Ярость и разрушение - Дженнифер Ли Арментроут

быстротой.

Не успела я опомниться, как оказалась на спине, а он навис надо мной, его губы коснулись моих, и он сказал:

— Так что я рад, что мы на одной волне.

Потом он поцеловал меня, и да, мы определённо были на одной волне.

Зейн сидел на парапете одного из отелей неподалёку от федерального треугольника[10]. В своей форме Стража, со сложенными назад крыльями, он представлял собой устрашающее зрелище.

Весь день я ждала, что либо между нами что-то станет странным, либо случайно появится Альфа и назначит наказание.

Ни того, ни другого не случилось.

Ну, всё было немного… глупо, когда я проснулась этим утром, переплетённая с ним, и снова и снова в течение всего дня. Я не знала, что мне делать. Разбудить его или каким-то образом выбраться из постели, не разбудив его? Меня вдруг чрезвычайно обеспокоило утреннее дыхание. Зейн проснулся прежде, чем я успела принять решение, и поцеловал меня в щёку, прежде чем встать. Он опередил меня в душ. Позже, когда он прошёл мимо меня, опустив губы к моей шее, вместо того, чтобы нежно теребить мои волосы или возиться с моими очками, было приятным поведенческим изменением, но он оставил меня краснеть и заикаться. Тренировка началась нормально, но в тот момент, когда один из нас положил другого на коврик, мы остались там, целуясь, прикасаясь, пока Арахис не вплыл в комнату, а затем убежал, крича что-то о своих глазах.

Когда мы начали патрулировать, я подумала, не будет ли странно держать его за руку, пока мы идём. Я ещё не набралась мужества, чтобы сделать это.

Но мы не провели весь день, тренируясь или целуясь. Мы планировали операцию Предвестник. Я смирилась с тем, что Зейн был прав ещё несколько дней назад, когда сказал, что мы не найдём Предвестника, пока он сам не захочет, чтобы его нашли. Как только он вернется, нам нужно будет заставить его говорить, потому что, если мы выведем его из игры, мы не будем знать, что происходит с Баэлем, сенатором и духами, запертыми в школе. И если Предвестник наложил заклятие, он, возможно, был единственным, кто мог его разрушить. Итак, нам нужно было с ним встретиться.

Нам нужно было быть начеку.

И нам нужно было набраться терпения.

Последнее не входило в мои навыки.

Под бдительным взглядом Зейна я использовала узкий карниз здания как гимнастическое бревно. Я подумала, что, возможно, у него случилось около четырёх сердечных приступов каждый раз, когда я ошибалась.

— Тебе действительно нужно это делать? — спросил он.

— Да.

— Правильный ответ будет «нет».

Ухмыляясь, я развернулась, как балерина, и Зейн резко выругался.

— Это тренировка. Именно этим я и занимаюсь.

— Тренировка чего? Сколько раз моё сердце остановится, пока ты не получишь золотую медаль?

— Кроме этого, это помогает мне сохранять равновесие, когда я ничего не вижу.

— И это невозможно сделать, когда ты не находишься в нескольких сотнях футов над землей?

— Нет. Потому что я не могу напортачить, когда я здесь. Там, внизу, ничего плохого не случится, если я упаду.

— В том-то и дело, — сухо ответил он.

— Не надо так нервничать. Я точно знаю, насколько он широк. Девять дюймов.

Я осторожно вернулась к нему и остановилась в паре футов. Я посмотрела вниз, не видя ни ширины выступа, ни очертания своих ботинок.

— Карниз это как моё поле зрения. Ну, за исключением того, что края здесь прямые и не похожи на шаткий круг, где всё иногда чётко, а иногда размыто. Всё остальное… — я подняла руки. — Тени. Это странно, потому что иногда они даже не чёрные. Они скорее серые. Я не знаю. Это может быть катаракта.

— Думаешь, невозможно это удалить?

— Мои глаза?

— Катаракту, — он вздохнул.

Я снова ухмыльнулась.

— Последний врач, которого я видела, сказал, что она на самом деле защищает мою сетчатку, и до тех пор, пока она не вызовет реальную проблему, он хотел бы воздержаться от разговоров об операции. Существует гораздо больший риск, связанный с операцией у людей, страдающих такими заболеваниями, и вероятны серьёзные побочные эффекты.

— Мне неприятно думать о том, что может оказаться настоящей проблемой.

Я фыркнула, подумав, что, хотя я и приспособилась к ограниченному зрению, катаракта часто раздражала меня до чёртиков.

— Если она причиняет сильную боль или полностью блокирует моё центральное зрение, я так думаю.

— Но ты же говорила, что у тебя и раньше болели глаза.

— Да, но с этим можно справиться. Скорее болезненное ощущение, и это, вероятно, не имеет никакого отношения к катаракте. Я имею в виду, не напрямую. Хотя, думаю, мне нужно проверить зрение, — запрокинув голову, я посмотрела на небо.

Мне потребовалось мгновение, чтобы увидеть далёкое, слабое свечение одной звезды, а затем другой.

— Однажды у меня уже были отёки. Они могут вернуться.

— Макулярные отёки? Опухоль за сетчаткой? — спросил он, ещё раз удивив меня своими собственными независимыми исследованиями. — Это может быть причиной того, что у тебя болят глаза. Нам нужно записаться на приём. Позвони Тьерри и узнай, может ли врач, к которому тебя возили, порекомендовать кого-нибудь поближе, например, Институт глаз Уилмера в Балтиморе. Они — отделение Университета Джона Хопкинса.

Он действительно провёл исследование.

— Мы просто должны быть осторожны, — продолжал он. — Пока нет генетического тестирования…

— Они и понятия не имеют, что я не совсем человек.

Я опустила руки, медленно приближаясь к Зейну.

— Хотя, ты можешь себе представить, если бы они сделали тест? Выражение на лицах генетиков, когда они бы увидели мою ДНК?

Он рассмеялся.

— Они, наверное, подумают, что ты инопланетянка.

— Я думала, ты не веришь в инопланетян.

— Я никогда этого не говорил. Я просто сказал, что вряд ли эти шипы принадлежат инопланетянам.

— А я сказала, что эти шипы могут принадлежать ангелам, — заметила я. — Просто хочу напомнить, что я была права.

Он фыркнул.

— Я думал о шипах. Они смертельно опасны для любого существа с ангельской кровью. С ними и твоей благодатью мы были бы лучше подготовлены.

— Хорошая мысль.

— Конечно, это хорошая мысль. Это была моя мысль, — ответил он, и я закатила глаза, пока тёплый ветерок обдувал мою шею. — Кстати, я забыл тебе сказать, что мне не удалось убедить Стейси не возвращаться в школу.

Я ждала всплеска ревности, но не было и намёка на уродливую эмоцию. Поскольку это было огромным улучшением, я решила не читать себе мораль.

— Она будет в безопасности. Сэм не говорил так, будто ей грозила непосредственная опасность.

— Ага.

Спрыгнув с карниза, почти смеясь над волной облегчения,