Лисы и Волки - Лиза Белоусова

нужно было закончить обряд, мы просто не успели.

Ледяное лезвие с зазубринами вспороло кожу. Изначальный подставил кубок под струю крови, и тот быстро наполнился до краев. На холоде от содержимого шел пар; ноздри защекотал запах соли. И как я могла надеяться на то, что для меня все закончится благополучно? Смерть – естественный исход, к которому нужно было готовиться. Из двоих Избирателей выжить мог только один – Варвара, потому что ее считал сестрой Изенгрин и не позволил бы от нее избавиться. Я для них никто, лишняя морока и существо, в необозримом будущем способное доставить лишь проблемы, – Лис крутил мной в своих интересах, он не встанет на мою защиту.

Возможно, даже сам поспособствует скорейшему выведению меня из строя.

– Постарайся пока не отключаться, продержись еще буквально минуту, – попросил Змей; я кивнула.

Рот пересох, язык распух, и я мало представляла, как буду произносить то, что потребуется. Такой момент ведь – его тысячелетиями ждали.

Он по очереди подошел к Лису и Волку, дав испить из кубка. Тот был осушен до дна; тогда Змей поставил его в центр поляны, а сам занял позицию между противоборствующими сторонами.

– Итак, – пропел он, – вот и настал день, о котором мы грезили со времен, уже забытых человечеством. Избиратель исполнил свою миссию, и отныне мы разрываем паутину конфликтов. Избиратель, наша юная Хель, право выбора принадлежит тебе; кого ты нарекаешь победителем?

Если я внезапно назову Волка, мне сохранят жизнь? Волк великодушнее Лиса, которому сейчас до меня нет дела – пыжится, едва не светится и не думает о том, что я погибаю. Так и хочется обломать… однако не зря же я сражалась с Варварой.

– Я нарекаю победителем, – кашель надрывный и тупой, предвещающий кончину, – Лиса.

– Выбираешь ли ты от сердца или по чужой воле?

– От сердца.

– Волк, принимаешь ли ты решение Избирателя?

Изенгрин прошептал:

– Принимаю.

Лис склонил голову к плечу и насмешливо поинтересовался:

– Даже сопротивляться не будешь? Все своей честностью кичишься?

– Я не предатель и не безумец, в отличие от тебя. Мы установили правила, они были соблюдены; у меня нет права юлить. К тому же теперь нет смысла обладать силой – защищать больше некого. Варвара и Олениха мертвы; зачем мне гром и молнии?

– Ах, как горестно, – хихикнул Пак.

– Лис, – прервал его Змей. – Принимаешь ли ты решение Избирателя?

Пак долго и пристально смотрел на Волка, а потом с нескрываемым удовольствием протянул:

– Во имя собственного тщеславия и падения злейшего врага принимаю.

Земля содрогнулась, в ее глубинах что-то треснуло. Аид зарычал и резко затащил меня себе на спину, сомкнув смертоносные клыки на капюшоне толстовки, подскочил и, зацепившись когтями за кору ближайшего дуба, забрался на самую высокую и прочную ветвь. Меня затошнило от высоты; стоило бы уткнуться лицом в его шерсть, но я не в силах была оторвать взгляд от происходящего внизу, на поляне, с которой он так молниеносно сбежал. Спрашивать почему я не собиралась – во‐первых, доверяла его чутью и не позволяла и капле сомнений затаиться в душе, верила, что так надо, во‐вторых, он бы не ответил.

Волк, хватаясь за сердце, катался по снегу, истошно вопя. Вены отчетливо проступали через истончающуюся кожу и стремительно чернели, глаза впадали в череп, от одежды валил дым. Во все направления от него почва шла глубокими трещинами, которых будто рвало то водой, то лавой. Лис оглушительно хохотал, а Змей стоял, поджав губы, – они были неприкосновенны. А там, где мы с Аидом находились меньше минуты назад, зияла огненная дыра.

– Спасибо, – прохрипела я, проводя по его ушам. Аид что-то одобрительно прогудел.

Лис смеялся так громко, что его голос казался вездесущим.

– Безумно приятно смотреть, как ты теряешь все, что у тебя было, Волк! Любимую, сестру, могущество – и еще более приятно, что это произошло моими стараниями! Что ты собираешься делать дальше, дорогой мой друг? Смотри, ты состарился. Предлагаю облачиться в лохмотья и просить подаяния у церквей. Ты же был богом, так покажись людям. Лучше бы ты поборолся, Волк, – изменения неотвратимы, у нас договор с Матерью-Землей; она не вернет тебе то, что ты добровольно отдал. Честность, Волк, все беды от честности! Что она тебе дала в конечном итоге? Ты еще пожалеешь и сполна отплатишь за то, что сделал со мной. Это послужит тебе достойным уроком. Если вдруг захочешь покончить с жизнью, не обращайся ко мне – я не дам тебе такую поблажку.

Едва он окончил, Волк выдохнул, а земля перестала трястись.

На красивого когда-то бога было больно смотреть – не больнее, впрочем, чем терпеть стрелу в животе. Его волосы поседели, кожа собралась гармошкой глубоких морщин, мускулы обвисли и одрябли.

– Картина маслом, – прокомментировал вдруг кто-то.

Все тут же устремили взор на край поляны. Там стоял, облокотившись о куст, Солейль.

– Знал, что ты победишь, Лис, – поклонился он Паку. – Можно я пну этого ублюдка? – Он кивнул на едва дышащего Изенгрина.

– Пожалуйста. – Пак сделал пригласительный жест, и Солейль подскочил к другу, который другом никогда не был, и со всей силы ударил его ногой под ребра. Волк закашлялся, но даже не воспротивился и не попытался защититься. Из-за его покорности стало горько – он же бог, пусть и бывший, у него должно быть хоть какое-то чувство собственного достоинства!

– Красота, – облегченно выдохнул Солейль. – С детства об этом мечтал. Спасибо. Что же, Лис, – он обернулся к Паку, настороженно контролирующему каждое его движение; похоже, это его позабавило, но язвить он не стал, – считаю, я обязан предложить свои услуги и поклясться в преданности. Для меня будет честью служить столь великому богу.

Лис прищурился:

– Какой мне от тебя прок? Ты предал Волка, что помешает тебе предать и меня?

– Ты сам предатель по натуре. Предают, желая переметнуться на сторону сильнейшего. Никого сильнее тебя нет, значит, я тебя не покину. В любом случае, если я провинюсь, можешь делать со мной что заблагорассудится. Не веришь?

– Нет.

– Тогда позволь показать.

Солейль поднял руки вверх ладонями, дескать, никакого оружия, никакой угрозы, закатал рукава и продемонстрировал внутренние карманы куртки. Лис колебался, но все-таки кивнул, позволяя к себе прикоснуться, – видимо, решил, что Солейль ему серьезного вреда не причинит. Я ожидала, что Солейль дотронется до его плеча или запястья, но вместо этого он порывисто прижался к нему, заключив в объятия.

У Лиса заняло несколько секунд понять, что что-то не так; он почувствовал капкан, но слишком поздно. Это была непростительная глупость, грубая ошибка; легкая уловка – и он, тысячелетний бог,