Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Император Александр сказал генерал-адъютанту Комаровскому:

— Я желаю, чтобы учреждена была la haute police, которой мы еще не имеем и которая необходима в теперешних обстоятельствах. Для составления правил оной назначен будет комитет.

Генерал-адъютанта Комаровского государь ценил и советовался с ним по вопросам, касающимся внутренних дел, назначив в конце концов командиром корпуса внутренней стражи. Полицейский проект Бенкендорфа царь оставил без внимания, впрочем, как и записку о заговорщиках. Не заехав на Васильевский остров после наводнения, после всего того, что Бенкендорф совершил в несчастный день, государь опять подчеркнул свое отношение к тезке. Горько было сознавать, что сердце государя остается закрытым и что никакой преданностью нельзя его тронуть. Через Милорадовича и из других источников Бенкендорф знал с доподлинностью, что к государю поступают сведения с юга о действиях заговорщиков. В Петербург тайно явился унтер-офицер Шервуд — обрусевший англичанин, сын известного мануфактурщика. Шервуд был агентом графа Витта. Приехал в сопровождении фельдъегерского офицера Ланга. Отлучиться с места службы и покинуть третий Украинский уланский полк без разрешения высокого начальства невозможно. Невозможно также без чьей-либо помощи проникнуть к царю. Отец Шервуда в прошлом веке оказывал услуги великому князю Александру и пользовался его покровительством. Он поселился в России в одно время с земляком Яковом Виллие, который добился невероятных успехов в чужой и враждебной стране. Виллие стал главным военно-медицинским инспектором в эпоху сражений с Наполеоном. До 1838 года он был президентом Петербургской медико-хирургической академии и почетным членом столичной академии наук. За два года до смерти благодетеля Виллие основал «Военно-медицинский журнал». Лучшей протекции и придумать нельзя. Донос ловкий и образованный унтер передал через знакомца отца лейб-медика, который собирался сопровождать императорскую чету в Таганрог.

Прежде чем попасть к государю, Шервуду пришлось пройти через кабинет Аракчеева, затем он три дня прожил у генерал-майора Клейнмихеля, начальника штаба военных поселений, и только в самом конце июля его принял в Каменноостровском дворце государь. Беседа состоялась один на один, и речь шла о брожении во второй армии.

Подробностей свидания Бенкендорф, конечно, не знал. Милорадович передал о свершившемся в общих чертах. Бенкендорф закусил губу.

Как же так, Михаил Андреевич? Ведь государю несколько лет, как известны фамилии главных заговорщиков. Да и твоя записная книжка вспухла от доставляемых сведений. Непостижимо! Почему государь не пожелал верить очевидному?

— Ты задаешь мне вопрос, на который может ответить лишь сам государь. Но мне передали, что и генерал Дибич считает сведения Шервуда преувеличением. Правда, сейчас, государь начал прозревать. Дибичу он сказал: ты ошибаешься, Шервуд говорит правду, я лучше вас людей знаю.

— Странно, зачем государю понадобилась эта возня. Граф Витт отъявленный плут. Великий князь Константин не раз выводил его на чистую воду. Что нового узнал государь от Шервуда?

Теперь Бенкендорф окончательно убедился, что нынешнее царствование не принесет ему больше удачи. Государь не изменит своего отношения за несколько недель до отъезда на юг. Однако письмо государю он все же передаст. После нескольких вариантов он составил наконец тот, который показался ему удовлетворительным. Текст оставался почтительным, однако он сумел соблюсти и достоинство. Бенкендорф писал:

«Osérais je done supplier humblement Votre Majestfé d’avoir la grâce de me faire savoir en quoi j’ai pu avoir le malheur de manquer. Je ne saurais vous voir partir, sire avec l’idée accablante d’avoir peut-être démérité les bontés de Votre Majesté Impériale»[53].

Он сам отвез письмо во дворец и передал дежурному флигель-адъютанту Германну. Он прождал более двух часов, пока Германн сообщил, что письмо государь взял и, прочитав, к кому оно обращено, опустил на край стола. Немного погодя спрятал конверт в ящик. Только тогда успокоенный Бенкендорф отправился домой. Он не мог вообразить, что государь оставит письмо без ответа, — пусть устного. Но из Каменноостровского дворца так и не последовало никакого отклика.

Государь уехал в предрассветный час. Лошадьми правил лейб-кучер Илья Байков. В карете сидел камердинер Федоров. Анисимов уже находился в Таганроге. Метрдотель Миллер поместился вместе с капитаном Годефруа в небольшом возке. Ни конвоя, ни свиты. У заставы государь остановил карету и долго смотрел на медленно проступающий сквозь ночной мрак город.

Когда Бенкендорф узнал, как государь покинул Петербург, он искренне пожалел этого человека, несмотря на нанесенную обиду, и подумал с грустью, что вряд ли разочарованному суетностями мира и впавшему в мистицизм властелину необъятной страны судьба позволит еще раз увидеть свою столицу. Недобрые предчувствия охватили Бенкендорфа. Что ждет Россию? Его жизнь неразрывно связана с царствующей фамилией, и теперь, когда дом в Фалле почти готов, ничто не может разорвать вековую связь. Он не хочет, чтобы дочери были лишены крова, родного очага и родительской заботы, как были лишены в детстве он и брат Константин.

Новый властелин — новая ситуация

Фельдъегерь Вельш поднял Бенкендорфа затемно. Великий князь Николай просил приехать в Зимний незамедлительно.

— Что случилось? — спросил Бенкендорф у Вельша, которого знал давно и сам давал ему поручения, когда нес дежурства будучи флигель-адъютантом.

Вельш — старый служака, у него нюх собачий. С детских лет при правительственной связи — сперва на конюшне, потом берейтором, а лет пятнадцать — в фельдъегерях.

— Эстафета из Таганрога прибыла. Барон Фредерикс…

— Какой Фредерикс? Полковник?

— Нет, измайловец. Адъютант государя. Привез письмо от генерала Дибича Ивана Ивановича. Вероятно, с подробностями о кончине государя.

Бенкендорф, на ходу одергивая мундир и застегиваясь, повалился в сани, не успев надеть шляпы. Господи Боже мой! Что ждет Россию?!

— Гони! — крикнул Вельш кучеру. — Во дворец обратно. К Салтыковскому!..

Мигом домчали. Бегом по лестнице и короткому коридору. Великий князь сидел один у столика, на котором чадил канделябр. Увидев Бенкендорфа, облегченно вздохнул.

— Прости, что поднял. Садись. Передохни. Малышев! — позвал он камердинера. — Завари генералу моего в кружку! Брата жаль! За что кара постигла нас?!

На столике лежал распечатанный пакет. Великий князь протянул Бенкендорфу сдвоенный лист.

— От Дибича. Читай отсюда. — И великий князь указал пальцем строку. — Что скажешь?

Бенкендорф пробежал глазами неровную цепочку букв.

— Ваше величество, это для меня не новость. Я вас предупреждал давно. Я посылал записку моего служащего покойному императору. Фамилии заговорщиков давно известны графу Милорадовичу.

— Перелистай доклад. — И великий князь достал из пакета мелко исписанные страницы, вырванные из офицерского блокнота, скрепленные с бумагами большего формата.

— Подробности, касающиеся второй армии и Южных поселений. Понятно, что граф Витт не мог просмотреть поднятую заговорщиками суету. Он человек опытный. Наполеоновский волонтер! Верить ему вообще ни в коем случае нельзя. Великий князь Константин Павлович его хорошо знает. Витт перебежчик.

— Как все поляки! Говорят, он воевал при Аустерлице?

— С июня 1812 года у нас. Граф Барклай-де-Толли использовал его качества вполне. Покойный государь хвалил Витта. Осведомлен. Ловок. Порядочный негодяй. Но в данном случае искренен.

— Но это ведь ужас! Какой-то Шервуд! Капитан Вятского полка Май… Май… Как его там?

Бенкендорф заглянул в бумаги. Новый властелин доверяет ему и считает хорошим посредником. Пронеслось в мыслях: допущен в тайное тайных.

— Майборода, — ответил Бенкендорф.

— Что за фамилия дурацкая?

— Обыкновенная, украинская. Подобных много. Перебейнос… и прочее. Но дело не в этом. Тут давно надо принять решительные меры.

— Я отдам приказ отыскать и арестовать капитана Гвардейского генерального штаба Никиту Муравьева. На него указывают как на главнейшего мятежника. Алексей Андреевич, уж с чьих слов не знаю, позавчера все утро твердил мне о заговорщиках, перечисляя фамилии усерднейших. Я не могу поверить в то! Милорадович твердит обратное. В Петербурге тихо, как никогда. Нужны хоть какие-нибудь доказательства! Если тронуть гвардию, обвинив того же Никиту Муравьева без оснований, что подумают о нас?! К чему это может повести? Где наша хваленая незыблемость? У кого искать совета? Коли военный генерал-губернатор, доверенное лицо покойного брата, уверяет что ситуация находится под контролем, как усомниться?! Ведь и ты, Александр Христофорович, в друзьях у Милорадовича ходишь — не так ли? А он человек опытный, герой войны и любимец брата.