Про/чтение (сборник эссе) - Юзеф Чапский

В последние месяцы я все собирался написать ему, напомнить о той встрече и сказать, как многим я ему долгие годы был обязан. Я все откладывал письмо и уже никогда ему этого не напишу.

1970

30. Две провокации

Он нашел его потом по следу и только тогда понял, откуда взялось его странное поведение…[424]

Чеслав Милош

В конечном счете я благодарен Чеславу Милошу за статью «Большие тени[425]», которая поначалу так меня возмутила. Благодаря ей я вернулся к «Теням в пещере[426]», книге, зачитанной до дыр, — вернулся с непреходящим жаром.

Милош удивляется, что в эмиграции она не вызвала громких споров. Слишком сложная? Конечно да, почти четыреста страниц, начиненная таким зарядом мысли, всегда связанной с реальностью сегодняшней Польши, не предлагающая читателю никаких ясных рецептов или выводов (начавшийся было в первой части роман с Белой Блузочкой быстро обрывается, уступая место почти исключительно идейным спорам). Она не заканчивается, как утверждает Милош, «обычным разведением руками» бессильного героя или даже автора, но требует от читателя, чтобы тот продолжил ход мысли автора и сам попытался прийти к выводу.

Нигде прежде я не читал такого четкого описания попытки затуманить умы в Польше, этой длительной работы в области «программирования мозгов», которым было бы слишком просто пренебречь, высмеивая лишь новояз, язык-жвачку.

Если Оруэлл был пророком новояза, то Сталиньский, кажется, стал первым его проницательным исследователем уже на конкретном материале, на основании его практики и достижений в Польше.

Статья Милоша (и отчасти также Сальского) еще раз дала мне понять, насколько по-разному может быть воспринята книга такого масштаба.

Сальский в очень точной статье называет героя, Романа, «тряпкой». Так значит, человек, способный с такой проницательной смелостью смотреть на польскую действительность, сталкивая ее с направлением мысли Казика — защитника «запрограммированной» коммунистической идеи, — тряпка? Но ведь Роман своим диалогом с Казиком заставляет нас задуматься над жизненной позицией Поляка hic et nunc!

«Тени в пещере» вместе с ее героем — это провокация читателя. Она заставляет его в себе самом найти ответ на ряд поставленных вопросов.

Роман и Казик

Казик, бывший сторонник Пилсудского, подхорунжий в сентябрьской кампании, которого Роман в то время спасает от самоубийства, теперь, более двадцати пяти лет спустя, — противник другого калибра, чем Белая Блузочка, с детства верившая и верящая во все, во что ей велели верить партийные власти Народной Польши. Казик, сам переживший искушение, теперь сам стал умелым и тонким искусителем. Это маленький ученик Великого инквизитора из Достоевского (тот утверждал, что люди только тогда могут быть счастливыми, когда мы не требуем от них свободы любви и выбора, а наоборот, эту свободу у них отбираем). Разве не то же самое говорит нам обращенный Казик? Бывший последователь Пилсудского объясняет Роману, как следует сегодня бороться за Польшу и во благо Польши. Достаточно стереть резинкой некоторые факты новейшей истории, другие полностью подменить, а в первую очередь нужно поменять значения слов, создать новые, обязательные для каждого поляка словесные конвенции, которые, неустанно повторяемые, навязываемые при каждом удобном случае, в итоге будут внушены каждому поляку, и каждый поляк почувствует себя в рамках этой конвенции счастливым, при условии, однако, что все подчинятся новой конвенции. («Если объединить и спасти народ можно только путем лжи, то нужно лгать».) Если каждый поляк благодаря упорной работе над каждым его словом, жестом и рефлексом в итоге поверит, что коммунизм — вещь естественная, чего еще желать? А если все в это поверят, то ложь перестанет быть ложью. При этом Казик не забывает о соседях:

Русские показали в Катыни, как и до этого во Львове, на что способны… Аппарат может также стать источником ни с чем не сравнимой мощи, охватывающей всю жизнь, централизованно управляемой железной мафией, при одном условии — что в обществе не останется никаких сил и движений, способных ему противостоять, что общество будет покорным, ибо послушным и бессильным.

Поток речи искусителя не действовал бы столь сильно, если бы мы не чувствовали, что Роман слушает его так внимательно, потому что и он уже переживает слова Казика как искушение, как другой полюс своих собственных сомнений. Значение этой книги состоит в том, что голос противника передан нам безо всякой попытки облегчить себе (и нам) суд над новой верой Казика. «Другой Польши нет и не будет», — говорит искуситель, но Роман, как будто на какое-то мгновение поддавшись чарам, вдруг чувствует сильнейшую усталость и глухой протест, ему начинает казаться, что повторяющий одно и то же Казик хочет убедить не его, а самого себя. Это столкновение двух поляков — борьба не только за судьбу Польши, но и за смысл существования человека вообще.

Милош

Выводы Милоша после прочтения «Теней в пещере» показались мне совершенно неожиданными.

«Безо всякой жалости к себе» (и к нам) Милош пишет, что поляки не способны думать о судьбе человека как такового — им дана только мысль утилитарная, рационалистическая; эти взгляды он вменяет не только герою, но и самому автору книги! Польша способна только на мощный национализм, только из него она может черпать силы, когда страна стала «наконец национально однородной» (разрядка моя). Поэтому забота о смысле существования в целом, о судьбах человечества — «это не для нас, не надо делать вид», а католицизм дорог нам лишь постольку, поскольку он представляет собой «гарантию эффективности нашего сопротивления». И только. И значит, мы не можем даже осознать, что католицизм — это один из путей (а в Польше — главный) к образу мира в ином измерении, где человеческая жизнь имеет