Валентайн - С. Сомтоу

Комната разбитых зеркал была как остров посреди токов адского огня. Обугленный корпус рояля, искореженные рельсы для подвижных камер, лужица из расплавленного стекла и металла — все, что осталось от камеры, — все как будто плыло по воздуху, подернутому кровавой дымкой.

На мгновение все как будто застыло.

В пустоте, где когда-то были зеркала, стоял Тимми Валентайн. И он обратился к Эйнджелу, и сказал всего одного слово. Освобождение.

А за спиной у Тимми стояли другие... бессчетное множество... те, которые переступили черту...

Смерти нет, сказал Тимми Валентайн.

Эйнджел не колебался. Он бросился в пустоту — в мир Зазеркалья.

И все остальные последовали за ним.

16

Освобождение

• память: 1519 •

Как-то вдруг меркнет свет: как будто на него набросили плотный покров, и солнце погасло.

Галеоны едва видны на горизонте. Мальчик-вампир смотрит на них лишь мгновение и сразу отводит взгляд. Галеоны — это единственное, что его связывает со Старым Светом. И эта связь сейчас оборвется. Но прошлое — в прошлом. Он снова один. Его высадили на чужом берегу, потому что матросов на флагманском корабле поразила странная болезнь — малокровие, — и вину приписали ему. Ему даже никто не сказал, как называется эта страна. Он знает только, что последний остров, на который они заходили, называется Куба и что это колония Испанской короны.

Его оставили на берегу с бурдюком пресной воды, мешочком галет и парой кусков солонины. Лишь корабельный священник высадился вместе с ним на эту пустынную землю, но и он не остался надолго. Его лодка уже растворилась в сумерках над океаном.

Мальчик-вампир вспоминает свой разговор с капитаном в его последнее утро на корабле — в то утро, когда высекли матроса Диего. В его воспоминаниях воет ветер, а корабль раскачивается и скрипит. И в самом центре этого хрупкого плавучего острова стоит капитан. Он, как всегда, держится с гордым достоинством — пусть даже и в ржавой кольчуге. На закате они высадят мальчика на берег, говорит капитан, и продолжат свой путь к неизвестной стране, богаче которой, по слухам, нет.

Капитан говорит:

— Мне искренне жаль, Хуанито, что нам приходится расставаться вот так. Однажды ночью, в глубокий штиль, когда я уже начал отчаиваться, я вышел на палубу и услышал, как ты поешь. Наверное, это была очень старая песня; я даже не знаю, на каком ты пел языке. Но когда я услышал, как ты поешь, я проникся уверенностью, что мы выживем. И доберемся до цели. И действительно, через три дня подул ветер, и мы добрались до Кубы. Я не верю, что это было какое-то колдовство и что твоя песня была сатанинской. Но я должен во всем подчиняться святому отцу.

— Почему ты должен меня прогнать? — говорит мальчик-вампир, который теперь называет себя Хуанито. — Ты же знаешь, что я не сделал ничего плохого.

— Ты пил кровь юного Васкеса. Люди видели, как ты облизывал раны Диего Альмодовара, которого высекли за содомию и оставили привязанным к мачте в назидание другим, хотя кое-кто утверждает, что это был не ты, а... какой-то черный кот. Но мы с тобой знаем правду. Ты — вампиро, порождение Сатаны. И негоже тебе быть с нами, ибо мы прибыли в Новый Свет как посланники Господа и наместника Господа на земле, святейшего Папы.

— Почему я вампир, капитан Кортес? — говорит мальчик-вампир. — Сейчас ясный день, мы стоим с тобой вместе под ярким солнцем, и ты видишь, я не ищу укрытия в темноте. Не прячусь где-то в гробу в ожидании заката. Меня не пугает распятие у тебя на шее.

— Откуда мне знать? — говорит капитан. — Дьявол лжет людям, но он так же мешает ложь с правдой, дабы мы впали в отчаяние.

Да, солнце больше не причиняет вреда вампиру — с тех пор как он встретился с Жилем де Рэ и узнал о его теории взаимодействия добра и зла. Но солнце по-прежнему для него неприятно. Он предпочитает тень. И его страх перед символами святой веры пошел на убыль — теперь, когда он узнал, как лицемерят те, кто прикрывается этими символами. Но он по-прежнему не любит Церковь. Однажды он отшатнулся от святого причастия — и все это видели. Правда, он все-таки проглотил облатку, а потом объяснил, что это просто корабль качнулся.

Капитан говорит:

— Но может быть... может, когда-нибудь мы с тобой встретимся снова. И я опять тебя вытащу из безжалостной пасти судьбы, как уже было однажды — тогда, много лет назад, в той испанской деревне, когда я спас тебя от гнева крестьян. Ты помнишь?

— Как можно об этом забыть, капитан? — говорит Хуанито. — Меня обвиняли в ереси. — Ему было больно об этом вспоминать. Тогда он не мог говорить — последствия потрясения, пережитого в замке герцога Синяя Борода. Он прятался в чаще леса, в полусне-полуяви, периодически возвращаясь в реальность, в прерывистые фрагменты пространства и времени, плыл без руля и ветрил в океане истории. Он видел сказочные города с домами в сто этажей, где люди летали в утробах железных птиц и ездили на самодвижущихся колесницах из стали; он жил в краю, где были странные звери и люди с покатыми лбами, которые называли его приносящим свет, приносящим огонь; он путешествовал во Времени Снов по еще не открытому континенту и жил среди охотников за головами в лесу, где стаи москитов клубились, как грозовые тучи, и где его — пьющего кровь — называли царем москитов. Он даже не знал, когда все это происходило — до или после замка Тиффож. Так велико было его потрясение, что само время распалось на части. Хотя иногда ему вспоминалось и будущее: женщина — целительница души — что-то тихо ему говорит, пытаясь помочь, исцелить, а он лежит на кушетке и отчаянно борется с демоном сострадания.

— Мне было видение, — говорит Кортес. — Может быть, я, как и ты, тоже затронут божественным безумием. Нам с тобой тесно в деспотических рамках, установленных церковью и государством. Мы не подходим под общее правило. Когда ты пел свою древнюю песню, я слушал тебя и слышал музыку, неслышную для других. И я верю, что когда-нибудь я услышу ее опять, эту музыку... пусть даже для этого мне придется забраться в самое сердце джунглей.

Хуанито не знает, о чем говорит Кортес. Он не понимает, почему люди вечно выдумывают для себя то, чего нет. Что за странная тяга к самообману? Мир, который они для себя творят, — наполовину придуманный.

— До свидания, капитан Кортес, — говорит мальчик-вампир, и лодку уже спускают на воду. В лодке, кроме него, только двое гребцов и отец Ортега. Сидит, уткнувшись в свою вульгату[75] в кожаном переплете, ветер треплет полы его черной рясы.

На закате святой отец не сказал мальчику слов утешения. Он сказал только:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});