Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

Первая философская работа Фихте – «Критика всякого откровения» (1792), в которой развиты идеи Канта о теологии, вышла в свет отчасти благодаря тому, что читатели приняли труд за вещь Канта. Эффект от ее появления столь велик, что ему тут же дали должность профессора и магистра (без защиты диссертации и сдачи экзамена). Фихте было 32 года, когда он получил право преподавания и чтения лекций в университете. Ему дали кафедру в Йене (рекомендация Рейнгольда и Гете). Фихте мог сказать о себе словами Мефистофеля:

Как и всему, ученью есть свой срок.Вы перешли через его порог.У нас есть опыт, так что вам пора,По-моему, самим в профессора…

В Фихте нас привлекакт характер, высокий ум, честность, единство слова и дела. Все свои идеи он старался воплотить в жизнь, несмотря на трудности реальной жизни. Это был отважный человек, открыто говоривший все, что думает (даже в лицо сильным мира сего). Ему принадлежит великая фраза: «Пусть покинет меня все, только бы не покинуло мужество». Он бросал вызов всем и вся: назначал лекции во время богослужения, выступал против могущественных студенческих копрораций. По словам современников, он приобрел славу «отважнейшего защитника прав человека». Популярность его была необычайно велика. Как говорили тогда: «Фихте хочет через посредство философии руководить духом эпохи».

Фихте становится одним из идеологов только нарождавшейся тогда буржуазной немецкой интеллигенции. Однако при этом он хорошо понимает ее двойственную и коварную сущность, говоря: «Итак, интеллигенция созерцает самое себя исключительно как интеллигенцию или как чистую интеллигенцию, и в этом самосозерцании именно и состоит ее сущность. Это созерцание поэтому на случай, если должен существовать еще какой-нибудь другой род созерцания, с полным правом в отличие от последнего называется интеллектуальным созерцанием. – Вместо слова интеллигенция я предпочитаю пользоваться наименованием: яйность (Ichheit); ибо оно для каждого, кто способен хоть к малейшей наблюдательности, непосредственнее всего обозначает обращение деятельности на самое себя».[465] Фихте еще в яйце обнаружил «яканье» интеллигенции, которое является как ее силой, так и ее кащеевой слабостью. Не мудрено, что и «яйца интеллигенции» будут трещать в жерновах истории… Вспомним В. Розанова, предлагавшего (в многострадальной России, раздираемой распрями) смешать «все партийные яйца», разбив их скорлупу (кадеты, либералы, националисты).

Нравственно-этические позиции ученого находят выражение в лекциях «О назначении ученого». Собственно, данный курс носил название «Мораль для ученых», что, бесспорно, ближе к самой сути его содержания. О чем же говорит Фихте в лекциях? Ученый, поскольку он лучше видит настоящее и будущее, обязан познакомить людей не только с их насущными потребностями, но и указать им средства, при помощи которых можно удовлетворить многие чаяния и надежды. Историк и философ видит, «куда человеческий род теперь должен двинуться, если он хочет остаться на пути к своей последней цели и не отклоняться от него и не идти по нему назад». Нельзя требовать от людей, чтобы род человеческий сразу очутился у цели. Вместе с тем никак нельзя, вдруг, изловчиться и «перепрыгнуть через свой путь».

Миссия ученого быть «воспитателем человечества». Ученый, если он находится «под властью нравственного закона», самым непосредственным и активнейшим образом влияет на жизнь общества. Как убедить людей в правоте его взглядов? Только с помощью моральных и интеллектуальных средств. Нельзя впадать в искушение насилия, полагая, что кому-либо удастся заставить людей принять те или иные убеждения принудительными мерами. Но одновременно величайшим грехом было бы вводить их в заблуждение. Недопустимо, чтобы идеологами общества выступали подлецы и прохвосты, цинично сменившие маски. Еще вчера они цветисто болтали о «демократии», нравственном благородстве, отстапивании интересов народа, а сегодня обкрадывают и губят народ. Такого рода действия произведут эффект разорвавшейся бомбы. Народ их возненавидит и отомстит – и не будет им спасения.

Фихте учит тому, что должно стать правилом будущего общества: «Но никто не может успешно работать над нравственным облагораживанием общества, не будучи сам добрым человеком. Мы учим не только словами, мы учим также гораздо убедительнее нашим примером, и всякий живущий в обществе обязан ему хорошим примером, потому что сила примера возникает благодаря нашей жизни в обществе. Во сколько раз больше обязан это делать ученый, который во всех проявлениях культуры должен быть впереди других сословий? Если он отстает в главном и высшем, в том, что имеет целью всю культуру, то каким образом он может быть примером, которым он все же должен быть, и как он может полагать, что другие последуют его учению, которому он сам на глазах у всех противоречит каждым поступком своей жизни? (Слова, с которыми основатель христианской религии обратился к своим ученикам, относятся собственно полностью и к ученому: вы соль земли, если соль теряет свою силу, чем тогда солить? Если избранные среди людей испорчены, где следует искать еще нравственной доброты?). Следовательно, ученый, рассматриваемый в последнем отношени, должен быть нравственно лучшим человеком своего века, он должен представлять собой высшую ступень возможного в данную эпоху нравственного развития. Это наше общее назначение, милостивые господа, это наша общая судьба». В отношении настоящих ученых и писателей можно сказать словами Фейербаха: это укоры совести человечества.

Иоганн Готлиб Фихте (1762–1814)

В 1794 г. Фихте в Йене приступил к чтению курса «О назначении ученого», имевшего колоссальный успех у слушателей. В письме к жене он сообщал: «Все приняли меня с распростертыми объятиями». Ученый полагал, что «наука должна быть единым, целым». Что же касается позиций философа, то для него крайне важно было обладать чутьем и любовью к истине. С кафедры философии Йенского университета он читал также и сложнейший курс лекций «О понятии наукоучения». В 1804 г. им создан новый вариант этого курса. Фихте приглашали читать лекции и в Харьковский университет. Европейцы сделали из науки и философии источник доходов. Таковы были нравы и эпохи Просвещения. Фихте, вполне в духе своего времени, проявлял (надо ли его оcуждать за это?) завидные наклонности торговца знаниями. Когда родина не удовлетворила его финансовых запросов, он тут же проявил готовность продать «товар» России. В 1804 г., писал один из биографов, Э. Н. Андерсон, Фихте решил оставить службу в Пруссии и хотел принять приглашение из России. Прусское правительство не удовлетворило его финансовые запросы и он понадеялся на большее материальное вознаграждение в России. Фихте написал русскому правительству: «Я буду ваш до смерти!» За свою службу он запросил у правительства России сделать его членом Санкт-Петербургской Академии наук и заплатить жалованье не меньше, чем четыреста рублей. Однако из торга, судя по всему, большого толку не вышло и двумя годами позже, как пишет Андерсон, трансформация Фихте-космополита в Фихте-националиста благополучно завершилась.[466] Все это ничуть не уменьшило его популярности в мире науки (скорее напротив).

Труды позднего Фихте – «Основные черты современной эпохи», «Речи к немецкой нации» и «Учение о государстве» (1813). В первой работе им выделены пять эпох всемирной истории: 1) эпоха безусловного господства разума через посредство инстинкта; 2) эпоха превращения разумного инстинкта в мощный принудительный авторитет; 3) эпоха освобождения от авторитета, а заодно и от разума, что ведет «к совершенной разнузданности» и «завершенной греховности»; 4) эпоха разумной науки или возвращения к истине, т. е. как бы «состояние начинающегося оправдания»; 5) эпоха разумного искусства или человечество, руководствующейся совестью и разумом («состояние завершенного оправдания и освящения»).

Метаисторическая схема Фихте весьма любопытна… Современную эпоху Фихте считал впавшей в полнейшую греховность. Это – безвременье, некий «промежуточный конец» истории. В чем его суть? Если говорить коротко, то народы подошли к пограничному рубежу культуры и цивилизации. Образ мышления этой третьей эпохи таков, что мы имеем в качестве лидеров – «военный лагерь формальной науки». Хотя он призван грамотно и разумно руководить массами, но он просто не в состоянии этого сделать, ибо своих мыслей у этих господ никогда не было. Поэтому все утверждения и лозунги «героев эпохи» (реформаторов) не могут никого убедить, поскольку «данная эпоха вообще не имеет суждений о важности или истинности». Идеологи этой «демократии» – псевдоученые, люди без знаний, убеждений. Из таких тупоголовых ослов и рекрутируют «вождей масс и элит» («в вожди масс годится здесь всякий»). Отсюда – полная бессмыслица в проводимых ими реформах. Движения тех, «кто командует в этом лагере», напоминают потуги горьких пьяниц, не выходящих из запоя.