Загробные миры - Скотт Вестерфельд

Оторвавшись от ноутбука, Дарси откинулась на спинку стула и вздохнула. Страшно то, что она видела проблески теперешней Имоджен – ее страстность, ее напор. Она даже представляла, как ее подруга исступленно рассекает руками воздух, разражаясь своей речью. То была квинтэссенция Имоджен, очищенная гневом и болью от предательства.

И ее за них вознаградили. Очерк собрал свыше тысячи комментариев, им бесчисленное количество раз делились с друзьями. Наверняка он всегда будет первым результатом поиска по «Одри Флиндерсон».

Дарси попыталась представить, что прочла этот текст пять месяцев назад, на следующий день после первого поцелуя с Имоджен. Он и сейчас казался резковатым, а тогда бы уподобился вылитому на голую кожу кипящему маслу.

Зато теперь таинственность стала понятной. Дарси пробормотала недавнее предостережение Имоджен: «Слова, которые мы пишем, не всегда характеризуют нас самих».

Справедливо, верно? Возможно, очерк частично отражал характер Имоджен. Вероятно, она играла роль обиженной, злой особы, примерно так же, как поступила Дарси, представляя себя мистером Хэмлином. А ведь в любом литературном произведении есть доля вымысла.

А если все совершенно наоборот и Одри Флиндерсон только притворяется Имоджен Грей?

Дарси отогнала эту мысль и схватила телефон.

«Дело было просто в страшной истории, – напечатала она. – Ерунда».

* * *

Зима раскрыла Нью-Йорку свое холодное сердце. Мороз заткал оконные стекла большой комнаты ледяной паутиной, а выпавший снег заглушил рев грузовиков и машин снаружи. И неважно, насколько усердно гудели древние батареи, в квартире 4Е все равно оставался такой холод, что Дарси куталась в свитера, а Имоджен печатала в митенках. Но подруги не жаловались, потому что стылый воздух был малой платой за большие окна и вид из них на Китайский квартал, с крыш которого свисали сверкающие острые сосульки.

Если Дарси и вздрагивала от чего-то по ночам, так это от развязки своего романа.

На сегодняшний день она уже много раз переписала последние три главы, сделав десяток попыток сохранить жизнь Ямарадже и не разлучать влюбленную пару. В некоторых вариантах Лиззи отказывается от человеческой жизни, спускается в подземное царство Ямараджи и навеки поселяется в роскоши, холоде и серости. Тем не менее в переписанных концовках всегда где-то на заднем плане горюют мама и друзья Лиззи, и Дарси не удается избавиться от чувства, что парни с шикарными замками – это несколько по-диснеевски.

В других версиях Ямараджа отказывается от бессмертия ради того, чтобы жить с Лиззи в солнечном реальном мире. В этих концовках друзья и семья Лиззи не оказываются в подвешенном состоянии, однако герои сталкиваются с трудным положением Ями и всего народа Ямы, которое не дает им спокойно жить. Эти призраки остались позади и бледнеют в зеркалах заднего вида ее романа, подобно тысячам нежеланных домашних питомцев на обочине дороги. И что еще хуже, удалив Яму из подземного мира, Дарси уберет из своего вымышленного мира последние остатки индуизма.

Дарси требовалось найти третий путь, концовку, которая не только сохранит жизни обоим персонажам, явится развязкой истории, но и предоставит «Безымянному Пателю» задел на будущее. Ей требовалось сделать Ямараджу глубже, кем-то большим, чем желанный приз.

В безупречных завершающих главах писательское мастерство должно подняться до небывалых высот. Тем не менее, сколько бы раз ни начинала переписывать Дарси, сколько бы ни вглядывалась в заиндевевшие окна большой комнаты, концовка никак не шла.

Она попросила следующую отсрочку и получила ее. Однако Нэн Элиот дала понять, что конец января – это окончательный крайний срок, линия, которую не пересечь даже владыке мертвых.

– Мои родители спрашивали меня о Рождестве, – однажды ночью, когда ей не особо хорошо писалось, сказала Дарси.

– И что же? – спросила, не прекращая печатать, Имоджен.

– Ну, «спрашивали», наверное, не совсем точное слово. Они ожидают, что я к ним приеду и погощу неделю. Да это и не настоящее Рождество. Мы празднуем Панча Ганапати.[105] Это пятидневное чествование бога Ганеши.

Прекратив перебирать пальцами, Имоджен подняла глаза.

– Я думала, что твоя семья не религиозна.

– Так и есть, – ответила Дарси, – тем не менее мы подвешиваем на сосновые ветви мерцающие лампочки и в последний день, который приходится на двадцать пятое декабря, дарим друг другу подарки. Все мероприятие было задумано, чтобы заставить индийских детишек на время забыть о Рождестве.

Имоджен усмехнулась.

– Похоже, у вас гибкая религия.

– На самом деле это очень весело, да и выбора у меня нет, – ответила, призадумавшись, Дарси. Разговор оказался труднее, чем она ожидала. – Послушай, а может, ты захочешь со мной поехать?

– Интересная идея.

Дарси ждала продолжения, но ничего не последовало.

– Джен?.. – окликнула она подругу.

Имоджен, взглянув на нее, спросила:

– Они обо мне знают?

– Ой! – на мгновение к горлу Дарси подступил комок. – Нет. То есть, разумеется, я постоянно говорю о тебе, и они, в общем, в курсе…

– Но им неизвестно о нас.

– Кроме Ниши, – призналась Дарси. Вечно что-то не так, когда ее новая жизнь сталкивается с ее филадельфийским прошлым.

– Она уже прислала мне эсэмэс, – произнесла Имоджен, закрывая ноутбук и откидываясь на спинку стула, а это означало, что разговор стал серьезным. – Похоже, ты не упоминала о наших отношениях, когда приезжала туда на День благодарения.

– Я собиралась, но тетя Лалана улетела с приятелем на Гавайи. Она хотела присутствовать, когда я стану рассказывать родителям.

Имоджен устало кивнула.

– Ладно.

– Джен! Ты самый важный человек в моей жизни, и я не собиралась отмалчиваться. Просто я…

Это было тяжело объяснить. Родители Дарси взбесятся и отрекутся от нее за то, что она встречается с девушкой. Или наоборот, станут хихикать, потому что она так долго все скрывала от своей семьи.

Однако в Нью-Йорке все быстро сообразили, что они с Имоджен стали подругами. Кроме того, многие узнали о них благодаря слухам в книгоиздательской тусовке. Если они чем-то и выделялись, так это только тем, что обе писали для подростковой аудитории. Дарси нравилось, как все сразу же заявляли: «Вы, конечно, те самые писательницы».

Но перед лицом родителей ее любовь к Имоджен будет низведена к трудному переходному возрасту, совсем как ее писательская «карьера».

– Я… – промямлила Дарси и запнулась. – По-моему, неправильно, что я прямо-таки обязана выложить эту новость родителям.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});