Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Сергей Кургинян

Значит, нужен другой образ — более правдивый, емкий, убедительный. Но он не может сформироваться в недрах гламурной доктрины и ее гламурного интеллектуального сервиса.

Приглядитесь к оговоренным выше двенадцати пунктам. Убедитесь, что все должное, относящееся к модерну, противоречит всему, что мы имеем в наличии. И как это противоречие преодолевать? И с чьей помощью?

13. Не может быть серьезного разговора о модерне, если все сводится к сакраментальному «что делать?» и «как делать?». Жестко, мягко et cetera. Любой серьезный разговор требует ответа на вопрос: «КТО это будет делать»? Это называется «рефлексия на субъектность».

Такая рефлексия фактически сведена к нулю. И это начинает приобретать буквально вопиющий характер.

Впрочем, иногда в качестве отговорки адресуют к чему попало (народ, средний класс, гражданское общество), вообще не обсуждая при этом содержание собственных адресаций и их связь с сегодняшней российской ситуацией (где гражданское общество, например, СИСТЕМНО замещено криминалитетом).

В более серьезных случаях роль этого самого КТО (субъекта модернизации) делегируется власти. Но это абсолютно некорректно. Для такого КТО нужна не власть как таковая, нужны «массовые опоры», социальный базис. Любая власть не может функционировать, не опираясь на определенные группы. Но уж проводить модернизацию, не имея классовой опоры… Об этом можно говорить только у нас и только сейчас. Больше нигде, никто и никогда не мог вести дискуссию в таком формате без подрыва собственного интеллектуального престижа в глазах элиты и общества.

У нас же это оказывается возможно, прежде всего, потому, что Маркс, который был и остается классическим авторитетом хоть в Гарварде, хоть в Сорбонне, в России стал жупелом. И само слово «классы» глубочайше скомпрометировано. Но к этому, конечно, все не сводится.

Ну, не классы… Элиты… Массовая опора… Социальная база… Эти термины ведь никто отменить не сможет. Значит, дело в чем-то другом. Значит, есть какая-то загадка в тоне наших дискуссий. И тут я прошу читателя еще раз закрыть глаза, перенестись в 20-е годы, а потом вернуться в нынешний климат обсуждения проблем развития. Загадочный контраст, не правда ли? Я не о конкретных темах, и не о лингвистике даже. Я о серьезности. А также о связи собственно властной тематики (в ее предельном — клановом — преломлении) и тематики развития. Нет связи. Почему? Загадка? Ну, так и надо ее разгадывать.

14. Еще одно обстоятельство, категорически требуемое для успеха модерна, — консенсус элит.

Если речь идет о модерне, то и консенсус должен быть соответствующий. Западные консерваторы и западные либералы могут вместе рулить нациями лишь постольку, поскольку они внутренне абсолютно солидарны в вопросе о модерне. Это называется — «рамка». Нет рамки — забудьте о развитии. Вот сейчас исчезает эта рамка — какой модерн?

У нас же консенсус модерна отсутствует. Та тема № 2, заявляемая Хинштейном и Соловьевым (она же война кланов), о которой я уже говорил, — это не отдельная планета (Марс), по отношению к которой тема № 1 (она же развитие) — это другая планета (Венера). Нет, речь идет о двух теснейшим образом сопряженных темах.

Элита ненависти отодвинута. Но элита гедонизма разруливает ситуацию в пределах своей — гедонистической — элитной субкультуры. Причем субкультуры, тесно сочетаемой с особыми формами групповой идентификации, порождающей если не кланы классического образца, то их диффузные аналоги (паракланы).

Структурируясь таким — принципиально не сочетаемым с модерном — образом, элита ведет жесточайшие подковерные бои. Я разобрал их в книге «Качели» и не могу ничего добавить к тому, что там написал. Кроме того, что качели после избрания Медведева, как я и предсказывал, закачались еще надрывнее. Назревает олигархическая мясорубка. Она превращает все стратегические проблемы государства (те самые, которые так остро обсуждались в 20-е годы) в невыносимое для кланов ОБРЕМЕНЕНИЕ.

У вашего клана есть 20 неких, так сказать, «условных дивизий». И вы должны 10 послать на территорию развития. Но у противника ведь тоже 20 «дивизий». А у вас для схватки с ним останется 10. Вывод: нельзя посылать на эту самую территорию развития никаких реальных «дивизий». Территория в политическом плане оказывается пустой (в этом-то и состоит отличие от 20-х годов).

«В каком смысле пустой? — возмутится требовательный читатель. — Не хотите ли Вы сказать тем самым, что никто из соратников Путина и Медведева, никто из околовластных интеллектуалов ничего не сказал о развитии, поддержав своими высказываниями политических вождей, с их разумными пожеланиями касательно перехода России в новое цивилизационное качество?

Какое Вы имеете право это утверждать вопреки очевидности? И на каких основаниях? Ведь Вы лишили отдельные высказывания околовластных интеллектуалов авторства! Вы отказались от скрупулезного рассмотрения этих высказываний! Ну, побывали Вы на каком-то или каких-то семинарах, проводимых в ходе того, что Вы называете «18 брюмера Владимира Путина». Так Вы на каких-то семинарах побывали, на каких-то нет… Где гарантия, что Вы адекватно воспроизвели материал, который теперь именуете доказательством какой-то там элитной пустотности?

А высказывания партийных соратников Владимира Владимировича? Вас не устраивает, видите ли, качество этих высказываний!

Ну, и что, что оно Вас не устраивает? Кто Вы такой, чтобы свою субъективную оценку называть научной констатацией какой-то там элитной пустотности? При том, что сама эта адресация к пустотности, мягко говоря, непросто сочетается с претензией на научность?

Уточняйте немедленно свою позицию! Или признайте, что она, как минимум, идеологически предвзята. А как максимум — просто предвзята и представляет собой развернутый парафраз на тему о том, что все, кроме Вас, пусты».

Далеко не всегда соглашаясь со своим, непрерывно меня «прессующим», требовательным читателем, я в данном случае с ним согласен ПОЛНОСТЬЮ. Не на 99 %, а именно на 100. И считаю абсолютно необходимым уточнение своего тезиса об обнаруженной элитной пустотности. Тем более, что дальнейшее исследование в какой-то мере должно опираться на этот тезис. А нельзя опираться на тезис, вызывающий подобные — вполне справедливые — нарекания.

Глава X. Авторская рефлексия на процесс формирования периферии исследуемого Текста

Прежде всего, следует осуществить уточнения методологического характера. Во введении к данному исследованию я утверждал, что исследованию будет подвергнут некий Текст. На данном этапе исследования категорически необходимо проверить, является ли исследуемая мною сущность Текстом.

Утверждая, что высказывания Путина и Медведева — это ядро исследуемого мною Текста, я при переходе от исследования ядра к исследованию периферии существенно трансформировал свой подход. Я отказался от принятых норм цитирования, позволил себе иную степень метафоричности. Причем не только в качестве частного исследовательского приема, но и в качестве организующего начала. Фактически все оказалось — в этой части исследования — «организационно подчинено» метафоре «ежиков» и «зайчиков». Какова степень правомочности такого крена в сторону всеобъемлющей метафоричности? Не противоречит ли это обязательству проводить исследования вообще и исследования Текста в особенности?

Мои уточнения носят двоякий характер. Прежде всего, я вынужден объясниться по вопросу, что такое Текст. Если кто-то считает, что Текст — это совокупность слов, призванных сформулировать определенные мысли, то либо-либо. Либо я должен знакомить сторонника подобного понимания Текста с текстологической традицией вообще и с текстологической традицией XX века в особенности, либо… Либо сторонник подобного понимания Текста сам ознакомится с этой традицией и убедится в том, что он неправ. Что, начиная с древнейших времен, мало кто подходил так зауженно к определению Текста. А уж в XX веке (о XXI говорить рано) так заужено определять Текст стали только профессионалы, которым надо было… Ну, я не знаю… Начинать учить тогдашние электронно-вычислительные машины умению читать хотя бы самые примитивные тексты… Устанавливать формализованные соответствия с тем, чтобы тут же эти соответствия проблематизировать… Наконец, просто выпендриваться, утверждая, что они, зауживая подобным образом определение Текста, являются текстологами не абы какими, а математическими. А все остальные (поскольку математика — известное дело, царица наук) — и не текстологи вовсе, а так… Никчемные болтуны.

Впрочем, и такое выпендривание длилось недолго, пока была мода на математику. И пока не произошла революция в самой математике, где сначала Гедель, а потом Коэн и другие начали говорить о внутренней противоречивости царицы наук, а также применять почти текстологические подходы к исследованию самой царицы, вводя при этом представление о метаматематике. О «языке», в котором отдельные математические системы, построенные на той или иной аксиоматике, являются «буквами».