Офицер особого назначения - Николай Стариков

— Наш! — сказал Николай Дмитриевич.

Глянул на Зину, покачал головой.

— Ты не очень изменилась, но лицо бледное. Вон ведь как обернулось дело. Но будем надеяться на лучшее. Мать обещает поставить тебя на ноги.

Зина слабо улыбнулась. Клавдия Сергеевна поправила подушку в головах дочери, приподняв ее повыше.

— Дочка! — сказала Клавдия Сергеевна. — Мы посоветовались с Сережей и его отцом, у нас есть единое мнение: Димке надо ехать в Батурино к бабушке Анне Михайловне. Поживет у них, а что дальше — жизнь подскажет.

Зина заплакала. Посмотрела сквозь слезы на Сергея.

— Так будет лучше для тебя, для него и для всех нас, — ответил он на ее немой вопрос.

— Уж больно он маленький…

— Пару часов потерпит, — ответил дед, — за это время мы будем в Батурино. К тому же мужчина он все-таки. А с бабушкой, тетей Лидой, дядей Вадимом Димка найдет общий язык быстро.

— Дай мне Диму, — обратилась Зина к Сергею.

Он положил спящего ребенка рядом с матерью поверх одеяла. Зина повернулась к Димке, поцеловала, уткнулась мокрым лицом в щеку сына, прижала к себе его головку. Навернулись слезы у стоявших возле кровати людей.

Начались сборы в путь-дорогу. Дитя малое, а имущества его набралось большой узел. Пока дедушка с бабушкой готовились к отъезду, Зина сказала Сергею:

— Посиди со мною немного. Встретимся ли еще?

Она взяла его руку, прижала к щеке. Помолчала.

— Встретимся, — заверил Сергей. — Завтра на обратном пути заедем на минутку. Расскажу, как встретили Димку дома, как вел себя в дороге. Пеленок нам хватит на дорогу, а там пусть бабушка заботится.

— Что обо мне подумает Анна Михайловна?!

— Мама у меня хорошая, — ответил Сергей, — ничего дурного о тебе она не скажет.

— Я знаю. Потому сразу согласилась, чтобы Димка к ней поехал. Хотя хлопот им всем прибавится.

— Мне пора! Путь неблизкий.

Сергей поцеловал Зину, отошел к двери, обернулся.

— Ты правда завтра заедешь? — спросила она.

— Я свои обещания выполняю.

Коротко кивнул головой, круто повернулся и вышел.

Возле автомашины Клавдия Сергеевна поцеловала внука, на вытянутых руках как бы преподнесла, передала ребенка отцу.

Сергей тоже на вытянутых руках принял сына, прижал к груди. Посмотрел Клавдии Сергеевне в глаза.

— Так уж на самом деле худо?

— Будем надеяться. Душа у нее больная в первую очередь. После твоего визита должно наступить улучшение. Хочу этому верить. Сообщать о себе будешь?

— Нет. Служба у меня такая.

— Скажи об этом Зине.

За Михайловку на грейдер выехали, когда солнце клонилось к закату. Потянулись родные просторы, только любоваться бы. Но теперь все внимание к мальчику. Аккуратно вел машину дед, но все выбоины не объедешь, шум двигателя встревожил ребенка. Начал плакать, выворачиваться из пеленок. Сергей держал сына на коленях, потом откинулся на заднее сиденье, положил детскую головку на предплечье лицом к лобовому стеклу. Замолк сын. Широко раскрытыми глазами уставился в движущиеся навстречу объекты.

— Похоже, понимает, а? — удивился Довженко.

Он был на подхвате в обязанностях няньки и тоже являлся крайне заинтересованным лицом в спокойном поведении малыша.

Вскоре глаза ребенка начали закрываться, и он заснул на руках сиявшего от радости отца. Въехали в Батурино после захода солнца. Семья сидела на крыльце, наслаждаясь вечерней прохладой. Когда «студебекер» остановился рядом и с обеих сторон кабины вышли военные с ребенком на руках, немая сцена длилась еще долго.

— Ой, папа! Ой, Сережа! — первой нашлась Лида. — Ой, а это кто?

…Проговорили, проплакали до полуночи, а с рассветом — к дедам в Г оршовку. По сведениям Анны Михайловны, у бабы Фени была «трава от головы». На бабушку пришлось брызгать водой, чтобы очнулась от обморока. Растрогался до слез дед Дмитрий Карпович, когда узнал, что правнука назвали в его честь Дмитрием. Выпили у дедов по кружке парного молока и снова в путь!

В Михайловку прибыли, когда солнце поднялось уже высоко. Туман в балках рассеялся, наступил теплый летний день.

Зина сидела на кровати. Ждала. Не скрывая радости, потянулась навстречу вошедшему Сергею. Клавдия Сергеевна была на работе.

Он пожал ее руки, поцеловал, сел напротив. Рассказал о поведении Дмитрия в дороге, о встрече с родными, дедами, передал наставления бабушки, как делать отвар из привезенной травы, как прикладывать примочки к голове и когда. Посмотрел внимательно в глаза Зины.

— Мне пора ехать. Служба!

— Можно писать тебе письма?

— Пиши на… отца. Мне писать нельзя. Если изменится служба, сообщу.

— Знаешь, — сказала Зина, улыбнувшись, — я вроде бы выплакалась. У меня легче стало на душе, голова заметно прояснилась. У меня даже беспокойство за Димку пропало, такое ощущение, будто он никуда не уехал, а где-то рядом со мною.

— За сына и впредь не беспокойся. Лида вокруг него — вьюном, никого не подпускает пеленать и кормить.

— Спасибо тебе, Сережа, за все, за все. Когда я ставлю себя в мыслях радом с тобою, мне кажется, прожила я короткую жизнь без толку. Мне бы тебе помочь, да ничего я не могу.

— Зря ты так. Ты родила новую жизнь, нашего сына! Ты мать!

— Еще раз, Сережа, спасибо тебе за хорошие, очень важные и нужные для меня слова. Они пробуждают во мне искорку жизни, надежду.

— Мне не хочется уезжать от тебя.

— А мне не хочется, чтобы ты уехал навсегда.