Рыцари Дикого поля - Богдан Сушинский

— Уже заинтригован.

Вино было прекрасным. Как и плов, шашлык, бастурма и еще какие-то заумные блюда, названия которых Хмельницкому не дано было запомнить.

После ужина советник хана показал ему все комнаты, тайные закутки и мрачные переходы замка, который изнутри представлялся Хмельницкому более просторным, нежели снаружи. К тому же значительная часть комнат располагалась как бы в подземелье, где все было построено таким образом, чтобы, оказавшись в осаде, обитатели замка могли еще какое-то время сражаться здесь, словно в подземной крепости, со своими воротами, несколькими мощными дверьми, колодцем и уводящим в горы подземным ходом.

Осмотрев все это, Хмельницкий вновь по-доброму позавидовал Карадаг-бею. Его владения в Субботове, которыми он так гордился и, отстаивая которые, потрепал себе столько нервов, казались ему теперь жалким пристанищем бедного хуторянина.

— Зачем, обладая всем этим, вы ходите в степь, Карадаг-бей? — задал он вопрос, который мучил его с той самой минуты, когда увидел башни замка.

— Это невозможно объяснить. Я рожден для войны и походов. Этот замок служит лишь временным прибежищем, в котором можно отдышаться, зализать раны и подумать над будущим. Это замок мечтаний. Возвращаясь в него, словно бы переношусь в иной мир.

— Вы говорили, что хотите создать свою державу, некое степное королевство или что-то в этом роде. Эта мысль возникла у вас с ханского благословения?

— Естественно.

— И связана с тем, что в Буджакской орде засели сторонники свергнутого с бахчисарайского трона брата Ислам-Гирея, которого, если мне не изменяет память, зовут или звали, не знаю, жив ли, Махмуд-Гиреем?

Они стояли посреди мрачного, едва освещаемого двумя светильниками подземелья, и Карадаг-бей сосредоточенно молчал. Казалось, что он решает для себя, стоит ли выпускать из этой темницы человека, рискнувшего посягнуть на одну из ее тайн?

Полковник понимал, что до такой дилеммы дело вряд ли дойдет, тем не менее ему понадобилось некоторое мужество, чтобы не направиться к выходу. После всего того, что ему пришлось пережить во время плена в Турции, а затем во время арестов, которым подвергался по воле Потоцкого, полковник ощущал стойкое предубеждение перед любым подземельем, даже если приглашен в него в качестве гостя.

— Если бы мне удалось создать свою орду, которая господствовала бы между ордами перекопского мурзы и Буджакской, то, во-первых, я обезопасил бы бахчисарайский трон. Во-вторых, дал бы понять Турции, что сила Крыма значительно возросла и султану придется иметь дело с еще одним правителем, который к тому же, — едва притронулся Карадаг-бей к локтю Хмельницкого, — рассчитывает на союз с казаками. А главное, повел бы сильную интригу против правителя Буджакской орды. Заставив его, для начала, изгнать или казнить всех сторонников Махмуд-Гирея, а затем предъявил бы свои права на буджакский трон, предложив объединить две орды в могучее степное ханство.

— В крайнем случае, этот трон можно было бы добыть и саблей, — сказал Хмельницкий, — опять-таки при поддержке казаков.

— Кажется, мне пришлось сказать вам значительно больше того, чем вы имели право знать, господин полковник.

— На Востоке, как, впрочем, и на Западе, такое признание заставляет настораживаться. Зато теперь я понимаю, чего вы добиваетесь, с кем связаны и каким образом следует находить с вами общий язык. Затевая наш союз, мы оказались в равных правах и почти в равных возможностях. А равенство всегда укрепляет доверие.

Они вышли из подземелья, и Хмельницкий сразу же направился к довольно просторному балкону, с которого открывался вид на горы. На вершинах еще кое-где лежал снег. Ветер, прорывавшийся откуда-то из-за хребта, еще бредил зимой, но Хмельницкий довольно долго стоял на нем, вдыхая его студеную влагу, как вдыхают ветер опасных странствий и недолгой свободы.

Пока его глаза отдыхали здесь от мрака подземелий, в замок прибыл гонец от хана.

— Полковник, сегодня вам вновь предстоит лицезреть сиятельного правителя Крыма, — объявил Карадаг-бей, выслушав гонца прямо посреди двора.

— Когда и где? Ведь скоро стемнеет.

— В обители князя Кремидиса.

— Почему не здесь?

Карадаг-бей воинственно рассмеялся.

— Я тоже не раз задавался подобным вопросом. Пока мне не подсказали, что хану не нравится мой замок.

— Его европейский стиль?

— Тем, что он выглядит куда более мощным и роскошным, нежели его собственный.

— Тогда вам лучше уходить в степь. И предаваться прелестям шатерного бытия.

— Или же совсем не уходить, — по-рысьи сузились глаза Карадаг-бея.

33

Карета принца де Конде, сопровождаемая большим эскортом кирасир из личной охраны, влетела во внутренний двор королевского дворца с такой стремительностью, словно оказалась в авангарде армии, ворвавшейся во вражескую крепость.

Предупрежденная о прибытии с фронта главнокомандующего, Анна Австрийская наблюдала за его появлением в Лувре, стоя у небольшого окошка-бойницы, у которого в дни своей молодости не раз с трепетом ожидала возвращения Людовика XIII. Какими сладостными были минуты этого тайного созерцания! Когда король даже не догадывался, что она наблюдает за его возвращением во дворец, поскольку Анна Австрийская всякий раз успевала добраться до своего будуара, в котором государь обычно и заставал ее «в полном неведении» за чтением книг или задремавшей — от долгого и томительного ожидания — в глубоком кресле.

Теперь, наблюдая за прибытием принца де Конде, королева тоже ощущала трепет, но порожденный больше страхом, нежели желанием видеть во дворце этого все менее признающего условности придворного этикета вояку. Королеву предупредили, что принц разъярен слухами об ожидавшемся подписании мирного договора с Испанией и прочими ее союзниками и собирается «все поставить на свои места».

— Интересно, каким образом он собирается осуществить это? — воинственно поинтересовалась Анна Австрийская, услышав сию новость от главного интенданта армии генерала де Колена.

Однако воинственности ее хватило лишь на риторический вопрос тыловому генералу. Королева отлично понимала, что уж кто-кто, а принц де Конде, с его славой и невоспитанностью, церемониться не станет. Если только его вовремя не остановить. Это Дюнкерк он может штурмовать пять раз, а потом вновь бездарно уступить его испанцам. Лувр и Пале-Рояль он возьмет штурмом с первого раза. И ничто его в этой победе не смутит. Ничто!

Вопрос: кто должен остановить этого доморощенного воителя? Людовик XIV еще слишком мал, чтобы по-настоящему осознавать все происходящее в его королевстве. Ей, королеве-регентше, приходится больше заботиться о том, как спасти его от яда, чем о том, как использовать в своих политических интригах. Кардинал Мазарини уже не обладает никакой реальной силой, наоборот, в народе этого «проклятого сицилийца, сатану в сутане» ненавидят так, как можно ненавидеть только самого лютого врага. Слишком уж донял он французов своими налогами, поборами и войнами.