Россия на историческом повороте: Мемуары - Александр Керенский

В тот же вечер состоялся короткий телефонный разговор между главным прокурором апелляционного суда в Петрограде Н. С. Каринским и близким другом и соратником Ленина Бонч-Бруевичем.

«Я звоню к вам, — сказал он мне, — чтобы предупредить вас: против Ленина здесь собирают всякие документы и хотят его скомпрометировать политически. Я знаю, что вы с ним близки. Сделайте отсюда какие хотите выводы, но знайте, что это серьезно, и от слов вскоре перейдут к делу.

— В чем же дело? — спросил я его.

— Его обвиняют в шпионстве в пользу немцев.

— Но вы-то понимаете, что это самая гнуснейшая из клевет! — ответил я ему.

— Как я понимаю, это в данном случае все равно. Но на основе этих документов будут преследовать всех его друзей. Преследование начнется немедленно. Я говорю это серьезно и прошу вас немедленно же принять нужные меры, — сказал он как-то глухо, торопясь. — Все это я сообщаю вам в знак нашей старинной дружбы. Более я ничего не могу вам сказать. До свидания. Желаю вам всего найлучшего… Действуйте…»[170]

Бонч-Бруевич не промедлил и тем же вечером, 4 июля, Ленин и его неизменный приспешник Апфельбаум (Зиновьев) исчезли бесследно. Ленин не тратил времени. Он-то прекрасно знал, о чем идет речь.

В результате опубликованного заявления доселе неизвестный прапорщик Ермоленко стал предметом разговора всего города. Игнорируя другие обвинительные свидетельства, приведенные в заявлении Переверзева, руководители Совета возмутились, каким образом можно предъявить обвинения такому человеку, как Ленин, на основе показаний весьма сомнительного прапорщика, засланного в Россию как шпиона. Стоит ли говорить о том, что и сам Ленин постарался запутать дело, сконцентрировав все внимание на Ермоленко.

6 июля «Правда» выпустила специальный листок (обычный номер нельзя было выпустить вследствие того, что в ночь на 5 июля группа юнкеров устроила погром в редакции газеты), где была помещена статья Ленина, которую он написал перед бегством в Финляндию, когда скрывался в квартирах рабочих-большевиков и главным образом в квартире рабочего по фамилии Аллилуев, чья дочь позднее стала женой Сталина. В этой статье Ленин с возмущением отверг обвинения как «позорную клевету» и, следуя старой военной аксиоме, что нападение — лучшая защита, писал далее:

«Вздорность клеветы бьет в глаза… Доклад о «документах» послан был Керенскому еще 16-го мая. Керенский член и Временного правительства и Совета, т. е. обеих «властей». С 16-го мая до 5 июля времени уйма. Власть, будь она властью, могла бы и должна была бы сама «документы» расследовать, свидетелей допросить, подозреваемых арестовать».[171]

27 июля, после того как в газетах были полностью опубликованы все обвинительные показания, Ленин в газете «Рабочий и солдат», отметив, что все обвинения против него сфабрикованы в духе «дела Бейлиса», писал:

«Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких».[172]

Ленин преднамеренно забыл ту часть обвинения, где отмечалось, что во время обыска в доме известной балерины Кшесинской, где находилась штаб-квартира Ленина, следователи обнаружили телеграмму Ганецкого Ленину о финансовых вопросах. Неуместность сравнения дела Ленина с делом Бейлиса почувствовал даже Троцкий. Он написал статью о «величайшей в мире клевете» и о «новой дрей-фусиаде». Эта статья, переведенная на многие иностранные языки, в течение длительного времени служила для многих людей на Западе основанием для возмущения попытками Временного правительства очернить честь великого революционера и борца за дело рабочего класса.

Однако факты, по выражению самого Ленина, «упрямая вещь», и, когда в июле внешние и внутренние враги свободы в России потерпели крах в попытках сокрушить едва родившуюся в стране демократию, Ленин молчаливо признал справедливость этих фактов, покинув пределы страны. И в самом деле, после того как вся Россия узнала, с кем водил он компанию, выбора у него не было.

После подавления июльского восстания влияние большевиков резко уменьшилось. Почти нигде в стране нельзя было услышать голоса большевистских агитаторов-пораженцев; представители ленинской партии исчезли из президиумов местных Советов, а на фронте солдаты нередко сами арестовывали большевистских агентов и изгоняли их из своих рядов. Ленин и его сторонники прекрасно отдавали себе отчет в упадке своего влияния. Открыто признал это и Троцкий в своей брошюре «Русская революция 1917 года», в которой недвусмысленно писал, что после июльского восстания большевистская партия была вынуждена на некоторое время перейти на нелегальное положение.

В период своего пребывания в Финляндии Ленин, опираясь на опыт четырех «мирных» вооруженных демонстраций, пришел к выводу о том, что, соблазняя меньшевиков и партии социалистов-революционеров лозунгами «Вся власть Советам!», он никогда не добьется свержения Временного правительства.

Как всегда быстро оправившись от нанесенных ударов, он вскоре обратился к большевистской партии с новой директивой в статье, озаглавленной «К лозунгам», где писал, что отныне пролетариат сможет взять власть в свои руки лишь путем вооруженного восстания, а до тех пор ему ничего не остается, как ждать, пока «русские Кавеньяки»[173] во главе с Керенским расправятся с Советами, а обе «соглашательские» социалистические партии капитулируют, в конце концов, безо всякой борьбы. А тем временем пролетариату под руководством большевиков следует терпеливо готовиться к тому моменту, когда он лицом к лицу столкнется с «русскими Кавеньяками» в решающей и окончательной схватке.

Пытаясь скрыть степень своей капитуляции от русских солдат и рабочих, которые были мало сведущи в политике и еще меньше — в европейской истории, Ленин не нашел ничего лучшего, чем заклеймить меня «Кавеньяком» и процитировать известное письмо Карла Маркса к германским рабочим после поражения так называемой «социальной революции» 1848 года.[174] Излагая свою новую директиву, он писал:

«Слишком часто бывало, что, когда история делает крутой поворот, даже передовые партии более или менее долгое время не могут освоиться с новым положением, повторяют лозунги, бывшие правильными вчера, но потерявшие всякий смысл сегодня, потерявшие смысл «внезапно» настолько же, насколько «внезапен» был крутой поворот истории.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});