Грехи людские - Маргарет Пембертон

Она оглядела роскошный интерьер ресторана. Было очень непросто поверить в то, что половина мира в этот момент находится в состоянии войны. Здесь же на белоснежных льняных скатертях блестело серебро, трио музыкантов исполняло приятные слуху мелодии. Тут на закуску предлагали устриц по-сиднейски, копченую осетрину, клубнику, шампанское и коньяк полувековой выдержки.

– Я знаю... – сказал он, будто прочитав ее мысли, – это кажется нереальным. Но, увы, война обязательно доберется и сюда, Элизабет. Это лишь вопрос времени.

– Скажи, а не съездить ли нам в Австралию? – спросил у нее Риф, когда они лежали в постели в его апартаментах в Виктории.

– В Австралию?! – Она обернулась и посмотрела на него. Ее волосы чуть касались плеча Рифа. – Почему именно в Австралию? Тебе туда нужно по делам, или Форт-Каннинг хочет туда тебя переправить?

– Ни то ни другое, любимая, – ответил он, удобно кладя ладонь на заметно увеличившийся живот Элизабет. У них не было никаких секретов друг от друга. Она знала о его разведывательной работе гораздо больше того, чем ему бы следовало ей сообщать. – Туда выезжает с концертами Роман. Его оркестр будет выступать в Сиднее, Мельбурне, Аделаиде и Перте. Думаю, мы могли бы встретиться с ним именно в Перте, где закончится турне.

Она села в постели и посмотрела на Рифа.

– Это было бы превосходно! Сто лет не слышала хорошего оркестра!

Он облокотился на подушки. Риф испытывал такую сильную: любовь к Элизабет, что у него даже побаливало сердце.

– Он как раз хотел бы послушать твою игру. Глаза Элизабет расширились от ужаса.

– Ты, должно быть, шутишь?! Роман – один из величайших дирижеров современности. Что же я смогла бы для него исполнить?

– Баха, Шуберта, Бетховена – все, что угодно, – с улыбкой ответил Риф. – Только не говори мне, что ты не сможешь ему сыграть. Ведь месяцы упражнений под руководством Ли Пи что-нибудь да значат.

Она улыбнулась. Ее ужас был вызван лишь неожиданностью услышанного. Она очень трезво оценивала собственные возможности и была вполне готова сыграть такому человеку, как Роман Раковский. При одной только мысли об этом холодок пробежал у нее по спине.

– Роман Раковский! – с чувством священного ужаса и почтения произнесла она. – Даже не верится!

Риф притянул Элизабет к себе.

– Не смей произносить его имя с таким обожанием, иначе я могу передумать и увезу тебя куда-нибудь подальше от Австралии. – Он тронул рукой ее грудь. – Знаешь, Лиззи, она еще немного увеличилась. Сколько еще ждать?

– Как минимум полгода, – томно произнесла она, прижимаясь к его телу. – Ты восхитителен, – прошептала она, касаясь губами бронзовой кожи Рифа. – Просто великолепен...

Они прибыли в Перт в самый канун Рождества, заранее решив отметить его в Австралии. Риф был уверен, что, если бы они остались в Гонконге, Адам попросил бы Элизабет хотя бы один день провести с ним. А она по доброте душевной не смогла бы ему отказать. Все вышло отлично: она сказала мужу, что собирается в Австралию. Элизабет была обрадована, узнав, что Элен пригласила Адама провести Рождество с ее детьми и Алистером.

Мелисса, теперь уже по собственной инициативе, отправилась на Новую территорию: ей осточертело видеть вокруг любопытные глаза жадных до сплетен друзей и знакомых. Каждый день для нее превращался в небольшое сражение. И она соскучилась по одиночеству.

– Так странно увидеть рождественские елки, искусственный снег и Санта-Клауса в жару и при ярком солнце, – сказала Элизабет, когда они прогуливались по Перту. Они заглядывались на украшенные витрины магазинов, пытаясь найти какой-нибудь рождественский подарок для Романа. Риф слегка сжал ее ладонь.

– Все забываю, что ты еще никогда не была на Рождество в южном полушарии. Завтра мы отправляемся на пляж. Вот когда ты и вовсе потеряешь ориентацию во времени.

Они прошли мимо газетного киоска. Лежавшие на прилавке английские газеты месячной давности привлекали заголовками: «Ну же, Гитлер! Мы готовы встретиться!»

– Что-то нам принесет грядущий год? – неожиданно погрустнев, спросила Элизабет.

Он успокаивающе похлопал ее по руке. Как-никак был праздник, и Рифу не хотелось думать о Гитлере, о японцах, о мраке, в который медленно и неотвратимо погружался мир.

– Ребенка, – ответил он, намеренно делая вид, что не понял ее. – Нашего ребенка.

Ее грусть прошла, как и надеялся Риф, она покрепче ухватилась за его руку.

– Медсестра в клинике говорит, что буквально через несколько недель он уже будет шевелиться. Интересно, что это за ощущения?

– Скорее всего незабываемые, – с улыбкой ответил Риф.

Они проходили мимо очередной витрины. На серебристо-сером фоне была выставлена бронзовая голова изящной работы.

Риф прищурился и оценивающе посмотрел на скульптуру. Затем внезапно остановился.

– Ну, хватит глазеть на витрины, – сказал он, притягивая Элизабет поближе. – Ты взгляни!

Она подошла и прочитала имя, выгравированное золотыми буквами: ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ.

– О... – тихо выдохнула она. – Это прекрасно, Риф...

– И будет отличным подарком Роману. Пойдем, наши поиски увенчались успехом.

– Превосходная вещица! – Роман Раковский не мог отвести взгляда от подарка. Его глаза радостно блестели. Он бережно вытащил бронзового Моцарта из шуршащей оберточной бумаги.

Они сидели в пустом концертном зале Перта. Элизабет и Риф были под впечатлением исполнения оркестра: Раковский репетировал с коллективом концертную программу, исполняемую в этот вечер. И вот в зале остались лишь они трое. Элизабет постоянно ощущала присутствие «Стейнвея», который стоял на сцене чуть в стороне. Роман, в свою очередь, подарил им небольшую картину, изображавшую Давида с пращой в руке. Юноша бесстрашно смотрел вдаль, где могли находиться филистимляне или Голиаф.

– Картина показалась мне символичной, – сказал Роман, и его голос гулко наполнил пустой зал. – Маленький герой, который противостоит превосходящей силе. Мне это напоминает ситуацию в Гонконге.

– Изумительная картина! – искренне сказала Элизабет. – Художник очень удачно подобрал краски.

Весь облик Давида дышал чистотой и смелостью, и от этого ком вставал в горле.

Роман Раковский оказался совсем не таким, каким его себе представляла Элизабет. Он походил больше на медведя; его светлые волосы лежали огромной непослушной копной. У Романа была привычка проводить рукой по волосам, объясняя что-то музыкантам. Для дирижера высочайшего международного уровня он был очень молод, но Элизабет поняла, как ему удалось достигнуть столь высокого мастерства. В его облике была исключительная серьезность и сила. Казалось, волны исходящей от него энергии воздействуют на слушателей.