Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

Павел снова оглядел невидимую толпу. Стены, окружавшие двор, пали. Арапчонок и Лазарь исчезли. Павел услышал голос:

– Апостол народов, стойкая душа. Ты, который, смешивая вымысел, кровь и слезы, творит истину, веди нас. Далека ли дорога?

Павел широко раскинул руки, словно хотел обнять весь мир.

– Столь далека, сколь только может увидеть глаз человека. И еще дальше. Благословение Господу – мир велик. Вокруг Израиля лежат Египет, Сирия, Финикия, Анатолия, Греция и большие богатые острова: Кипр, Родос и Крит. Еще дальше – Рим. А еще дальше простираются бескрайние земли, населенные светловолосыми варварами с обоюдоострыми топорами. Какое счастье шагать ранним утром навстречу ветру, сжимая в руках крест, и водружать его на скалах и в сердцах человеческих, разнося утешение миру! Нас будут гнать, преследовать, избивать, бросать в глубокие ямы и убивать. И все это мы примем во славу Христа!

Павел постепенно успокоился. Толпа исчезла. Он обернулся и посмотрел на Иисуса, с ужасом слушавшего его речи:

– Во славу Христа… Мной созданного, истинного Христа, мастер Лазарь, а не тебя.

Из глаз Иисуса покатились слезы, он был уже не в силах сдержать себя. Арапчонок подошел к нему и спросил участливо:

– Отчего ты плачешь, Иисус Назорей?

– Я плачу, потому что он прав – это и есть единственный путь спасения мира!

Павел слез со скамьи. Его лысая голова блестела от пота. Он снял сандалии, хлопнул подошвами и повернулся к Иисусу, стоявшему посреди двора:

– Я отряхнул с моих сандалий пыль твоего дома. Прощай! Живи как знаешь. Ешь, пей, плоди детей, встречай благополучную старость. Но остерегайся вмешиваться в мои дела. Иначе тебе не поздоровится. Слышишь, мастер Лазарь? Не держи обиду. Я рад, что мы встретились. Я добился главного – освободился от тебя. Теперь я свободен. Прощай! – И, распахнув ворота, Павел торопливо зашагал по дороге в сторону Иерусалима.

Арапчонок подошел к воротам и сердито посмотрел ему вслед:

– Ишь, как скачет, точно голодный волк, готовый проглотить весь мир.

Он повернулся к Иисусу, чтобы отвлечь его от опасных мыслей. Но Иисус уже стоял посреди улицы и не отрываясь глядел вслед неистовому апостолу. В нем вновь пробудились мучительные воспоминания.

Арапчонок в беспокойстве схватил его за руку:

– Иисус Назорей! Куда ты смотришь? Идем в дом.

Но Иисус отдернул руку:

– Оставь меня.

– Ты хочешь последовать за ним?

– Оставь меня! – снова закричал Иисус. Его бил озноб, зубы стучали.

– Мария, Марфа, – громко позвал арапчонок и крепко обхватил Иисуса, чтобы не дать уйти.

Из дома выскочили испуганные женщины, за ними бежали дети. Привлеченные шумом, подходили соседи. Иисус стоял посреди улицы, бледный как полотно. Внезапно в глазах у него потемнело, веки опустились, и он упал на землю.

Его подняли, отнесли в дом и уложили на постель. Растерли розовым уксусом виски. Почувствовав терпкий запах, Иисус открыл глаза, увидел своих жен и улыбнулся. Посмотрел на арапчонка и сжал его руку:

– Держи меня крепче. Не дай уйти. Мне так хорошо здесь!

Глава 33

Иисус сидел во дворе под старой виноградной лозой. Седая борода прикрывала обнаженную грудь. Был праздник Пасхи. Иисус только что помылся, переменил одежду, умастил волосы, бороду и тело ароматическим маслом. На дворе было пусто, ворота закрыты. Обе жены, дети и внуки играли в доме. Из распахнутых окон доносились веселые голоса и смех. Арапчонок еще на рассвете залез на крышу и сидел там с угрюмым видом, глядя в сторону Иерусалима.

Иисус посмотрел на свои руки. Они загрубели и опухли. Вены вздулись. Таинственные синеватые рубцы на ладонях стали почти незаметны.

Он покачал головой и вздохнул: жизнь пролетела будто одно мгновение. Постарели и он, и его жены, Мария и Марфа, и деревья в саду, и камни, которыми вымощен двор.

Иисусу стало страшно. Он закрыл глаза и ощутил, как течет по телу неумолимое время. От мозга к ступням. И уходит в песок.

Послышались шаги. Иисус открыл глаза. Это была Мария. Она молча опустилась подле его ног. Иисус погладил ее волосы. Когда-то иссиня-черные, они стали теперь совсем седыми. Ему сделалось грустно. «Она поседела в моих объятиях», – подумал Иисус и склонился к жене:

– Мария, любимая, помнишь тот благословенный день, когда я впервые ступил в этот дом как хозяин и как муж вошел в твое лоно? Сколько раз с тех пор ласточки прилетали весной на наш двор. Сколько раз мы вместе выходили в поле, сеяли, жали, собирали виноград и маслины. Когда-то твои волосы были черны как смоль, теперь они совсем седые.

– Да, милый, мы оба поседели. Время неумолимо. Эту виноградную лозу мы посадили в тот год, когда приходил отвратительный горбун. Он напустил на тебя свои чары, и ты упал без чувств. Сколько лет мы едим виноград с этой лозы!

Арапчонок спустился с крыши и подошел к ним. Мария поднялась и ушла в дом. Она не любила этого мальчишку – не то слугу, не то приемного сына. Годы обходили его стороной: он не взрослел, да и могло ли быть по-другому? Ведь это был дух, злой дух их дома. Мария боялась плутоватых прищуренных глаз мальчика. Не по душе были ей и долгие разговоры по вечерам между ним и Иисусом.

Арапчонок насмешливо улыбнулся, сверкнув белым оскалом зубов:

– Иисус Назорей, конец близок.

Иисус недоуменно поднял брови:

– Что ты имеешь в виду?

Арапчонок рассмеялся и приложил палец к губам.

– Ты хочешь меня покинуть? – спросил Иисус и почувствовал странное облегчение.

– Да, нам пора расстаться. Чему ты улыбаешься, Иисус Назорей?

– Ну что ж, в добрый путь! Я получил все, чего желала моя душа. Больше ты мне не нужен. Прощай!

– И это все, что ты хочешь сказать мне на прощание? Сколько лет я служил тебе верой и правдой, выполнял все твои прихоти. Неужели я не заслужил благодарности?

– Если ты думал, что я, как пчела, увязну в нектаре, то ты ошибался. Я лакомился сколько хотел, но никогда не забывал о своих крыльях.

– О каких крыльях ты говоришь, безумец?

– Я говорю о моей душе.

Арапчонок усмехнулся:

– Так у тебя есть душа?

– Да, и она не нуждается ни в сторожах, ни в ангелах-хранителях. Она свободна.

Ангел-хранитель задрожал от гнева.

– Ничтожество! – Он схватил камень с земли, растер между ладонями в пыль и развеял по ветру. – Мы еще посмотрим, чья возьмет. – И, бормоча проклятия, направился к воротам.

Внезапно послышались крики, плач, конское ржание. Дорога в конце селения наполнилась беженцами.

– Все кончено! – кричали люди. – Иерусалим пал! Римляне захватили город!

Уже долгие месяцы длилась осада Иерусалима, но народ Израиля был уверен: Иегова не допустит гибели Святого города. В воротах каждой городской башни стоял ангел с мечом в руке. И вот…

Женщины выбегали на улицу, стенали и рвали на себе волосы. Мужчины взывали к Богу. Иисус увел в дом Марию и Марфу, запер ворота.

– Не плачьте, – сказал он. – На все воля Божья. Не отчаивайтесь. Время – это огонь. Каждый год Господь зажаривает на нем одного пасхального агнца. В этом году им стал Иерусалим, в следующем будет Рим, а еще через год…

– Остановись, равви, – взмолилась Мария. – Пожалей нас. Мы слабые женщины.

– Прости, Мария. Когда душа устремляется к Небесам, она забывает обо всем земном, забывает о сострадании.

Снаружи послышались шаги, чье-то прерывистое дыхание. В ворота постучали.

Арапчонок взялся за засов и насмешливо посмотрел на Иисуса.

– Ну как, открывать? – спросил он, давясь от смеха. – Это твои старые друзья, Иисус Назорей.

– Мои друзья?

– Сейчас увидишь. – Арапчонок усмехнулся и распахнул ворота.

На пороге стояли низенькие, сгорбленные, седые старцы. Они едва держались на ногах от усталости и, чтобы не упасть, опирались друг на друга.

Иисус шагнул им навстречу и остановился. Сердце его сжалось от невыносимой боли и сочувствия. Воздух наполнился запахом гари и гноящихся ран. Арапчонок уселся на скамью и насмешливо уставился на вошедших.

– Ты не узнаешь меня, равви? – обратился к Иисусу старик, стоявший впереди.

Иисус вгляделся в его лицо, пытаясь сквозь глубокие морщины разглядеть знакомые черты.

– Петр?! Ты ли тот камень, на котором я хотел поставить храм моей веры? Что стало с тобой, сын Ионы! Ты теперь похож на ветхую, изъеденную временем губку.

– Годы не знают пощады, равви.

– Не пеняй на годы! Пока мы сильны духом, плоть наша крепка. Ты ослаб душой, Петр. В этом все дело.

– Меня сломило бремя мирских забот. Я женился, нажил детей, был ранен, видел, как горит Иерусалим. Я простой человек, равви, и у меня слишком мало сил.

Иисус с сочувствием глядел на старого друга.

– Да, ты человек, и потому все это тебя сломило. В этом мире, чтобы выстоять, нужно быть и ангелом, и дьяволом одновременно. – Иисус повернулся к спутнику Петра, робко выглядывавшему из-за его спины: – Кто ты? Лицо твое обезображено. Нос отрезан. Как мне узнать тебя? Скажи что-нибудь, брат мой. Может, я узнаю твой голос.