Наследница чужой жизни - Татьяна Юрьевна Лисицына

Ну отчего же?! Художники тоже должны быть на войте.

– Елизавета Ракитина, – Алиса решила обойтись без графини, так же, как и он.

– Ракитина? – художник тепло улыбнулся, обтирая руку тряпкой от краски. – Жена? Сестра? Самого Ракитина не знаю, но наслышан о его геройствах.

– Жена, – вздохнула Алиса, вспомнив, как бесславно началась их жизнь тут и снова жалея о пощёчине. – Свадьба была в сентябре. В Петербурге.

– И вы, значит, за мужем отправились сюда, – художник сочувственно причмокнул губами.

Алиса кивнула и вдруг совершенно по-детски сказала:

– Только вот боюсь, что не справлюсь. Не смогу себе простить, если…

– А ты не бойся, – он посмотрел ей прямо в глаза. – Ты справишься. Тяжело будет поначалу. Ты же после блестящего Петербурга и балов попала в такое пекло. Но у тебя глаза хорошие. Из выйдет будет настоящая помощница для раненых. Ты своей красотой будешь вдохновлять их жить. Красота огромная сила для женщины. Ты думаешь, она только для тебя дана?! Нет, милая, и даже не только для мужа. Красота женщины это всеобщее достояние. Смотришь на красивую женщину и хочется творить. Я хотел бы тебя нарисовать в форме сестры милосердия, – Верещагин прикрыл глаза. – Походная кровать. На ней раненый офицер. Рука забинтована. А ты сидишь рядом и пишешь письмо под диктовку. Косынка отброшена, волосы рассыпались по плечам.

Алиса чувствовала, как с каждым словом художника в неё вливается сила. Как же ей повезло, что она встретила его. А вдруг он её нарисует, и картина попадёт в Третьяковку, а потом она вернётся в своё время и увидит себя. Не себя, конечно, а графиню Ракитину, в девичестве Калиновскую, оборвала себя Алиса.

– Вам, наверно, тоже страшно? – неуверенно спросила Алиса. – Вы ведь не военный, а художник.

– Для того, чтобы нарисовать войну такой, какая она есть, нужно пройти через этот ад солдатом. Нельзя смотреть из бинокля. Нужно, чтобы в той крови, – Верещагин помахал кисточкой в красной краске, была и твоя кровь. – Ты должен сам слышать стоны друзей и закрывать им глаза. Только тогда это действительно будет протест, который когда-нибудь дойдёт до тех, кто начинает войны. Я сразу присоединился к войне. Был ранен. При третьем штурме Плевны погиб мой брат. Еле держась в седле, я поехал отыскивать его и не нашёл.

– Примите мои соболезнования, – Алиса заметила, какой скорбью подёрнулось лицо художника.

Верещагин кивнул.

– Нельзя приурочивать штурм ко дню рождения Александра II, – Верещагин смахнул слезу и яростно добавил. – Это было грубейшей ошибкой командования. Наши войска были не готовы. Напрасная гибель людей. Я должен нарисовать картину. У меня есть задумка. Я вам покажу. – Верещагин порылся в папке и достал рисунок. – В левом углу изображены всего два человека: священник, который служит панихиду по погибшим воинам, а рядом с ним командир с фуражкой в руке, который пришёл попрощаться с погибшими. Тела павших сливаются с цветом земли. А небо, – художник посмотрел вверх. – Небо, не такое, как сегодня, яркое и голубое. Небо затянуто тучами. Небеса тоже скорбят. Алиса вдруг вспомнила эту картину. Она видела её в Третьяковке.

– Вы её напишете. «Обязательно», —сказала она и неожиданно протянула руку художнику. – Спасибо вам. Вы вдохнули в меня мужество.

Художник поцеловал ей руку.

– Я теперь буду бить войну каждым своим мазком, чтобы таким, как вы, не пришлось после свадьбы оказаться здесь.

Алиса попрощалась с художником и поспешила уверенным шагом к госпиталю. Если Верещагин верит в неё, она умрёт, но не сдастся.

Думая о художнике, Алиса прошла несколько шагов и наткнулась на Стаса.

– Ой! Ты что здесь делаешь?

– Наблюдаю, как моя жена уже нашла себе поклонника, – мрачно заявил Стас. – Алиса от удивления онемела. Не зря ей казалось, что за ними кто-то наблюдает, но она была так увлечена беседой, что забыла про это. Так значит, Стас увидел, как Верещагин поцеловал ей руку. Ох, как нехорошо это особенно после пощёчины. Но это же никакой не поклонник, надо объяснить, но Алису вдруг разобрала вредность. Скорее всего это была вредность, доставшаяся от Лизы.

– А ты, значит, подглядываешь?! – Алиса прищурилась на Стаса.

– Вовсе нет. Так получилось. Я издалека увидел, что ты пошла сюда и отправился за тобой. Но ты уже кокетничала с художником, и твой верный муж не смел мешать.

– И правильно сделал, я как раз договаривалась, чтобы художник написал мой портрет в этом наряде, – Алиса развела широкую юбку в сторону. Будем детям показывать.

– Удивляюсь твоему легкомыслию. Здесь война, а не петербургский салон, – Стас повернулся, чтобы уйти, но Алиса схватила его за руку и забежала вперёд.

– Не глупи. Ты не знаешь кто это?

– И знать не хочу. Люди на войне воюют, а не рисуют мазню какую-то.

Алиса расхохоталась.

– Ну ты у меня и ревнивец. Это же Верещагин. Сам Верещагин. Его картины в Третьяковке висят. Но, то есть висят в нашем времени. Он станет знаменитым.

Стас нахмурился.

– Не знаю я никакого Верещагина.

– Верещагин написал картину «Апофеоз войны». Помнишь, гора черепов на поле боя, над которыми летают вороны?

– Ну эту да, – Стас выглядел озадаченным. – Только я фамилию художника не помню.

– И, между прочим, то, что ты назвал мазнёй, тоже будет висеть в Третьяковке.

Стас прижал руки к груди.

– Ну пусть простит знаменитый художник ревнивого мужа. – Неожиданно лицо его прояснилось. – Слушай, а ты молодец, не растерялась. Сама портрет ему заказала.

– Я не заказывала, он сам предложил. Если время будет. Сказал, ему моё лицо понравилось, – Алиса прикусила губу, осознав, что этого говорить не стоило.

– Ах, лицо понравилось?!– он обхватил её лицо в ладони и прижался к её губам. – А всё остальное не понравилось?! Ах ну да, он же не видел, как ты прекрасна в бальном платье. – А ну, пошли, – Стас схватил её за руку и потащил.

– Куда?

– Знакомиться с художником. Представишь меня по всем правилам.

Алиса не успела опомниться, как они предстали перед Верещагиным, который оторвался от картины и удивлённо посмотрел на них.

– Разрешите представить вам моего мужа, Александра Ракитина! – сказала Алиса, словно они были в салоне.

– Очень приятно. Наслышан о вас,