Рейтинговые книги
Читем онлайн Седьмая жена - Игорь Ефимов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать

И язык. Признать, что она – профессиональный переводчик! – не понимает американский речитатив, отказавшийся разделять паузами слова и фразы, – это было выше ее сил. Из гордости она никогда не переспрашивала звонивших по телефону, на всё отвечала «да», «превосходно», «это очень мило с вашей стороны». Потом оказывалось, что она обещала принять участие в сборе средств на строительство новой больницы, присоединиться к церковной общине «Евреи за Христа», подписаться на журнал «Гольф», прийти на годовщину свадьбы к соседям. Люди обижались, втихомолку поругивали странную русскую. Только телефонные торговцы и зазывалы были довольны. Они подхватывали все ее неосторожные «да», ловили на слове, и Антону потом приходилось с извинениями и приплатами отправлять обратно радиоприемники, пылесосы, ковры, холодильники.

Но тяжелее всего давались миссис Себеж-7 ситуации, в которых нужно было воспользоваться чьей-то отзывчивостью, добротой, гостеприимством. Например, позволить секретарше Антона отвезти ее в незнакомый магазин. Или на выставку цветов. Или пойти на интервью в колледж, в котором приятель миссис Дарси обещал помочь устроиться на преподавательскую работу. Переночевать в чужом доме – об этом не могло быть и речи. Даже отправиться в гости на обед она соглашалась лишь в том случае, если ей разрешали принести какие-нибудь роскошные дары, вдвое-втрое превышающие расходы хозяев: ящик дорогого вина, фарфоровую расписную вазу, не нужный никому самовар.

Из всех старых друзей теплее всех отнеслись к жене-7 Келлерсы. Для них, проживших вместе тридцать лет, каждый новый брак Энтони Себежа был как очередной том полюбившегося романа, который предстоит прочесть с мечтательным и чуть завистливым любопытством. И Келлерсы, и их гости старались умерять при Меладе свою обычную язвительность. Они как бы окружали ее стерильным колпаком, под который не должны были проникать микробы иронии.

Антону казалось, что Мелада тоже полюбила эти визиты. Она, как могла, старалась удовлетворить любознательность Марты Келлерс и ее университетских коллег-экономистов, расспрашивавших ее о тайнах перевернутой экономики, в которой потребитель всегда не прав. Иногда, если вечеринка бывала особенно многолюдной, Мелада извинялась и просила разрешения удалиться ненадолго, погулять внизу по берегу ручья. Однажды, когда она незаметно вернулась в дом, присоединилась к веселящейся компании, Антон услышал, как соседка Келлерсов, пришедшая пять минут назад, негромко сказала своей приятельнице:

– Ой, смотри, это та самая женщина.

– Где?

– Вон, у бара, наливает себе сок. Помнишь, я тебе рассказывала? Та, которая всегда рыдает внизу у ручья, обняв лиственницу. Она, видимо, думает, что кусты скрывают ее. Не знает, что лиственница видна из окон моей спальни.

После этого эпизода Антон не пытался настаивать на своем, если Мелада говорила, что ей не хочется в гости.

Дверь гаража бесшумно ползет вверх, голубенькая «тойота» медленно выезжает на дорожку. Принаряженные дети уже сидят внутри. Младшая – в детском креслице на заднем сиденье, старший мальчик – впереди, рядом с матерью. Она притормаживает, выключает мотор, выходит. Идет обратно, перебирая ключи. Запирает гараж, потом – дверь главного входа. Шторы в доме опущены. Женщина отстегивает домашние ключи от общей связки, прячет их в конверт, заклеивает его.

Садится обратно в машину.

За окнами плывут лужайки, кустики, крылечки, утопающие в осенних георгинах. На одной из лужаек гипсовый дельфин, встав на хвост, держит над собой рассыпающийся водяной зонтик.

«Тойота» останавливается у почтового ящика. Женщина опускает стекло и бросает в щель конверт с ключами.

«Всегда рыдает, обняв лиственницу» – эта фраза надолго застряла в голове Антона. «Почему? – спрашивал он себя. – Чего ей не хватает? Неужели все здесь так мучительно для нее? Любящий муж, приветливые друзья, развлечения, обеспеченность, здоровье – у нее есть всё. Сколько лет ей нужно будет привыкать к новой жизни?»

Реальные поводы для огорчений были у нее – так он считал – только в первые месяцы. Например, она очень близко к сердцу приняла газетную шумиху, поднявшуюся после их бегства. «Похищение национальных сокровищ!» «Россия требует вернуть украденные картины». «Кому принадлежит искусство?» «Крупнейшее ограбление века!» Меладе пришлось встретиться с дипломатами Перевернутой родины и официально заявить, что она не была похищена, а уехала добровольно, но что к увозу картин она не имеет никакого отношения. Нет, причины отъезда исключительно личного порядка – желание вступить в брак с любимым человеком. Нет, он никакой не жулик и не авантюрист. Он хотел научить вас делать хорошие консервы и строить хорошие мосты. А заодно искал потерявшуюся дочь. О картинах же он ничего не знал. Просто помогал уехать старому чудаку.

Тем не менее ее объявили соучастницей преступления, требовали выдачи обратно для предания суду. Даже отец, Павел Касьянович Сухумин, опубликовал в центральной московской газете отречение от изменницы-дочери, вычеркнул ее навеки из своего сердца и из списков невиноватых.

От газетной брани еще можно было укрыться, заперев себя на берегу мраморного бассейна в многонациональном загородном особняке. Но куда было спрятаться от призраков прежних жен? Они витали повсюду. Напоминали о себе то дарственной надписью на лампе, то фотографией, забытой между страницами книги, то телефонными звонками детей, то случайными обмолвками новых знакомых.

– Ну какая разница, сколько их у меня было до тебя? – восклицал Антон. – Неужели это так важно? Главное, что сейчас мне никто, кроме тебя, не нужен. Я ведь не спрашиваю, сколько возлюбленных у тебя было до нашей встречи. Мои бывшие жены не сделали тебе ничего плохого. А твой бывший поклонник чуть не вмазал меня гусеницей в псковский песок.

Но ей было важно. Очень. Обнаружить еще одну жену в его прошлом было для нее каждый раз так же больно, как узнать об измене. Сегодняшней, горячей. И все же это была не ревность. Скорее горечь утраты. Словно возрастание ее порядкового номера отодвигало ее все дальше и дальше от чего-то, без чего жизнь была не жизнь для нее. Но от чего? Пытаясь объяснить ему, она употребила русское слово, которого он сначала не понял.

– Ты просто забыл. Это то самое, о чем разглагольствовал Козулин-старший в Хельсинкском порту. Неповторимость. Как все к ней стремятся, как платят любые деньги. Я не понимала, как для меня это важно, пока не стала терять. С каждой новой твоей женой, выплывающей из прошлого, моя неповторимость убывает. Сколько ее у меня осталось? Одна пятая?

(Разговор проходил в те дни, когда она еще ничего не знала о жене-3 и жене-4.)

Как всегда, он надеялся на то, что появление на свет ребенка отвлечет ее от этих горестных подсчетов. Однако сын Никифор не сумел сыграть роль миротворца. Наоборот – он сделался объектом ожесточенных споров.

Антон пытался сохранять спокойный тон.

– Объясни, почему ты хочешь растить его так, как тебя растили в Конь-Колодце? Почему хочешь провести его в жизни точно теми же тропинками, которыми тебя вела бабка Пелагея? Ты выросла очень счастливой? Ты считаешь себя образцом, совершенством? Даже если бы это было так – твой сын совершенно другой человек. У него может быть другой характер, другие потребности, другие желания.

– Нет, нет, нет… Ты все перевернул с ног на голову… Наоборот! Я как раз хочу, чтобы он смог стать всем, чем я не стала, чтобы избежал всех ям, в которые падала я.

– Но почему для этого необходимо на каждое его «хочу» отвечать «нельзя»? Что страшного, если он съест клубничину не после завтрака, а с самого утра? Почему ему нельзя включать и выключать свет? Почему нельзя сосать мое ухо? Он еще не хочет спать – зачем заставлять его? Что – ему завтра рано вставать на службу?

– У ребенка должен быть режим, он должен понимать разницу между «можно» и «нельзя»…

– Но почему «можно» должно быть таким узеньким, а «нельзя» – таким необъятным? Как он научится управляться с вилкой и ножом, с клеем и ножницами, с мыльницей и расческой, если все это у него отнимают, все остается за границей «нельзя»?

Она не выдерживала, начинала кричать, что он затирает ее, что ей ничего не принадлежит в этом доме, что даже ребенка она не может считать своим и воспитывать по-своему. Никифор начинал плакать, колотил кулачками то одного, то другого. Отец с готовностью принимал стойку на коленях и отвечал серией нежнейших апперкотов. Мать прерывала схватку неравных весовых категорий и уносила брыкающегося бойца за канаты, в безопасное «нельзя».

Она не умела радоваться их богатству. Ни дом, ни цветущий страховой бизнес, ни потиражные за книги о приключениях «Вавилонии», ни радиотелевизионные гонорары, ни поступления от фирмы «Пиргорой» (холодильник для путешествующих кошатников пользовался большим спросом, и адмирал Козулин щедро отчислял изобретателю по два цента с каждой банки, вскрытой часовым механизмом) не доставляли ей никакого удовольствия. Она начала экономить на мелочах. Вырезала двадцатицентовые купоны из газет и журналов и потом с гордостью подсчитывала свой выигрыш после каждой поездки в магазин. Старательно прятала в холодильник остатки еды. Подавала на стол остатки курицы и на второй, и на третий день. Кусок хлеба должен был зачерстветь до стука, ломтик колбасы – украситься зеленым пятном, прежде чем она соглашалась выбросить их.

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Седьмая жена - Игорь Ефимов бесплатно.

Оставить комментарий