Давай мы станем незнакомцами - Наталия Веленская

тут Вишнякова решила пойти на опережение и вперёд Ярика самой сообщить Ульке неприятную новость. Хотя чему он удивляется? У них всегда была своя особая девчачья связь, свои секреты. И несмотря на разницу в возрасте Ульянка входила в круг Маринкиных самых близких людей, которым она безоговорочно доверяла.

Чего нельзя сказать о нём самом. Ведь он-то как раз остался за бортом и узнал обо всём благодаря нелепой случайности. И не нагрянь к ним тогда кадровичка, чёрт знает, отважилась бы Маринка на откровенный разговор или нет. Может быть, поставила его перед фактом уже накануне отъезда, когда уже совсем ничего нельзя было изменить.

А сейчас? Сейчас ещё можно?

Хотел бы он знать ответ на этот вопрос или хотя бы на мгновение, одним глазком заглянуть в будущее…

— Я знаю, мама сказала, — отозвался Ярик, подходя к сестре.

Улька смотрела вперед на зелёную изгородь в небольшом саду, что соорудили рядом с их домом неугомонные жители. Собственный сад за обычной панельной многоэтажкой — редкость для их города, но Ярик был рад, что удалось перевезти сюда свою семью. Как и любому подростку, Ульке была жизненно необходимо свобода и одиночество. И именно здесь она могла насладиться драгоценными моментами наедине с собой и своими мыслями.

Зрение у Ульки уже полностью восстановилось, но и острый слух по-прежнему был с ней, поэтому его шаги сестра услышала ещё на подходе. Вот только поворачиваться к нему Уля не спешила, даже после того, как Ярик присел прямо на землю рядом с её коляской.

Это был её небольшой демонстративный протест по поводу последних событий. Улька слишком сильно была привязана к Маринке и конечно очень болезненно восприняла её отъезд в Москву.

Ярослав знал, что подростковый возраст сестры не пройдёт для него легко, но с учётом её ограниченной мобильности добавлялось много нюансов. Чертовски много нюансов, к которым он оказался совершенно не готов.

Улька только недавно отважилась на какую-то более или менее социальную активность — посетить вместе с мамой театр. И потом она долго возмущалась, когда какая-то женщина решила без спросу повесить на её инвалидную коляску свой пиджак и зонт. Ярик тоже кипел от негодования вместе с сестрой над бестактностью людей, а вот Маринка как-то смогла всё перевести в шутку. У неё всегда получалось найти нужные слова, чтобы отвлечь или подбодрить Ульянку. И самое главное — укрепить её веру не сдаваться, несмотря ни на что идти до конца до полного восстановления. Как бы тяжело порой не было сестре на реабилитации и какие бы идиоты не расхаживали вокруг. У него вот так никогда не получалось… На все его слова Улька только бесилась и лишь сильнее закрывалась в себе.

И как теперь они будут без их незаменимой палочки-выручалочки по имени Марина? Лучше даже не представлять…

Ярик тяжело вздохнул и прислонился головой к подлокотнику коляски, мысленно молясь всем богам, чтобы Улька не вспыхнула на этот его жест бессильного отчаяния.

— Ты — идиот, — хлёстко раздались её слова в вечерней тишине.

— Скажи мне то, чего я не знаю, — усмехнулся Мереминский.

Дожили — его отчитывает младшая тринадцатилетняя сестрёнка! И ведь отчитывает по делу! Потому что он правда идиот, что довёл ситуацию до такой критической точки. Наивный идиот, который думал, что в запасе у него полно времени всё исправить. Самонадеянный кретин, который даже Елисея не воспринимал как настоящую угрозу. Точнее воспринимал, но не верил до конца, что Маринка действительно что-то к нему чувствует. Что все эти её игры в отношения с Лисом — просто, чтобы позлить его, наказать за прошлые обиды. Да за ту же чёртову Лану, но никак не всерьёз!

Вот только беда пришла совсем откуда он не ждал. Меланчук — это зло, с которым можно было бороться. И Ярик знал способы, как его нейтрализовать. А вот что касалось Москвы и Маринкиных карьерных ожиданий…

И он и Сашка прекрасно понимали, что должность личного ассистента — это не то, что нужно Вишняковой. И даже совмещение с работой в финансовом департаменте не особо спасало ситуацию. Корсаков неоднократно и намекал, и прямо говорил Маринке о переводе, а у Ярика каждый раз болезненно сжималось сердце в ожидании её ответа. Согласиться или нет… Маринка не соглашалась, а он облегчённо выдыхал — ещё какое-то время она будет рядом. Да, это было эгоистично с его стороны, но он ничего не мог с собой поделать. Потому что знал, какого это находиться от неё на расстояние в тысячу километров и не иметь возможности увидеть её в любое время, услышать вживую её смех, невзначай коснуться её руки. У них уже был печальный опыт разлуки Москвой, и повторение подобного опыта он не хотел.

А ведь, наверное, за столько лет у него был шанс все исправить, и даже не один. И на что он их потратил?

Смерть отца очень сильно ударила по нему — помимо чувства невосполнимой утраты, которое он нет-нет, но до сих пор ощущал внутри, он познал огромную, практически неподъёмную для молодого пацана ответственность — стать главой семьи, взвалив на себя все заботы о матери, ещё не восстановившей здоровье после поздних и довольно тяжёлых родов и маленькой двухгодовалой сестренки. И как бы ему не было тяжело, но Ярик всё-таки справился. Успешно окончил школу, сам поступил в универ, пахал как проклятый в свободное от учёбы время, не гнушаясь никакой работой. И никогда не ныл. Никогда! Потому что от природы Ярику достался лёгкий, весёлый нрав, который в особенно тяжёлые минуты выручал его, помогая сцепить зубы и идти до конца. Пуленепробиваемый оптимизм — так обычно говорил про него Корсаков.

Неожиданная смерть отца показала Ярику насколько хрупка человеческая жизнь. И значит, пока ты жив, нужно было наслаждаться каждым её мгновением. И само собой отрываться на полную катушку, что Мереминский с удовольствием делал в свободное время — а с учётом его постоянных подработок и забот о семье, это время часто наступало ночью вместо сна. К счастью, молодой организм тогда мог вывозить подобные нагрузки без особого вреда для здоровья.

Уже потом оглядываясь назад, Ярик осознавал, что все его бесконечные вечеринки и вереница ни к чему не обязывающих интрижек были обусловлены не только буйной молодостью и желанием почувствовать вкус жизни. Это была своеобразная защитная реакция на тот ворох проблем, которые ему приходилось разгребать на каждодневной основе. Ведь если долго и сильно сжимать пружину, рано или поздно сила упругости сделает своё дело. И эффект