Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждый раз, когда они прятались, Далмау пытался вывести Урсулу на новый, более высокий уровень. Однажды, когда девушка его тискала и целовала, не открывая рта, Далмау заметил, что губы ее чуть дольше задерживаются на его губах. Попробовал высунуть язык, облизать ей губы. Урсула позволила. Далмау попробовал снова, и она приоткрыла рот, робко, но достаточно, чтобы просунуть язык. «Какая гадость!» – возмутилась она в тот день, но назавтра сама охотно раздвинула губы. Через неделю Далмау уже ласкал напрямую, без кружев, шелков и корсета, ее торчащий сосок. Урсула стояла тихо, ждала, что будет. «Молишься?» – спросил Далмау, после чего осторожно, нежно ущипнул за грудь; она застонала от наслаждения.
На той же неделе Далмау укололся дважды за день. Он работал над изразцами, но никак не мог добиться нужного эффекта, это терзало его, вызывало тревогу и беспокойство. «Ничего страшного не случится», – сказал он себе, нащупав в кармане рабочего халата никелированный футляр. Легкое затруднение, небольшой сбой – но когда словно электрический ток прошел по телу Урсулы, застывшему в напряженном ожидании, пока Далмау ласкал ей грудь и облизывал соски, он уже регулярно кололся два раза в день.
Однажды вечером после званого ужина они спрятались в той кладовке на террасе, куда добрались под покровом темноты; за витражными окнами тоже не было света, стало быть, никто не следил за ними; там они обнимались и ласкали друг друга, пока Далмау не кончил.
– Я мог бы выйти прямо отсюда, – предложил он. – Не нужно будет возвращаться в квартиру и прощаться с гостями.
– И я могла бы выйти с тобой, – к его изумлению, проговорила Урсула.
– Выйти со мной на улицу? Мы с тобой вдвоем? Без всякого присмотра?
– Да.
– Это безумие, Урсула.
– А то, что мы делаем, не безумие? Жди меня здесь, – приказала она, не желая ничего слушать.
Всю ночь они развлекались на Параллели, среди рабочих, Далмау, одетый как любой из них, в пиджаке, рубашке без воротничка, в шапочке; Урсула в старом платье прислуги: такая одежда оставалась в доме, не принадлежа никому конкретно, – ее могла позаимствовать любая из горничных, если в один из редких свободных вечеров шла на свидание с кавалером. К темно-коричневому платью, поношенному, безликому, и обшарпанным черным туфлям на низком каблуке Урсула добавила шляпу, закрывавшую пол-лица.
– Тебя родная мать не узнает, – заверил Далмау при виде ее.
Такие ночи повторились: удирая из квартиры на Пасео-де-Грасия, где, как все верили, Урсула спала в своей постели, они шли на Параллель, там танцевали в переполненных залах, ходили в театры, даже в кино; бродили между ярмарочных и цирковых балаганов, установленных на этой дороге веселья и греха, особенно между тех, что сгрудились вокруг цирка «Испанский театр». Смотрели боксерские бои и восковые фигуры, пожирателей огня; факиров, пронзавших свое тело шпагами; силачей, акробатов, дрессированных собак, магов и чревовещателей. Неизменная, сияющая улыбка стерлась с лица Урсулы при виде уродов, которых тоже показывали в балаганах: женщин бородатых или с четырьмя ногами; мужчин с двумя торсами и двумя головами или с толстыми, необъятными слоновьими ногами; еще людей с костями не толще иголки; девочек, которые передвигались, как животные, на четвереньках…
Далмау вынужден был ограничить эти ночные походы, которых Урсула домогалась после каждого ужина. Однажды они попадутся: кто-то войдет в ее спальню и обнаружит, что под одеялом никого нет, одни подушки.
– А твоя сестра, – поинтересовался Далмау, – она ни о чем не подозревает?
– В последний раз, когда сестра вошла ко мне в спальню, она вылетела оттуда в слезах, с отпечатком от корешка книги через всю щеку. Вряд ли ей захочется повторить. Я не вхожу в ее спальню, пусть и она не входит в мою.
– А родители?
– Когда мы уходим, они уже удаляются к себе. Отец ни за что не войдет ко мне в спальню, скорее попросит мать, а та… Будь хоть пожар, хоть потоп, она и в коридор не выйдет, пока не оденется, не причешется и не накрасится как подобает.
– А прислуга не станет болтать? – продолжал волноваться Далмау.
– Слуги не выходят за пределы своей половины, – с презреньем бросила Урсула. – Никто ничего не узнает. Мы очень осторожны, осмотрительны, всегда проверяем, нет ли поблизости сторожа… даже сделали два ключа.
Так и было. Они предусмотрели все, даже ключ от кладовки, от двери, ведущей на лестницу, по которой они удирали, оставался внутри, чтобы, паче чаяния, кто-нибудь не вошел в кладовку и не обнаружил пропажу; дверь они закрывали дубликатом, который прятали в щель под одной из ступенек. Но все равно Далмау было нелегко противостоять желаниям девушки. Каждый раз после обеда Урсула настойчиво домогалась секса.
- Грешник - Сьерра Симоне - Прочие любовные романы / Русская классическая проза
- Том 27. Письма 1900-1901 - Антон Чехов - Русская классическая проза
- Как быть съеденной - Мария Адельманн - Русская классическая проза / Триллер
- Переводчица на приисках - Дмитрий Мамин-Сибиряк - Русская классическая проза
- Творческий отпуск. Рыцарский роман - Джон Симмонс Барт - Остросюжетные любовные романы / Русская классическая проза
- Победа добра над добром. Старт - Соломон Шпагин - Русская классическая проза
- Пьеса для пяти голосов - Виктор Иванович Калитвянский - Русская классическая проза / Триллер
- Расщепление - Тур Ульвен - Русская классическая проза
- Смоковница - Эльчин - Русская классическая проза
- Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года - Лев Толстой - Русская классическая проза