Вожди белых армий - В. Черкасов-Георгиевский

6 июля 1921 года красными взята Урга, но 17 июля 1921 года совершенно одинокая на всех российских и околороссийских пространствах дивизия Белой гвардии генерал-лейтенанта барона Унгерна фон Штернберга снова идет в бой на север против беспредельно расползшейся кумачовой гидры. По малопролазной горной местности дивизия в считанные дни покрывает огромные расстояния. Молниеносно сваливается с гор, сметая на пути мелкие части противника, и оказывается в России — в долине реки Джиды!

На допросах захваченного Унгерна командиры 5-й советской армии спросят у него с удивлением:

— Каким образом вы проделали этот маршрут?

— Тропы там есть. Вообще в Монголии есть тропы. Нет ни одной пади, где нельзя пройти, но это зависит от энергии.

* * *

Азиатская дивизия генерала Унгерна, изощренно обходя красный экспедиционный корпус, стерегущий ее в пограничьи России и Монголии, вырывается в Забайкалье на берег Гусиного озера.

Здесь стоит советский 232-й полк. Унгерн обманывает его артиллеристов, пустив по дороге на виду подводы с ранеными, по которым те начинают палить, а белая конница обрушивается с другой стороны из-за холмов. Она наотмашь рубит противника, захватывает в плен четыреста человек. Из них сотню наиболее «краснопузых» расстреливают, остальные вступают в дивизию барона.

К началу августа 1921 года Унгерн достигает северной оконечности длиннющего Гусиного озера, откуда верст семьдесят до Верхнеудинска (Улан-Удэ). В городе начинается паника, но барону прежде всего надо перерезать Транссибирскую магистраль, и он движется на станцию Мысовая. Свора экспедиционного корпуса красных, метнувшись назад из Монголии, уже снова обкладывает белых казаков и монгольских джигитов. Тут как тут части Неймана, конница Щетинкина, а с севера идут еще шесть пехотных полков, отряд особого назначения, Кубанская советская дивизия и еще, и еще: всего 15 тысяч большевистских войск!

Генерал Унгерн, ощупывая Георгиевский крест на груди, с которым никогда не расстается, пристально глядит в сторону далекого Тихого океана, откуда, были слухи, мог прийти ему на помощь во главе свежего войска Григорий Михайлович Семенов. Когда-то они дрались бок о бок, два подъесаула, командира сотен, но как давно то было — еще на Великой войне. Теперь только великая своей необъятностью Россия лежит под сбитыми копытами его коня, и барон, возведенный еще и в монгольского князя, в этом крестовом походе со своими батырами так одинок…

Унгерн, искуснейше маневрируя между большевистскими частями побольше, давя подразделения помельче, снова пробивается на юг к монгольской границе. Возле села Ново-Дмитриевка ему пришлось ввязаться в бой с преградившим дорогу соединением пехоты. Генерал выскакивает вперед на своей белой лошади и ведет конную атаку. Она опрокидывает красные цепи, дивизия уходит к болотам реки Айнек, откуда снова вырывается на свободный маршрут неким неостановимо летящим и ухающим филином, о котором когда-то переживал Даурский барон.

Вернувшись в Монголию, Роман Федорович осознает, что он последний воюющий белый генерал, обреченный на поражение. Унгерн, посоветовавшись со своими приближенными ламами, принимает решение идти с дивизией в Тибет. О причинах этого плана, пожалуй, верно говорит Л. Юзефович в его книге «Самодержец пустыни»:

«Решение идти в Тибет — на первый взгляд, неожиданное — вытекало из всех устремлений Унгерна, было закономерным итогом его идеологии, ее практическим исходом. Если под натиском революционного безумия пала Монголия, исполнявшая роль внешней стены буддийского мира, нужно было, следовательно, перенести линию обороны в цитадель «желтой религии» — Тибет. Возможно, мысль об этом приходила Унгерну еще раньше, в мае, когда он хотел снарядить послом к Далай-ламе XIII единственного человека, который, казалось, мог по достоинству оценить его замыслы, — Оссендовского».

Эта идея и погубила 35-летнего барона, которого ни сабля, ни пуля не брали. Его подчиненным, включая ветеранов и самых преданных монголов, никак не хотелось в такой беспримерный лишениями путь, причем теперь уже без возврата назад. Офицеры дивизии сговариваются убить Унгерна, а командование частями предложить командиру бригады генералу Резухину, чтобы тот повел на восток, а не в Тибет.

Старый друг барона Романа Резухин не предает его, узнав о заговоре. Перед строем генерал приказывает арестовать изменников, но из рядов стреляют, он ранен в ногу. Резухина добивает в голову из нагана оренбургский казак. В лагерь другой бригады, где стоит штаб Унгерна, отправляют гонца с новостями тамошним заговорщикам.

Гонца из резухинской бригады перехватывают часовые буряты и к ночи приводят к барону, которому ничего не удается от того добиться, и он откладывает дознание с пытками до утра.

Заговорщики бивуака Унгерна решают действовать незамедлительно и бросаются к его палатке. Кто-то выглядывает оттуда, в него стреляют, присматриваются — это не барон, а штабной полковник. Заглядывают внутрь и выясняют, что Унгерн внезапно поменялся своими палатками со штабом!

Барон выдает себя, выглянув из соседней палатки. Теперь по нему бьют залпом из нескольких револьверов… Но Унгерн даже не ранен, мгновенно падает, перекатывается и исчезает в кустах.

Мятежные офицеры — в ужасе от происшедшего, тем не менее они поднимают людей и ведут части к Джар-галантуйскому дацану, чтобы оторваться с этого несчастного места. Они боятся, что барон, соединившись с расквартированным в другом месте монгольским дивизионом, жестоко им отомстит. Дивизия движется в кромешной темноте между сопок по узкой дороге, в оцеплении — сотня казаков и пулеметная команда, чтобы отразить очень возможный унгерновский налет…

Восемь верст проехали, как вдруг по каменистой дороге слышен стук копыт одинокого всадника!

Унгерн, незаметно объехав линию оцепления, как призрак, на своей любимой белой кобыле возникает перед предавшим его войском. Он смотрит на замершие перед ним в страшном оцепенении сотни и спрашивает командира Бурятского полка Очирова:

— Очиров, куда ты идешь?

Тот молчит, с трудом переводя сдавленное дыхание.

— Приказываю тебе вернуть полк в лагерь! — чеканит барон. Очиров отчаянно выкрикивает:

— Мы хотим идти на восток и защищать наши кочевья. Нам нечего делать в Тибете!

Сотни недвижно стояли перед Унгерном, барон кричал и ругался, приказывая поворачивать. Однако никто не двигался с места. Заговорщики сжимали в руках оружие, но не могли его разрядить в разъезжающего перед ними Унгерна, которого азиаты давно звали «Богом Войны».

Первым выстрелил есаул Макеев со страху, когда барон случайно толкнул его грудью лошади. Макеевский выстрел взорвал мистический гипноз, и по Унгерну ударили со всех сторон, даже пулеметная команда!

В шквале свинца Унгерн филином метнулся прочь опять невредимым. Белая лошадь внесла «Бога Войны» на вершину холма, с которой барон канул в долину.

Генерал Унгерн фон Штернберг без единой царапины поскакал к монгольскому дивизиону, которым командовал князь Сундуй-гун, тоже решивший барона и новоиспеченного монгольского князя предать. На рассвете джигиты в лагере увидели Унгерна, летящего прямо на них. Монголы, приготовившиеся к его появлению, ударили по генералу слаженными выстрелами, но не одна пуля не попала в него.

Барон подскакал, и они пали ниц перед этим высшим существом, моля о прощении. Измученный Роман Федорович махнул рукой, выпил пересохшими губами жбан воды и пошел соснуть в княжескую палатку.

Монголы видели, что пули действительно не берут «Бога Войны», они уверились, что не смогут сами его убить. Тогда княжеские воины бесшумно вползли в палатку и накинули Унгерну на голову тарлык, скрутили, связали ему руки и ноги. Отдавая низкие поклоны, пятясь, монголы с ужасом и благоговением покинули палатку. Они вскочили на коней и поскакали куда глаза глядят.

Роман Федорович ни за что не хотел попасть в плен живым, он боялся этого больше всего, потому что лучшие воины из восемнадцати поколений его предков за тысячу лет всегда погибали в бою. На крайний случай всегда у барона в боковом кармане халата имелся яд. В тот миг, когда крутили его тарлыком монголы, он успел сунуть руку за пазуху, но яда там не было… Потом Унгерн вспомнит, что за несколько дней перед этим его денщик пришивал пуговицы к халату и, видно, яд по небрежности вытряхнул. Лежа скрученным, барон все же попытался уйти с этого света, где даже вернейшие богов предают.

Барон приподнялся и потянулся к свисавшему над головой конскому поводу, постарался впиться в него шеей, чтобы она захлестнулась удавкой поводьев. Опять ничего не вышло — повод был слишком широким…

Роман Унгерн лежал в палатке до тех пор, пока на нее не натолкнулся разъезд красных партизан Щетинкина. Те сунулись в палатку, выволокли связанного белокурого человека с генеральскими погонами. Старшой конников злобно спросил: