Россия молодая - Юрий Герман

Через час оба моряка ревели песню, выпучив друг на друга мутные глаза:

Кто после бури вернется домойИ встретит невесту мою,Пусть скажет, что сплю я под синей волнойИ нету мне места в раю…

Чья-то тяжелая рука легла на плечо капитана Альстрема. Он стряхнул руку не оглянувшись. Рука легла еще раз — тяжелее. Капитан Альстрем обернулся в ярости: перед ним стоял человек в черной одежде лекаря, с острым взглядом, с темным лицом.

— Какого черта вам от меня надо? — спросил Альстрем.

— Вы славно проводите свое время в ту пору, когда с вашей галеры бегут русские каторжане, — сказал незнакомец. — Шаутбенахт галерного флота короны вряд ли похвалит вас…

Альстрем начал медленно трезветь. Капитан над портом все еще пытался допеть песню.

— А кто вы такой? — спросил Альстрем нетвердым голосом.

Незнакомец сел на скамью, снял башмак и ножом оторвал каблук. В каблуке был тайник. Из тайника незнакомец достал медную капсюлю, раскрыл ее и положил перед капитаном квадратный кусочек тонкого пергамента, на котором готическим шрифтом было написано, что Ларс Дес-Фонтейнес есть тайный агент его величества короля и всем подданным короны под страхом лишения жизни надлежит во всем помогать упомянутому агенту.

— Отсюда вы идете в Стокгольм? — спросил Ларс Дес-Фонтейнес.

— В Стокгольм, гере…

— Я имею чин премьер-лейтенанта! — сухо сказал Дес-Фонтейнес. — Вы возьмете меня на борт. Советую вам протрезветь и навести порядок на галере…

Ночью испуганный капитан Альстрем объяснял своему гостю, что шиурма мрет от голода, что три унции сухарей в день на гребца ведут к полному истощению сил, что за один только переход от Стокгольма до Улеаборга в море выбросили шестнадцать трупов каторжан. Дес-Фонтейнес смотрел в переборку каюты пустыми глазами и, казалось, не слушал. О борт галеры стукались шлюпки, там, при свете факелов, шла выгрузка пушек, ядер и продовольствия.

— Сколько человек бежало? — спросил Дес-Фонтейнес.

— Девять. Троих уже поймали.

— Кто помог им расковаться?

— Русский из военнопленных.

— Я сам произведу следствие! — сказал Дес-Фонтейнес.

Комит Сигге и два подкомита привели в каюту закованного человека с бритой головой и с медленной, осторожной речью.

— Ты русский? — спросил Дес-Фонтейнес.

Каторжанин ответил не торопясь:

— Русский.

— Как тебя зовут?

— Звали Щербатым, а нынче живем без имени. Кличку дали, как псу.

Дес-Фонтейнес внимательно смотрел на каторжанина. Комит Сигге почтительно доложил, что перед побегом преступники получили от Щербатого письмо.

— Ты давал им письмо? — спросил Дес-Фонтейнес.

— Не было никакого письма! — сказал Щербатый.

— Ты тот шпион, который доносит московитам о приготовлениях нашей экспедиции в город Архангельский. Так?

Щербатый молчал.

Премьер-лейтенант, не вставая, ударил его кулаком снизу вверх в подбородок. Русский покачнулся, изо рта у него хлынула кровь.

— Ты имеешь своего человека в Стокгольме. Так?

Щербатый молча утирал рот ладонью.

— Кто твой человек в Стокгольме? Говори, иначе я с тебя с живого сниму кожу.

Щербатый вздохнул и ничего не сказал.

— Посадите его в носовой трюм! — по-шведски приказал Дес-Фонтейнес. — Прикажите надежному человеку непрерывно каплями лить на его темя холодную воду. Люди, которые будут лить воду, должны сменяться каждые два часа — это не простая работа. Я сам буду следить за экзекуцией…

К рассвету галера снялась с якоря. Дес-Фонтейнес в длинном плаще, в шляпе, надвинутой на глаза, поднялся на кормовую куршею, где в своем кресле, под флагом, раздуваемым ветром, сидел капитан Мунк Альстрем. Музыканты литаврами отбивали такт для гребцов. Шиурма, по пять каторжан на одной банке, с глухим вздохом поднимала валек, весло опускалось в воду, люди откидывались назад — гребли. Однообразно и глухо бил большой барабан, высвистывали рога, со звоном ухали литавры. Два подкомита с длинными кнутами стояли на середине и на носу галеры, чтобы стегать обнаженные спины загребных. Матрос из вольных — длиннолицый голландец, согнувшись, чтобы ненароком не попасть под удар кнута, ходил между каторжанами, совал в рот ослабевающим лепешки из ржаного хлеба, вымоченные в вине.

— Ход? — спросил премьер-лейтенант.

— Пять узлов! — ответил Сигге.

— И на большее вы неспособны?

— Быть может, позже мы поставим паруса…

Премьер-лейтенант молча смотрел на шиурму. Каторжанин на шестой скамье повалился боком на своего соседа. Белобрысый голландец ползком пробрался к умирающему и стал бить молотком по зубилу, — загребный более не нуждался в оковах. Цепь отвалилась от кольца. Другой вольный — в меховом жилете — багром зацепил каторжанина за штаны и выволок в проход.

— За борт! — приказал Сигге.

— Так за борт! — повторил подкомит и, оскалившись, стегнул кнутом гребца, который, застыв, взглядом провожал своего погибшего товарища.

Теперь литавры ухали быстрее. Со скрежетом и скрипом ходили весла в огромных уключинах. От полуголых гребцов шел пар.

— Сколько у вас каторжан? — спросил Дес-Фонтейнес.

— Сотен пять наберется! — ответил Альстрем.

— Много русских?

— Более половины. После Нарвы мы получили пятнадцать тысяч человек. Их погнали в Ревель, но там нечем было их кормить. Они хотели есть и покушались на имущество жителей города. Жители получили оружие, чтобы каждый мог по своему усмотрению защищаться от пленных. Их стреляли как собак. Оставшиеся в живых были сданы на галеры. Кроме русских, у нас есть и шведы. Теперь наказываются галерами мятежники, дерзнувшие не подчиниться своему дворянину…

— А такие есть?

— Немало, гере премьер-лейтенант. А Лютер сказал: «Пусть кто может, душит и колет, тайно или открыто, — и помнит, что нет ничего более ядовитого, вредного и бессовестного, нежели мятежники».

Премьер-лейтенант кивнул:

— Старик Лютер был умен.

— Его величество король, — сказал Альстрем, — да продлит господь его дни, — верный лютеранин, и теперь вряд ли вы отыщете в Швеции мятежника, не понесшего заслуженную кару.

Дес-Фонтейнес молчал, сложив под плащом руки на груди. Суровое темное лицо его ничего не выражало, глаза смотрели вдаль, в снежную морскую мглу.

— Не так давно возмутились крестьяне шаутбенахта Юленшерны, — продолжал Альстрем. — Это было незадолго до того, как шаутбенахт вступил в брак. Быть может, вы не знаете, что свадьба ярла шаутбенахта праздновалась в королевском дворце с пышностью и великолепием, достойными нашего адмирала…

Премьер-лейтенант спросил, зевнув:

— Невесте столько же лет, сколько ему? Шестьдесят?

Альстрем засмеялся:

— О нет, гере премьер-лейтенант. Баронессе Маргрет Стромберг не более тридцати…

Ларс Дес-Фонтейнес резко повернулся к капитану. В одно мгновение лицо его посерело.

— Маргрет Стромберг? Вы говорите о дочери графа Пипера?

— Да, гере премьер-лейтенант. Баронесса овдовела четыре года тому назад и по прошествии траурного времени вышла замуж вторым браком за нашего адмирала.

Премьер-лейтенант усмехнулся:

— Да, да, — сказал он, — все случается на свете, все бывает…

Он вновь отвернулся от Альстрема, и лицо его опять стало спокойным. Капитан рассказывал о возмущении крестьян Юленшерны и о том, как многие из них были отправлены на галеры. Дес-Фонтейнес слушал не прерывая. Потом он спросил:

— Значит, в Швеции все хорошо?

— Да, в Швеции все хорошо.

— А что говорят о войне с Россией? — странно улыбаясь, спросил премьер-лейтенант. — Наверное, после того как мы разгромили московитов под Нарвой, все хотят воевать дальше?

— Шведы хотят того, чего желает король, — ответил осторожный Альстрем. — Шведы высоко чтят своего короля, заботами которого, с помощью божьей, весь мир трепещет перед нами.

2. Назови известные тебе имена!

Когда солнце поднялось высоко, премьер-лейтенант велел капитану галеры повесить на ноке первого из пойманных беглецов. Профос — галерный палач — принес готовую петлю. Беглец — плечистый и сильный человек лет тридцати, с наголо обритой, как у всей шиурмы, головой — медленно оглядел заштилевшее море, покрытые снегом далекие берега Швеции, высокое светлоголубое северное небо и сказал с силой в хрипловатом голосе: