Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

— Дедушка! Дедушка! — вдруг услышал он позади себя приглушенный ребячий оклик.

Старик обернулся. Вприпрыжку, с закинутой за плечо винтовкой его догонял Димка. Глаза его возбужденно сверкали.

— Димка! Ты откуда? — невольно останавливаясь, крикнул Прохор Матвеевич. — Тебя же отец ищет. Ты где пропадал?

Запыхавшись, переводя учащенное дыхание, Димка сообщил:

— Дедушка, я вам расскажу такое… Я двух фашистов из винтовки прикончил, дедушка! На переезде!.. Сам, собственными глазами видел, честное комсомольское слово!

— Ты не ври много, а скорее беги к отцу, — точно холодной водой окатил Димку старик Волгин. — Отец разведчиков по всему городу разослал, мать тоже с ума сходит, думает — погиб, а ты и не вспомнил…

«Так и знал, — не поверят», — подумал Димка и, задерживая нетерпеливый шаг, стал доказывать:

— Дедушка… товарищ Волгин, я же вам говорю — честное комсомольское… И чего бы я врал? Я докажу: у меня двух обойм нехватает. А задержался я на Лермонтовской… Там, на Буденновском, фашистских танков и мотоциклистов каша, — вытирая на ходу потное, освещаемое отблесками пожаров лицо и захлебываясь, рассказывал Димка. — Ежели бы у меня были гранаты, а либо бутылки, честное комсомольское, можно было бы парочку танков подпалить. Они, как до того столба, от меня были. Эх, и почему у меня не было хотя бы одной бутылки! А у вас, вижу, их — полные карманы…

— Ладно, ладно, до моих бутылок тебе нет никакого дела, — сердито буркнул Прохор Матвеевич. — Живо беги к отцу — там он разберется, что ты делал и где был.

Димка смерил старика Волгина негодующим взглядом.

— Ничего мне не будет. Дайте мне одну бутылку. Носите их и карманах бестолку. Да и куда вам? Эх!.. Тоже мне — ополченец… Дайте, говорю, одну бутылку!

— Отстань! — сурово прикрикнул Прохор Матвеевич.

Димка презрительно сплюнул, побежал догонять отца, который шел где-то впереди.

Он нашел его только у переправы, вырос перед ним неожиданно и виновато отрапортовал:

— Товарищ командир роты, боец третьей ополченской роты Домиан Костерин явился. На переезде мною уничтожено два фашиста…

— Что? Что ты врешь? — У Семена Борисовича даже рука зачесалась от злости, смешанной с радостью: хотелось «смазать» непослушного мальчишку за самовольство, отплатить ему за все причиненные тревоги и в то же время кинуться к нему, обнять любовными отцовскими руками. — Б-болван! Где бегаешь? — закричал он и, понизив голос, наслаждаясь радостью, что видит сына живым и невредимым, добавил: — Боец Домиан Костерин, для начала арестовываю тебя, как не знающего своих обязанностей, на трое суток с взятием под стражу на той стороне Дона… — И еще более тихим, остывающим голосом добавил: — Оболтус! Я вот еще тебе дам трепку на том берегу.

— Папа, да ведь я же двух фашистов… — начал было Димка.

Но сердитый окрик отца прервал его:

— Довольно! Сейчас же явись к матери!

«Не поверили… не поверили…» — чуть не плача, с негодованием и обидой думал Димка, усаживаясь в лодку, переправлявшую ополченцев на другой берег.

Под арест Димку все-таки не посадили, и в геройство его поверили немногие, а отец стал добродушно подтрунивать над ним:

— Вернемся в Ростов, ты хоть то место, где двух гитлеряков уложил, покажешь, — может, они там долежат до того счастливого часа…

23

Перед вечером, когда снаряды уже рвались на окраинах и разнесся слух, что немецкие автоматчики, переодетые в форму советской милиции, проникли в город, начальник дороги вызвал Юрия к себе:

— Поедемте со мной на вокзал, — сказал он. — Надо проверить, отправлены ли последние два эшелона с оборудованием.

Юрий старался не выдать своего волнения и послушно сел рядом с шофером в машину. Он был все в том же поношенном пиджачке и бумажных брюках — ничем не приметный, непохожий на инженера. В последние дни он решил держаться как можно незаметнее. Из управления все уже давно эвакуировались, и в душе он бранил излишне ретивого, как ему казалось, начальника за то, что тот все еще не уезжал и всюду таскал его с собой.

Сверкающий черным лаком «Зис» устремился по пустынной улице к вокзалу. Грохотало очень близко, и начальник дороги то и дело нетерпеливо высовывался из кабины.

До моста через Темерник доехали благополучно. Вдруг шофер застопорил машину. На железнодорожных путях шел бой. За мостом пробежала цепочка каких-то людей с винтовками.

— Возвращайтесь назад! — приказал начальник дороги шоферу, с сожалением посмотрев в сторону пылающего вокзала.

Взрывные воздушные волны так и подбрасывали машину, словно она подскакивала на ухабах.

Группа людей, в отлично сшитой милицейской форме, выставив вперед автоматы, остановила у первого перекрестка с ревом разогнавшуюся на гору машину.

Начальник дороги отворил дверцу, высунулся из кабины.

— В чем дело? — спросил он нетерпеливо.

Нацеливая автоматы на машину, подбежали трое. Их новенькие шинели и фуражки, длинные наглые лица показались Юрию подозрительными. Ноги его сразу словно погрузились в лед, прилипли к полу кабины.

— Выходить! — резко скомандовал голубоглазый лопоухий «милиционер».

— Шнелль! — выкрикнул другой и всунул дуло похожего на кочергу автомата в раскрытое окошко кабины.

— Что ж, выйду, — сказал начальник дороги и быстро сунул руку в карман темносиних галифе, где у него лежал пистолет.

Но третий эсэсовец предусмотрительно схватил его за локоть.

— Комиссар? — очень внятно среди внезапной тишины спросил он. На побелевшем лице эсэсовца вылупились стеклянные, очень светлые глаза.

Внимание эсэсовцев было целиком приковано к «комиссару», который, судя по одежде, по лицу, по поведению и машине, в которой он ехал, сразу же показался им крупной дичью, и они на какое-то время забыли о неприметном с виду Юрии и шофере.

Пользуясь замешательством, шофер вылез из кабины и потянул за собой Юрия. Какие-то люди, среди которых были и женщины, сгоняемые немцами в кучу, теснились на краю тротуара. Юрий стоял, притиснутый толпой к машине, не зная, что делать: бежать или оставаться на месте.

Он услышал, как начальник дороги, оттесняемый от машины и толпы, сказал громко:

— Что, гитлеровская шпана? В открытую трусите, так под маркой милиции решили работать?

И в это время кто-то с силой потянул Юрия за руку, он очутился за спинами шарахнувшихся к воротам людей. Резкая автоматная очередь рванула воздух.

Толпа увлекла Юрия под каменный темный свод. Не помня себя, он перебежал двор, нырнул в первую дверь, спрятался под нижним пролетом лестницы.

Он просидел в своем убежище до глубокой темноты. До слуха его долетала то далекая, то близкая ружейная стрельба. Иногда казалось, что все это только чудится ему, так же как чудился все время спокойный голос начальника дороги и автоматная очередь.

Но вот все стихло, и только доносился откуда-то протяжный однообразный звук, похожий на вой ветра в трубе. Юрий наконец решился выйти из своего укрытия. Крадучись, он долго плутал по каким-то закоулкам между черных, как гробы, домов. Выбравшись на освещенную заревом улицу, прячась в тени и часто останавливаясь, он побежал вниз, к Дону, надеясь проскользнуть по уцелевшей переправе на левый берег. Но переправ уже не было; всюду шныряли немцы…

Часа через два, измученный и отупевший, Юрий постучал в дверь отцовской квартиры. Когда он переступил порог, Гавриловна чуть не выронила свечу и в страхе отшатнулась: перед ней стоял изможденный человек с бледным лицом и блуждающими глазами.

24

Два дня никто не стучался в квартиру Якутовых. Гавриловна выходила только за водой к Дону (подача ее с приходом немцев прекратилась), а Юрий сидел в своей комнате, бледный, небритый и, куря папиросу за папиросой, прислушивался к каждому звуку, доносившемуся с улицы.

Теперь он понимал — война поставила его лицом к лицу перед решением какой-то небывало трудной задачи, а последние события совсем перевернули его жизнь.

Юрий то подходил к окну и из-за полуприкрытой ставни глядел на улицу, ожидая, что вот покажутся немцы, но они не появлялись; то шагал по комнате, то ложился на диван и в отчаянии сжимал руками голову.

«Что делать? Что делать?» — спрашивал он себя. В самом деле, не мог же он остаться в оккупированном городе. Надо было уходить, перебираться на ту сторону фронта, пока Красная Армия недалеко. Но как перейти? Хватит ли у него на такой подвиг сил, мужества, умения? Но сидеть и ждать тоже нельзя. А если Красная Армия не скоро вернется? Если эта железная завеса надолго отгородила его от всего, с чем он был связан еще недавно?

Утром на третий день в квартиру Якутовых настойчиво постучали.

— Это они, — засуетилась Гавриловна.

Стук, более настойчивый и нетерпеливый, повторился. Юрий сидел в своей комнате, сжав до боли челюсти.