Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944 - Гарольд Дойч

Каждое из трех посланий содержало не только выражение симпатии, но также и слова, означавшие резкую критику жестоких и неправедных деяний агрессора. Неизвестно, подтолкнули ли его к этому оппозиционные силы Берлина, или это была его собственная инициатива, но 13 мая 1940 года Муссолини предпринял откровенную попытку запугать папу. В ходе прощальной аудиенции папы с итальянским послом Дино Альфиери, покидавшим пост посла в Ватикане и отправлявшимся на работу послом Италии в Берлине, их беседа приняла серьезный и явно угрожающий тон. Посол заявил, что в этих трех телеграммах дуче увидел «повод для серьезного недовольства», расценив их как «выпад против его политики». Альфиери отметил, что в фашистских кругах наблюдаются напряженность, раздражение и взбудораженность, и там «даже не исключают того, что может произойти нечто очень серьезное». В ответ на эту откровенно бандитскую угрозу по отношению к Ватикану Пий XII спокойно заметил, что он не боится ни концлагеря, ни того, что может попасть в руки врагов. «Мы не испугались, когда на Нас впервые навели пистолет, – заверил он своего гостя, – и Мы не испугаемся и во второй раз». Есть ситуации, сказал он, когда папа просто не имеет права молчать. Альфиери нечего было на это ответить.

Контакты в Риме в том или ином виде продолжались вплоть до ареста Мюллера в апреле 1943 года. Однако это уже был лишь простой обмен мнениями между товарищами Мюллера по группе Остера, такими как Донаньи или Бонхоффер, и друзьями баварца в Вечном городе. Ватиканские контакты в действительном смысле этого слова завершились в январе 1940 года. Подтверждая это, отец Ляйбер всегда говорил, что «готов позволить себя сжечь», чтобы доказать, что это правда. В ходе общения они с папой больше никогда не касались этой темы.

Она была источником далеко не самых приятных воспоминаний для них обоих.

Хотя папа и был глубоко разочарован, он не таил обиды на оппозицию за то, что она способствовала появлению у него слишком завышенных ожиданий, которые не осуществились, а в результате и церковь, и он сам оказались перед лицом серьезной угрозы. Вероятно, этому способствовала целая серия в точности сбывшихся предостережений, которые направлялись ему лично, о чем можно судить из записки, написанной рукой Тардини, которая была обнаружена в архивах Ватикана в 1966 году. Будучи абсолютно не в курсе ватиканских контактов, Тардини обратил внимание папы 9 мая 1940 года на сообщение, переданное накануне американской сетью радиовещания Си–би–эс. В этом сообщении говорилось, что итальянская кронпринцесса после визита в Ватикан написала своей бельгийской подруге письмо, в котором предупредила ее о предстоящем вторжении. Когда Тардини спросил папу, может ли это сообщение быть верным, тот ответил утвердительно, подчеркнув, что информация получена от антинацистского источника и он уверен в ее точности, поскольку переданное ранее предупреждение относительно Скандинавии полностью сбылось[209].

Еще больший интерес представляет дополнение, сделанное Тардини к этой же записке в 1946 году. Тогда Тардини напомнил папе об их разговоре в мае 1940 года, и Пий XII сказал, что он все очень хорошо помнит, тем более что тот же источник еще раз принес очень большую пользу, предоставив информацию о планах нападения на Советский Союз[210].

Источником, предоставившим информацию, сказал папа, был Канарис.

Ясно, что те люди, с которыми Мюллер вел переговоры в Риме, имели весьма смутное представление о структуре той группы, с которой он был связан. Безусловно, до них время от времени доходила информация о том, что он являлся поистине ангелом–хранителем оппозиции, однако им ничего не было известно о той исключительно важной роли, которую играл в ее деятельности Остер. Было бы, конечно, уж слишком ожидать от партнеров Мюллера в Риме осведомленности во всех тонкостях и деталях сложных взаимоотношений на Тирпиц–Уфер или же всестороннего понимания такой уникальной личности, как Канарис, и его роли в деятельности оппозиции. Отец Ляйбер подтвердил, что он заверял папу в том, что предупреждения в конечном итоге исходят от Канариса, и уже сам факт, что они ассоциировались с этой легендарной фигурой, делал их еще более весомыми и внушающими доверие.

Таким образом, Пий XII сохранил благосклонное и уважительное отношение к людям, которые хотя и не добились успеха, но его самого не подвели. Когда после войны папа впервые, во время частной встречи, увидел Йозефа Мюллера, чудом оставшегося в живых, он обнял его и заверил, что молился за него каждый день, как только узнал об его аресте. «Нам пришлось противостоять дьявольским силам», – сказал папа.

После весны 1940 года папа уже больше не брал на себя обязательств перед германской оппозицией.

Заключение

Оглядываясь на второй раунд

История второго раунда сопротивления Гитлеру внутри Германии свидетельствует о том, что в основе противостояния оппозиции и Третьего рейха лежали глубинные причины. Вне всякого сомнения, и это еще более явно проявилось в более поздних раундах, сторонники оппозиции рассматривали свою борьбу как последний шанс спасти страну от катастрофы, и именно это придавало им силы. Однако фактор целесообразности, при всей его важности, занимал отнюдь не первое место в сердцах и умах участников Сопротивления, хотя именно к целесообразности они нередко и взывали. Те, к кому участники Сопротивления обращались, добиваясь от них более активных действий, были, увы, куда менее восприимчивыми к порыву высоких чувств и помыслов, чем их «агитаторы», которые в своей борьбе в первую очередь руководствовались именно этим.

В 1939 году всех противников режима, безусловно, объединяло противодействие агрессивной внешней политике Гитлера. И в данном случае этому совсем не мешал тот факт, что большинство тех, кто задавал тон в оппозиции в 1939– 1940 годах, были настроены на решительное отстаивание национальных интересов страны и являлись одними из самых ярых критиков Версальского мирного договора, навязанного Германии в 1919 году. События середины 30–х годов убедили таких людей, как Герделер, что разумные цели, необходимые для успешного национального развития, вполне достижимы дипломатическими методами. Они не испытывали ни малейшей симпатии к разглагольствованиям Гитлера о расовом превосходстве и жизненном пространстве и хорошо понимали, что политика, базирующаяся на подобной основе, приведет лишь к череде сменяющих друг друга войн и в конце концов к национальной катастрофе.

Оппозиция считала политику Гитлера не просто твердолобой и циничной (так называемой «реальной политикой»), она была убеждена, что в основе своей эта политика являлась абсолютно нереалистичной и самоуничтожающей и в конце концов была обречена на поражение. Однако соображения разумности и целесообразности не должны закрывать от нас тот факт, что оппозиция испытывала абсолютно искреннее негодование и отвращение к преступной политике нацистского диктатора именно с моральной точки зрения; это было главной причиной полного неприятия ею подобной политики. В те месяцы самым популярным и часто употребляемым термином, которым хотели подчеркнуть противостояние с Третьим рейхом и нежелание иметь с ним ничего общего, был термин «честная Германия». Именно его наиболее часто употреблял в ходе контактов в Риме Йозеф Мюллер, говоря о тех, кого он представляет, и подчеркивая категорическое неприятие оппозицией планов в отношении нейтральных европейских стран. Своим друзьям в Риме Мюллер никогда не говорил, что он представляет «военную оппозицию», он всегда подчеркивал, что представляет «честную Германию», считая подобную характеристику наиболее точной и актуальной.

Льюис Нэмир характеризовал цели оппозиции совершенно противоположным образом. «Главная цель оппозиции, – пишет он, – состояла в том, чтобы обеспечить победу Германии; побочная – чтобы подстраховаться на случай поражения». Подобная точка зрения умышленно занижает уровень противостояния оппозиции и нацистского режима и сводит этот конфликт к столкновению двух стратегических концепций по вопросу о том, каким образом быстрее победоносно завершить войну. Если исходить из подобной точки зрения, то неизбежно приходишь даже к чисто логическому абсурду, поскольку получается, что главная цель оппозиции состояла в том, чтобы спасти Гитлера от себя самого, и это ей, выходит, удалось, поскольку наступление было отложено до тех пор, пока Германия не набрала необходимой силы и не созрели условия для победоносной кампании на Западе.

При подобной трактовке явно занижается роль погодных условий. Также при помощи данной точки зрения противники оппозиции могут набрать несколько пропагандистских очков, правда, весьма дешевого свойства, выдавая цели, провозглашенные оппозицией, за тактический прием, чтобы привлечь на свою сторону и побудить выступить против Гитлера тех людей, которых только таким образом и можно было привлечь к активным действиям и которые не имели никакого отношения ни с точки зрения взглядов, ни с точки зрения практических действий к тем, кто участвовал в Сопротивлении. Люди, составлявшие ядро оппозиции, были убеждены в том, что победа Гитлера явилась бы величайшей катастрофой не только для всего человечества, но и для самой Германии. Следует помнить, с какой надеждой на Тирпиц–Уфер уповали на вмешательство английского флота, когда началось вторжение в Норвегию. Также нельзя забывать и о том, что в течение многих лет Остер постоянно призывал «бросать песок в шестерни (нацистской государственной) машины».