Дороги в неизвестность - Марик Лернер

— А зачем тебе, собственно, рога? — терпеливо дождавшись, пока тот отсмеется, спросил Алексей.

— Рога — это символ плодородия, — наставительно ответил Призрак. — В том числе, естественно, и полового. А больше ни за чем на фиг не нужны. Я иногда с тобой говорю и думаю, что ты тупой от рождения. Дурацкие вопросы задаешь. Вернешься домой, покопайся в памяти и вспомни, что тебе Старик говорил про базовый облик. Мне все это вообще подозрительно, слишком он многое знал. В той лаборатории искусственно выведенных разумных среди персонала не было. Неоткуда ему такие подробности про процент умерших знать. Даже я не знаю статистики. Мутный он вообще был, — задумчиво сказал Призрак. — Я старался к местам, где он бывает, вообще не приближаться. Никогда не знаешь, что выкинет. У нормального оборотня простые и легко просчитываемые реакции…

Алексей недоверчиво улыбнулся.

— Именно! Поживешь среди них подольше, научишься понимать, почему так, а не иначе. Все эти традиции и обычаи не на пустом месте родились. А Старик сильно себе на уме был. Говорит одно, думает другое, делает третье. Его недаром боялись. И с тобой он что-то крутил… Вот ты что, думаешь, выход, откуда ты появился, отследить нельзя? Легко. Только входа там нет. Можешь ломиться вниз сколько угодно, ничего не найдешь. Лифт этот непростой. Короче, все это мечты об идеальном теле. Хотя… ну, послушай сказку не про греческих недоумков, а про настоящего идиота.

И, вальяжно развалившись, он начал повествовать:

— Жил на свете много-много лет назад один такой. Шестьсот сорок два года, если точно. И был он из низшей касты, тех, что родятся и живут среди дерьма. Вырасти в таком окружении и у таких родителей, естественно, можно только бандитом или дворником. Есть еще крупный шанс закончить в канаве с перерезанной глоткой, но наш был не из таких. С детства мечтал пробиться в чистые кварталы, а потому учился, грызя науку. Была бы она живым существом, точно бы загрыз. Чего это ему стоило и кому и сколько задницу вылизывать пришлось — тебе не понять. Я кое-что рассказывал тебе про тогдашние нравы раньше, так что сам догадывайся. Потом на три умножишь, где-то близко будет. Ну так вот, стал он неплохим специалистом по выведению новых пород разумных животных. Но именно что неплохим. Всю жизнь брал усидчивостью и упорством. К сожалению, творческого мышления не досталось. Как исполнитель многими ценился, но своей темы никогда бы не дали. Тогда казалось — из-за происхождения, но через столетия видно — вполне справедливо. Надо сказать, что был наш типус невзрачным сморчком с виду и всю жизнь рвался к каким-то творческим успехам, не особо обращая внимание на окружающую его жизнь. Поэтому первая же умная стерва легко женила на себе перспективного ученого. Через несколько лет выяснилось, что она крупно ошиблась, поставив не на того, но уже было поздно. И стала эта жена делать мужу черную жизнь по любому поводу и даже без повода. А он, дурашка, в глубине души понимая, что сам виноват, обманув ее надежды, старался всего этого не замечать. И терпел, пока не застал ее в постели с соседом. — Рассказывая, он все более эмоционально жестикулировал и повышал голос. — А жена, вместо того чтобы оправдываться или изобразить смущение, подняла крик о его неспособности удовлетворить женщину и обеспечить ее. И взыграла в придурке кровь. Оказалось, что под слоем приличий он по-прежнему дикий зверь из трущобного района, который на обиду отвечает ударом. Короче, убил он и ее и любовника, не сообразившего, что надо срочно уносить ноги, и начавшего качать права.

Он помолчал некоторое время, тяжело дыша, и только желтые глаза с кошачьим зрачком светились в темноте.

— После этого терять мне было нечего, — спокойно продолжил Призрак, перестав изображать, что рассказывает о ком-то другом. — Ты не представляешь, как у нас тогда все было поставлено, моментально бы отловили. Ваши жизняки — детский лепет. До Войны все через банки данных проходило, и кому надо все про всех знали, вплоть до цвета носков. Даже искать никого не требуется, и так все ясно. За жену еще могли на тормозах спустить — сама виновата, обычно полиция не сильно озабочивалась расследованием убийств, совершенных в целях защиты чести семьи, а вот за мужика — нет. Так что я преспокойненько вышел из дома и отправился в комплекс. Мой начальник очень любил подчеркивать разницу в происхождении и рассуждать при всех о вреде образования для низших каст. Несколько лет я это терпел, а тут решил посетить его на прощанье. Очень он громко визжал, когда я ему в живот нож засадил, до сих пор с удовольствием вспоминаю. Прекрасное подтверждение теории, что садисты сами боль терпеть не умеют. Ну вот, и забрали меня крысы…

— Кто? — удивился Алексей. — Полиция?

— Они самые. А тебе что, никто не говорил, что есть и другие виды оборотней? — Он укоризненно покачал головой: — Ай-ай-ай… Серьезное упущение в твоем образовании. Впрочем, на равнинах они давно не водятся, да и не особо это интересно. Спросишь Разрезающую плоть. Из всего Совета пауков она наиболее нормальная, и не потому, что баба, просто думать еще не разучилась. Поэтому у нее только совещательный голос, а не решающий. У большинства, как за двести перевалит, мозги в плесневелый сыр превращаются. Лишь бы все шло, как прежде, а там трава не расти. — Призрак махнул рукой. Помолчал, раздумывая. — Подробности особо неинтересны, — продолжил он, — но пустили меня на опыты. Все лучше, чем на запасные органы. Хотя кому как. Некоторые желают закончить жизнь побыстрее, а тут есть шанс нарваться еще и на любителя помучить.

Алексей слушал и думал, что действительно не мешало бы ему восполнить пробелы в его знаниях про оборотней, тут Призрак прав. А тот тем временем продолжал:

— Я был первый выживший из перевертышей. Эти, — ядовито сказал он, — исследователи толком и не поняли, что сделали. Вышел вот такой Пан. Почему, захочешь — сам догадаешься. Вот они бегают вокруг меня, строят идиотские теории и переругиваются, кто первым доклад напишет. Новый вид, вишь, создали. Фиг поймешь, куда такого, как я, с пользой для государства приспособить, но ученые звания и награды непременно последуют. Я сам в похожих темах работал и прекрасно понимал, что проверяют и зачем. Очень быстро просек, что могу обмануть любой прибор. А через пару десятидневок научился сознательно изменяться. Ученых звать не стал, чтобы поделиться открытием, а разработал для себя целую систему проверки возможностей. Сидел в камере три метра на четыре и экспериментировал. Ненавижу с тех пор закрытые помещения, — со злостью сказал он. — А потом я ушел. Нехорошо так, с кровью. Против охранников ничего не имел, в отличие от жены с бывшим начальником, но другого выхода не было. А через несколько лет, на мое счастье, все грохнулось, и некому стало меня ловить. Вот живу и стараюсь не задумываться, насколько еще хватит. Тело — ерунда, мозг старый, как бы в один прекрасный момент не переклинило. Пока, — он сплюнул, — тьфу-тьфу, все нормально. Тебе это еще ни к чему, но мои уроки время от времени вспоминай. От ненужных воспоминаний надо избавляться. В абсолютной памяти есть свои недостатки. Объем мозга ограничен, и перегружать его ненужными вещами не стоит. Я теперь подробности старой жизни не всегда вспомнить могу. Такое впечатление, что всегда так жил. Жаль, не могу этих умников поблагодарить за прекрасно сделанную, хотя и совершенно случайно, работу. Они давно землю удобряют, а я все живу. И неплохо, надо сказать, живу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});