Ворон: Полное собрание сочинений - Эдгар Аллан По

искусству.

— Совершенно верно.

— Тут множество великолепных дворцов.

— Множество.

— Множество храмов, которые, по своей пышности и великолепию, могут выдержать сравнение со знаменитейшими храмами древности.

— И с этим я должен согласиться. Но тут несчетное множество грязных хижин и отвратительных лачуг. Дворцы переполнены нечистотами, и только ароматы жертвенных курений заглушают невыносимый смрад. Видали вы когда-нибудь такие узкие улицы и такой огромной высоты дома? Какая мрачная тень ложится от них на землю. Хорошо, что висячие лампы под теми бесконечными колоннадами горят весь день, иначе тут была бы кромешная тьма.

— Действительно, странный город! Взгляните, какая причудливая постройка, вон та, что возвышается над всеми остальными, к востоку от здания, которое мне кажется царским дворцом.

— Это новый храм Солнца, которому поклоняются в Сирии под именем Элах Габалах. Впоследствии весьма известный римский император установит этот культ в Риме и за то получит прозвище Гелиогабал. Я думаю, вам было бы интересно взглянуть на божество храма. Незачем смотреть в небеса; его солнечного величества там нет — по крайней мере, величества, обожаемого сирийцами. Это божество помещается в храме. Оно имеет вид огромной каменной колонны, увенчанной на верхушке конусом, или пирамидой, обозначающей огонь.

~ Смотрите! Смотрите! Какие смешные существа — полунагие, с раскрашенными лицами; они обращаются к толпе с криками и жестами. Кто бы это мог быть?

— Частью скоморохи, другие же принадлежат к породе философов. Но большинство — те именно, что угощают толпу дубинами, — придворные, исполняющие по долгу своему какую-нибудь забавную выдумку царя.

-- Но что это такое! Боги! Город кишит дикими зверями! Какое страшное зрелище! Какое опасное явление!

— Страшное, пожалуй, но ничуть не опасное. Посмотрите, каждое животное спокойно следует за своим хозяином. Немногих ведут на веревке, главным образом тех, которые принадлежат к более слабым и трусливым породам. Лев, тигр и леопард разгуливают на воле. Они легко освоились со своим положением и со своими хозяевами, которые прислуживают им в качестве valets de chambre[141]. Правда, случается иногда, что природа берет свои права, что зверь растерзает какого-нибудь несчастного или удавит священного быка, но в Эпидафне подобные мелочи проходят почти незамеченными.

— Но что за страшный шум? Он слишком оглушителен даже для Антиохии! По-видимому, происходит что-то очень интересное.

— Да, без сомнения. Царь приказал устроить какое-нибудь новое зрелище: бой гладиаторов на гипподроме или, быть может, избиение пленных скифов, пожар нового дворца, разрушение какого-нибудь прекрасного храма, сожжение иудеев, наконец. Шум усиливается. Взрывы смеха взлетают к небесам. Нестройные звуки духовых инструментов дерут ухо, рев миллионов глоток бросает в дрожь. Спустимся и посмотрим, что там такое! Сюда, осторожнее! Это главная улица, называемая улицей Тамарха. Люди идут здесь стеной, и нам будет трудно протиснуться. Они выходят из аллеи Гераклида, которая примыкает к дворцу; по всей вероятности, и царь среди них. Да, я слышу крики герольдов, возвещающих о его приближении пышным восточным слогом. Мы увидим его, когда он будет идти мимо храма Ашимаха. Спрячемся в сенях святилища; он сейчас будет здесь. Пока посмотрим на это изображение. Что это такое? О, это бог Ашимах собственною персоной. Вы замечаете, это не теленок, не козел, не сатир; он не похож и на Пана аркадийцев. Тем не менее все эти образы присвоены, виноват, будут присвоены учеными грядущих веков сирийскому Ашимаху. Наденьте очки и скажите мне, что это такое? Что это такое?

— Господи! Да это обезьяна!

— Верно, это павиан, что не мешает ему быть божеством. Но смотрите! Смотрите! Вон летит со всех ног какой-то оборванец. Что ему нужно? Что он говорит? О, он кричит, что царь приближается, что он в полном облачении, что он сейчас только казнил собственной рукой тысячу закованных пленников-израильтян! За этот подвиг бездельник превозносит его до небес. Слушайте! Вон идет целая толпа таких же оборванцев. Они сложили латинский гимн в честь царя и распевают во всю глотку:

Mille, mille, mille,

Mille, mille, mille,

Decollavimus, unus homo!

Mille, mille, mille, mille, decollavimus!

Mille, mille, mille!

Vivat qui mille, mille oecidit!

Tantum vini habet nemo

Quantum sanguinis effudit![142]

Текст можно перевести так:

Тысячу, тысячу, тысячу,

Тысячу, тысячу, тысячу

Мы обезглавили руками одного воина!

Тысячу, тысячу, тысячу, тысячу обезглавили,

Тысячу, тысячу, тысячу.

Да здравствует тот, кто убил тысячу!

Никому не выпить столько вина,

Сколько он пролил крови!

— Слышите вы звуки труб?

— Да, царь идет. Взгляните, народ в экстазе обожания! Идет! Приближается! Вот он!

— Кто? Где? Царь? Не вижу, не замечаю.

— Так вы слепой?

— Возможно. Я вижу только толпу идиотов и полоумных, которые кидаются ниц перед гигантским жирафом, стараясь поцеловать копыто животного. Смотрите! Как он ловко лягнул одного проходимца — и другого, и третьего, и четвертого. Право, это животное удивительно владеет своими ногами.

— Проходимца, как бы не так! Все это благородные и свободные граждане Эпидафны. Животное ~ говорите вы; смотрите, чтобы вас не подслушали. Разве вы не замечаете, что у этого зверя человеческое лицо? Да, милый мой, этот жираф не кто иной, как Антиох Эпифан, Антиох Знаменитый, царь Сирии и могущественнейший из всех властителей Востока. Правда, иногда его называют Антиох Сумасшедший, но это потому, что не все способны оценить его заслуги. Конечно, он нарядился жирафом и старается как можно лучше разыграть свою роль, но это делается для поддержания царского достоинства. К тому же этот монарх исполинского роста, так что наряд не слишком неудобен или велик для него. Во всяком случае, можно быть уверенным, что он нарядился только по случаю какого-нибудь события исключительной важности. Согласитесь, что лишение жизни тысячи евреев — событие важное. Как величаво он шествует на четвереньках! Смотрите, его хвост несут, подняв кверху, две наложницы: Эллина и Аргелаиса. Он был бы пленителен, если бы не выпученные глаза, которые, кажется, вот-вот выскочат из орбит, и странный, не поддающийся описанию цвет лица — результат возлияний без меры. Последуем за ним к гипподрому и прислушаемся к торжественной песне, которую он начинает петь:

Есть ли царь, кроме Эпифана?

Назовите — если знаете!

Есть ли царь, кроме Эпифана?

Браво! — Браво!

Нет никого, кроме Эпифана,

Нет — нет никого:

Разрушайте же храмы,

Снимайте солнце с неба.

— Хорошо и