Ради жизни на земле-86 (сборник) - Михаил Ильин

— Головой отвечаешь за каждую, — приказал он, сверля Кадыра злым взглядом. — Используй по своему усмотрению.

И Кадыр использовал. Одна мина подорвала автобус, другую отдал Ахмеду — позднее на нее налетела бронированная машина шурави. Что делать с остальными, долго не знал. Вернувшись после встречи с Ахмедом, нашел выход: если тот не решается поджечь свою бывшую лавку, он ее подорвет. Но в последний миг подрывать раздумал. Не знал, как это можно сделать, чтоб самому не пострадать. Остановился на том, что достаточно просто поставить мины на подходах к школе. Просторные карманы долгополого чапана были набиты деньгами, и Кадыр сложил мины в пустой хурджин. Остальное было простым и хорошо знакомым делом…

…Дважды пройдя по переулку, Кадыр до боли в глазах всматривался в едва различимые постройки. Третий раз, оглядевшись по сторонам, он нырнул в проем дувала. Подойдя к двери, украдкой простучал условный сигнал. В ответ — тишина. «Странно», — удивился Кадыр и лезвием ножа откинул задвижку. Вздрогнув от легкого скрипа двери, с опаской вошел в помещение.

— Ахмед, — позвал приглушенно, думая, что тот отсыпается. — Ахмед! — бросил уже громче.

Молчание испугало его. Кадыр поспешил на улицу.

— Неужели ушли, покинули кишлак? — зло прошептал, оказавшись возле дувала. — Эх, Ахмед, стоило тебе в такую даль уходить, чтобы вернуться обратно. Ты ведь так и не узнал самого главного.

Сердито поддев ногой камень, Кадыр спрятал ненужный фонарик…

* * *

Темнота навалилась сразу, в считанные мгновения. Словно откуда-то сверху обрушилась громадная скала, безжалостно подминая гаснущие, но еще прозрачные сумерки. И тут же отдалилась, растворилась в надвигающемся мраке голубая жилка тихого арыка, стали невидимыми близкие и дальние кусты, роща зеленых чинар, глубокие ущелья-морщины Гиндукуша, в складках которого вечной сединой залег снег. Вместе с темнотой пришел и дождь. Он был недолгим. Пробарабанил крупными каплями по изморенной от зноя земле и стих, не решаясь тревожить ночную тишину.

Дождь застал Наби на полпути к палатке. Пока он добежал до заветного полога, куртка изрядно намокла.

— Ну как там «десятка»? — глядя на Акрамова, живо поинтересовался его новый заместитель по политчасти старший лейтенант Антон Куприн, зная, что ротный побывал на отдаленном посту.

Десятый по счету пост по значению был не менее важным, чем остальные. Под его охраной находилась единственная в округе водокачка. Она давала воду жителям кишлака и личному составу гарнизона. Пост появился не так давно, после того как душманы попытались взорвать водокачку. Несколько часов отражали нападение бандитов бойцы отряда самообороны. А едва горы заголубели в утренних лучах солнца, в гарнизон пожаловала группа старейшин кишлака.

— Жажда страшнее душманов, — сказал один из дехкан. — С бандитами можно сражаться, а без воды мы бессильны. Давайте вместе беречь источник.

Через неделю на месте водокачки выросла каменная крепость, сложенная руками подчиненных Акрамова и жителей кишлака. Так появился пост номер десять.

— Нормально, бдит «десятка», — ответил Наби, руками проводя по волглой куртке. — Харченко молодец, дело знает.

— Не рановато ли такую оценку давать? — усомнился Куприн, намекая, что лейтенант Александр Харченко в роте без году неделя.

— Антон, — осуждающе покачал головой Наби, — ты ведь знаешь, что я не люблю устраивать смотрины, растягивать их на долгие месяцы. Привык человека узнавать по первым поступкам.

— Запамятовал, честное слово, запамятовал, — улыбнулся Куприн.

Наби повернулся к подвешенному на телефонном кабеле зеркалу, взглянул на свое отражение. «Замотался ты, брат, сегодня крепко, — вздохнул украдкой. — Одни усы торчат».

— Ты лучше туда посмотри, — подсказал Куприн. — На стол…

Наби перевел взгляд вправо и увидел конверт.

— Везет же человеку, — усмехнулся Куприн, — каждый день по письму. Вчера одно, сегодня другое. Прямо редакция, а не командир роты.

Наби невольно прижал руку к груди. Там, в кармане, лежало свежее письмо от Сусанны. Она прислала его вместе с фотографией дочурки. Уже больше года, как Наби не держал ее на своих руках, не прижимал к сердцу, не слышал сладкий лепет кареглазой Христины. Три месяца было малышке, когда он уехал в Афганистан, а теперь она стала совсем большая, давно сделала свой первый шаг. Но от кого же это письмо? Наби с удивлением повертел в руках конверт. Почерк незнакомый, размашистый. Вчитался в подпись и ахнул. Узнал, кто напомнил о себе, — Виктор Пивоваров. Тот самый Пивоваров, с которым они, окончив трудовой день, вечерами спешили в автомобильную школу ДОСААФ, постигая азы водительского дела, готовясь к службе в армии. Пивоваров был его лучшим другом. Вместе они спорили до хрипоты, кто лучше водит машину, мечтали о будущем. Свое будущее Наби видел в армии. С детства хотел стать офицером. А когда из-за медкомиссии не прошел в летное училище, первым поддержал в трудную минуту товарища Пивоваров. Как мог, успокаивал, как мог, настаивал, чтобы друг не изменил своей мечте. Он же посоветовал Наби поступить в общевойсковое…

Письмо было большое. Пивоваров рассказывал о себе. О том, что, отслужив срочную, вновь сел за баранку, работал водителем. Что хоть сегодня он человек гражданский, а считает себя в боевом строю: готовит достойное пополнение для Вооруженных Сил — преподает в школе ДОСААФ автодело. В той самой школе, где когда-то они вместе учились.

«Так что меня не забывай, — писал Виктор. — Вполне возможно, что в своей роте встретишь и моего ученика. Как не забывает тебя до сих пор Евгений Терентьевич…»

Евгением Терентьевичем был Квашнин — первый досаафовский наставник Акрамова. В автошколе он вел теорию, но этим не ограничивался. Своих подопечных Квашнин учил жизни. Это Квашнин, узнав, что Наби не прошел медкомиссию, принес ему список других военных училищ, наставлял, убеждал не раскисать, идти работать, готовиться к новой попытке.

— А то, что ты станешь офицером, не сомневаюсь, — сказал он Наби, — по характеру это вижу. И еще вижу, что лежит у тебя душа к технике.

На следующее лето Наби стал курсантом военного училища. И в числе тех, кому он дал радостную телеграмму о своем поступлении, был Квашнин.

Взволновало, растрогало Наби письмо, потянуло на воспоминания. Задумавшись, не сразу расслышал голос Куприна.

— У тебя сегодня вечер сюрпризов, — широко улыбаясь, говорил замполит. — Сначала письмо, а теперь…

— Что теперь? — не понял Наби.

— Для этого нужно повернуться на сто градусов, — хитровато усмехнулся Куприн.

— Не понял, — пожал плечами Наби, заметив на своей кровати небольшой сверток. — Кажется, день рождения уже прошел. Что за подарок?

— Я не в курсе, — смутился командир взвода Ренат Зарифов, уловив испытующий взгляд ротного. — Только что прибыл с маршрута.

Наби с любопытством развернул грубоватую, коричневатого цвета бумагу и присвистнул от изумления. Перед ним лежало семь пахнущих дымком жареных лепешек.

— Откуда такое богатство? — спросил Куприна.

— Не догадываешься? Конечно же из кишлака.

— Старик? — уточнил Акрамов.

— Кто же еще. Час как ушел с КПП. Сокрушался, что тебя не застал.

— Ты хоть объяснил ему, что мы не голодаем? К чему эти лепешки?

— Эх, Наби, кому как не тебе, таджику, знать законы Востока. К тому же, насколько мне известно, лепешки не первый раз у тебя появляются.

— А что я сделаю? — смутился Наби. — Откажи — обидится. От чистого сердца несет.

Наби мысленно увидел перед собой высокую, по-юношески стройную фигуру старика, его внимательные, светящиеся мудростью и добротой глаза. Он с ним встретился в то раннее утро, когда из кишлака пришла делегация старейшин. Именно от него услышал просьбу помочь в охране водокачки. А затем была еще одна встреча. Хотя, лучше бы таких встреч никогда не было. Акрамов тогда с подразделением находился в поле. В перерыве между занятиями собрал взводных на короткий разбор. Только произнес несколько слов, как эхо донесло приглушенные расстоянием звуки выстрелов.

— Из кишлака, — с тревогой заметил командир второго взвода лейтенант Саламат Абдулдаев.

— Скорее всего, у развилки, — поправил Зарифов, беспокойно всматриваясь в даль.

…Оставив за себя Абдулдаева, Наби вместе с Зарифовым поспешил в кишлак. Автоматных очередей уже не слышалось. Зато раздавался бьющий по сердцу женский крик. Вскоре Наби знал, что здесь произошло. В кишлак влетел запыленный автобус, не снижая скорости, помчался по узким улочкам. Из окон неслись автоматные очереди. Когда все опомнились, схватились за оружие, автобуса и след простыл. Среди раненых, срочно доставленных Наби в палаточный городок, был единственный внук того самого старика, который от лица жителей кишлака просил сберечь от душманов водокачку. Две недели, пока мальчишка находился на излечении в лазарете, старик не покидал КПП. Лишь ночью уходил на час-другой в кишлак, чтобы, перекусив, с рассветом вновь сидеть на привычном месте, с надеждой всматриваясь в каждого солдата.