески, — богов.

Вместе с тем, по строгому счету, нельзя признать его ни скептиком, ни мистиком, ни деистом, ни, тем более, атеистом.

Реальностью реальностей является для Гамлета мир призраков, духов, демонов, вторгающихся в область посюстороннего (мир, к которому и католическое, и протестантское богословие относилось с большим подозрением). Реален он и для по-римски просвещенного Горацио, любителя примет и предзнаменований. Если бы царство призраков не было действительностью для Гамлета и других героев пьесы, трагедия, задуманная Шекспиром, вообще не имела бы смысла. Принц датский живет в той же суеверной вселенной, в которой обитали в XVI–XVII столетиях все деморализованные и изверившиеся христиане, — поклонники (или гонители) ведовства.

[22]

Выготский Л. С. Психология искусства. С. 410.

[23]

Выготский Л. С. Психология искусства. С. 487.

[24]

Локк Дж. Избр. филос. произв. В 2 т. М., I960. Т. 2. С 7–8.

[25]

Отважусь утверждать следующее: акцентирование печали, таинственности и нерешительности делает образ Гамлета фальшивым (неадекватным как в историческом, так и в герменевтическом смысле). Печать печали должна лежать на спектакле «Гамлет», но не на Гамлете-герое. Последний как раз одолевает общую меланхолию с помощью артистической иронии, детективного пристрастия к дознанию и метафизической тоски по общезначимым достоверностям. От акта к акту он меняется, возрастает в своей жизнеспособности, приближаясь к финальному непреложному действию.

[1]

Статья из сб. «Наука и нравственность». М., 1971. С. 196–267. (Печатается в сокращении.)