Управляемая демократия: Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий

Компенсируя проблемы, порожденные делом ЮКОСа, Кремль демонстрировал верность либеральному курсу по всем направлениям. Ускорились переговоры о вступлении России во Всемирную торговую организацию. Началась досрочная выплата долгов. Уже в феврале 2005 г. долг перед Международным валютным фондом был погашен полностью. В то же время на внутренние нужды из многомиллиардных средств Центрального банка и Стабилизационного фонда, накопленных за счет высоких цен на нефть, решено было ничего не выделять (во избежание инфляции). В целом дело ЮКОСа, создав у московского начальства своеобразный «комплекс вины» перед Западом и собственными олигархами, способствовало ужесточению неолиберальных мер.

Если первая волна реформ, проведенная Борисом Ельциным и Егором Гайдаром, была направлена на приватизацию собственности, то вторая волна должна была снять с правительства оставшиеся на нем социальные обязательства перед населением. Сточки зрения рыночной логики эти обязательства действительно являлись анахронизмом. Гайдар не решился посягнуть на них в условиях, когда его реформы и так вызывали массовое недовольство. На фоне катастрофического спада производства лишать людей последних форм социальной поддержки значило обрекать их уже не на бедность, а на голодную смерть. На это реформаторы пойти не могли — не из-за гуманности, а просто потому, что опасались быть растерзанными первыми.

В условиях экономического подъёма на фоне все еще сохранявшихся у части общества иллюзий относительно Путина, шансы выглядели куда лучше. Действительно, отнимать социальные гарантии у населения, заработная плата которого в целом повышается, казалось менее опасно, чем делать то же самое на фоне резкого спада уровня жизни. Однако кремлевские стратеги не учли двух факторов. Во-первых, за 15 лет реформ российское общество более или менее разобралось в происходящем, адаптировалось к новой реальности, а следовательно, научилось и более эффективно сопротивляться. А во-вторых, в условиях экономического подъема трудящиеся всегда чувствуют себя гораздо увереннее и более готовы к решительным действиям.

Стратегическим приоритетом правительства стали рыночные реформы по трем направлениям: реорганизация жилищно-коммунального хозяйства, отмена бесплатного проезда на транспорте и прочих льгот для пенсионеров и некоторых других категорий граждан, коммерциализация и свертывание государственной системы образования.

Новый жилищный кодекс, вступивший в силу с 1 марта 2005 г., даже у многих либералов вызвал содрогание. Депутат Государственной думы Галина Хованская заявила, что принятое законодательство снимает с властей всякую ответственность за положение дел в этой сфере. Суммируя ее взгляды, вполне лояльная к Кремлю газета «Известия» констатировала: «Собственники квартир заплатят за все, а бедных лишат даже очереди на жилье». Для миллионов законопослушных граждан получалось, что «жилищный кодекс страшнее уголовного»[390].

Не меньшую тревогу вызывала и реформа образования, направленная на коммерциализацию высших учебных заведений, сокращение числа студентов и выделение небольшого числа элитных учебных заведений, противопоставляемых большинству других. Школьная реформа вызывала дружное недовольство учителей, жаловавшихся, что внедряемая система тестов приводит к тому, что понимание предмета заменяется механическим заучиванием учениками разрозненных фактов. Экономическая перспектива реформы была очевидна: подготовить учебные заведения, а во многих случаях их опустевшие здания, к приватизации. Одновременно с реформой образования развернулось и наступление на Академию наук — архаичную и малоэффективную структуру, которую в ходе преобразований предполагалось превратить в высокоэффективное коммерческое учреждение, малоспособное к организации фундаментальных исследований. Государственная поддержка должна была уступить требованиям рынка. «Приватизация добралась до науки», — констатировала «Независимая газета»[391].

Принятый Думой пакет законов был откровенным вызовом обществу, причем не только его беднейшим слоям, но и значительной части столичного среднего класса. Разрушение бесплатного образования и подорожание жилья ставило под вопрос с таким трудом достигнутое этими семьями мелкобуржуазное благополучие.

«Законотворческая чесотка “единороссов”, — иронизировал левый публицист Виктор Шапинов, — заводит часовой механизм социального взрыва гигантской силы. И недаром политики и журналисты все чаще вспоминают 1905-й год. Дело не в его столетнем юбилее. Дело в том, что 1905-й год становится актуален, «лезет» изо всех щелей, надвигается. Не почувствовать это нельзя даже за толстыми стенами Государственной думы»[392].

И все же именно федеральный закон № 122 о «монетизации» льгот вызвал самое большое возмущение в обществе. Право на бесплатный проезд в транспорте, которым пользовались пенсионеры, инвалиды, военнослужащие и целый ряд других категорий граждан, было заменено денежными компенсациями, на которые, как правило, невозможно было купить даже месячного проездного билета. Одновременно были ликвидированы права на приобретение льготного жилья, в некоторых случаях отменены налоговые льготы, ликвидировано право на дополнительную оплату за работу в некоторых медицинских учреждениях и т. д. Оставшиеся обязательства по социальной поддержке населения были переданы с федерального на местный уровень. В условиях нарастающей централизации бюджета и постоянной нехватки средств во многих регионах это означало гарантированное неисполнение государством даже тех своих обязательств, от которых оно не решилось отказаться публично. Как отмечал один из критиков правительства, закон № 122 «представляет собой программу развития общества и взаимоотношений между обществом и властью на ближайшую перспективу. Государство отказывается от какого-либо значимого участия в поддержке самых разных групп населения по единственной причине — их бесполезности для целей, которые ставит перед собой политическая “элита”. Эти — слишком старые, эти — больные, эти — маленькие, а эти еще учатся и пользы от них никакой. В общем, единственной категорией населения, которую государство согласно признавать в качестве полноценных членов общества, остаются люди в возрасте от 25 до 37 лет»[393].

Для того чтобы как-то успокоить страсти, правительство предоставило пенсионерам право на бесплатное получение определенного количества лекарств. Главную выгоду от этого, разумеется, извлекли не больные старики, а уполномоченные компании, получившие возможность поставлять государству препараты по ценам выше рыночных. Явившись в начале января за лекарствами, пенсионеры обнаружили, что выписанных им снадобий на прилавках нет. Зато можно было в больших количествах сметать с полок совсем не нужные больным товары — просто чтобы реализовать выделенную сумму. Даже весной 2005 г., когда правительство начало специально следить за положением дел в этой отрасли, положение радикально не изменилось, по крайней мере в провинции. «Бесплатные лекарства, спустя три месяца после вступления в силу закона о монетизации льгот, федеральные льготники по-прежнему получают с большим трудом, — писала сибирская газета. — Одни препараты в аптеки поступают в избытке, а других — катастрофически не хватает»[394].

КРАСНЫЙ ЯНВАРЬ

На протяжении 2004 г., когда обсуждался и принимался роковой закон, правительство игнорировало любую критику, не обращая внимания на митинги и пикеты, регулярно появлявшиеся под стенами Государственной думы.

Впрочем и само население не проявляло особой активности, предпочитая участию в акциях протеста тихое бурчание на кухнях.

Первые несколько дней января, когда закон, наконец, вступил в силу, все выглядело более или менее спокойно. Люди праздновали Новый Год и Рождество (благо Государственная дума организовала всей стране бессмысленные и беспрецедентные десятидневные рождественские каникулы). Но первые же будние дни 2005 г. знаменовались стихийными уличными демонстрациями, прокатившимися по всей стране. Обнаружив, что транспорт перестал быть бесплатным, а компенсации больше похожи на нищенское подаяние, люди начали протестовать.

9 января — почти в годовщину начала первой русской революции — начались волнения в Подмосковье. В течение нескольких дней протесты, подобно лесному пожару, распространились по всей стране, охватив Сибирь, Урал, Петербург, южные города России. Оазисом спокойствия оставалась лишь первопрестольная столица.

Демонстрации и митинги быстро сменились более радикальными акциями. Сначала перекрывали дороги, затем начали осаждать административные здания. В Перми, в ответ на задержание молодых левых активистов, толпа протестующих захватила исполняющего обязанности губернатора и удерживала его в заложниках, пока задержанные не были освобождены. В Краснодаре взяли в заложники вице-губернатора[395]. В Томске 18 января многотысячная толпа, заняв весь центр города, кинулась на штурм областной администрации, но была остановлена милицией. Кульминацией январских событий стали выступления в Санкт-Петербурге. Лидер местного Комитета единых действий Евгений Козлов признавался, что даже сами организаторы марша протеста 15 января «не ожидали, что люди сами выйдут на несанкционированные митинги и что акции будут такими массовыми»[396]. Заняв Невский проспект, демонстранты двинулись к Смольному (по горькой иронии бывший легендарный штаб Октябрьской революции теперь оказался цитаделью буржуазно-бюрократической власти). Переговоры с губернатором начались 17 января, после того как центр города был блокирован на протяжении двух дней подряд. Требования протестующих были поставлены участниками акции на голосование, переговоры показывали по местному телевидению. Первоначальные предложения губернатора был отвергнуты, но позднее представители демонстрантов и местное начальство пришли к компромиссу.