Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет - Мариэтта Чудакова

И еще, Мяч, – часть 2: “Никто не должен подвергаться пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию…” Понятно?

Мячик молчал подавленно. Все было непонятно, а признаться стыдно.

Потом выдавил неуверенно:

– Как это – “охраняется государством”? Чего “охраняется”-то? Меня, что ли, милиция охраняет?..

А Женя сказала:

– Про эту статью, когда я читала Конституцию в прошлом еще году, то думала так: это значит, что милиционер или какой-нибудь другой представитель власти не может нас унижать – ну и, конечно, подвергать пыткам.

– Правильно, – сказал Федя. – Тут и про это как раз.

– Ну а когда мне мать Олега рассказала, как его в милиции пытали – чтоб сознался в том, чего не делал…

Я, конечно, вспоминала эту статью – запрет на пытки. Эти милиционеры еще ответят за все, увидите. Но вот эта часть 1-я, Федя, – она не о том оказалась, про что я, например, думала. Мне мой папа объяснил вот эти слова – “охраняется государством”… Я их неточно все-таки понимала.

– Ну а как твой папа объяснил? – совсем даже не ревниво, а с живым интересом спросил Федя.

Он все-таки очень правильно как-то был устроен, без комплексов. Хотя в России, похоже, даже животные в зоопарке, и те комплексуют.

– “Охраняется государством”, – с некоторой торжественностью произнесла Женя, – это значит, что любой представитель государства – буквально любой чиновник, совсем не только милиционер, а просто каждый государственный служащий – в мэрии там или в управе вот здесь хотя бы, в Чемале, – обязан остановить любого, кто будет при нем унижать мое достоинство. Пресечь, так сказать, эти неконституционные действия.

– А как унижать-то? – спросил слегка встрепенувшийся Мячик.

– Оскорблять, обзывать… Даже грубо, на повышенных тонах говорить. Тем более кричать. Если с тобой, например, кто-то в нашей стране грубо говорит – вообще любым способом задевает, ущемляет твое достоинство, а при этом присутствует какой-то чиновник, то ты имеешь конституционное право обратиться к этому чиновнику, чтобы он взял твое достоинство под защиту. Понятно? Поскольку ты – гражданин России. А он представляет то самое российское государство, которое должно, по нашей конституции, охранять твое достоинство… Это папа мне все очень четко объяснял.

Все трое замолчали. И затем, не сговариваясь, одновременно, совершенно неизвестно по какой причине, очень глубоко вздохнули (М. Чудакова. Дела и ужасы Жени Осинкиной, 2010).

6. 1994–1996. Институт переходного периода. Война в Чечне. Президентские выборы

На Кавказе тогда война была.

Л. Толстой. Кавказский пленник

В январе 1994 года Гайдар вновь покинул правительственный кабинет – теперь уже навсегда.

Он стал депутатом Государственной Думы первого созыва (сменившей распущенный Президентом в сентябре 1993 года Верховный совет). Теперь Гайдар – председатель партии «Демократический выбор России», глава самой крупной парламентской фракции.

Но, пожалуй, не ошибусь, сказав, что главные его усилия сосредоточены на возглавляемом им Институте экономики переходного периода. По словам А. Чубайса, «какую ни возьми подсистему действующей экономики страны – каждая из них либо от начала до конца прописана Гайдаром и его институтом, либо в значительной степени он участвовал в их разработке».

Его помощница Елена Мозговая – теперь с ним в Институте.

Она рассказывает:

«1994 год. Институт. Гайдар – директор. Петя (старший сын Гайдара. – М. Ч.) отдыхает у мамы в Боливии. Но я в подробности не вдаюсь, знаю, что Петя не в Москве и у меня есть все телефоны, по которым я могу соединить Гайдара с сыном. Надо сказать, что он был очень хорошим отцом. Не сюсюкал, но всегда был в курсе всех дел и всегда пользовался авторитетом у своих детей.

…Егор Тимурович просит соединить его с Лопазом. Я перерыла весь справочник и в конце концов решаюсь спросить у него: “А кто такой Лопаз?” Как же он хохотал… Сквозь смех объяснил, что это город, где сейчас находится Петя. Но на Петю-то у меня все было! Соединила через секунду. Но какова его реакция! Не нахмурился, не наорал, не уволил в конце концов. А ведь у него каждая минута реально была на счету.

…Расписание составлялось по минутам, в приемной никогда не было ожидающих приема людей. Если назначено время приема на 12.15 значит, точно в это время человек зайдет в кабинет. Если встреча неожиданно требует больше времени, значит, будет назначена вторая встреча, но эта закончится точно по расписанию. Следующие посетители ждать не должны. Он был очень ответственный и требовательный, в первую очередь к себе, человек».

В высшей степени тяжело Гайдар переживал начало войны в Чечне в ноябре 1994 года.

Прежде всего – понимал ее полную бесперспективность: знал – в тех или иных формах она будет продолжаться десятилетиями (что подтвердилось). В знак протеста он вышел из Президентского совета.

А в начале президентской предвыборной компании он, лидер созданной им либеральной партии «Демократический выбор России», отказался поддерживать Б. Ельцина, к которому до начала войны относился с огромным уважением.

Однако вскоре стало ясно, что судьба России опять оказалась в критической точке (как это нам, увы, свойственно). Зюганов, лидер КПРФ, преемницы КПСС, никогда не отрекшейся от ее преступлений (как это сделали, например, фашисты в современной Италии), продолжавшей прославлять Сталина, наращивал рейтинг. Гайдару с его культурным кругозором было совершенно ясно, что коммунисты приходят к власти не для того, чтобы затем уходить из нее законным порядком. Стране грозила новая – и вновь многолетняя – советизация.

Из всех кандидатов на пост президента России мощным противовесом Зюганову мог стать только один человек – Борис Ельцин.

На съезде своей партии Гайдар, не отказываясь от резкой оценки чеченской компании, предложил поддержать кандидатуру Ельцина.

Рассказывает академик В. Васильев:

«В 1996 году я его позвал на день рождения. Весна, приближаются выборы президента. Зюганов должен победить. Я позвонил Ариадне Павловне. Говорю: вот, собираюсь сорокалетие пропивать, хочу пригласить Егора. Он с радостью ко мне пришел.

…Грустные были дела тогда, пессимистические. Мы его спросили: как дела, как себя чувствуешь? Хорошо, как принято по западной традиции говорить: fine. Потом говорит: чего там хорошо! конечно, все кошмарно.

Тогда он и сказал мне важную вещь: “Но я отсюда не уеду”. Это апрель 1996-го. “Надо здесь быть, а то потом скажут, начнут на нас вешать, скажут, что убежал. А я не буду убегать”. Те слова про “я отсюда никуда не уеду” – они сами по себе, раньше, в студенческое или аспирантское время сказаны были. Тут это тоже прозвучало, но по-другому.

На день рождения ко мне пришли стройотрядовские друзья. Он не выделялся из всех, все было хорошо, органично. У друзей к нему вопросов не возникало».

Из беседы А. Чубайса с А. Кохом.

«А. Чубайс.…У нас тогда было абсолютное доверие друг к другу. Я тогда твердо знал, что Петя [Петр Авен, министр] пришел в 9 утра, а ушел в 11 вечера и все, что он делает, правильно.

А. Кох. И первый раз у тебя с Гайдаром были разногласия в 1996 году?

А. Чубайс. Да. У нас тогда впервые были принципиально разные политические позиции. Он был против избрания Ельцина, а я был за. Но я с Егором не ругался никогда в жизни, даже в 1996-м мы оставались друзьями».

7. Конец 90-х годов. Что такое политические амбиции и когда проводятся структурные реформы

«– Вы в своей жизни достигали практически потолка в политической карьере – пост премьера, пусть даже и. о., отнюдь не маленький. А как далеко сегодня простираются ваши политические амбиции?

– Они очень высоки и носят, я бы сказал, исторический характер – мне неинтересно, буду ли я работать снова премьер-министром или просто в правительстве России, или буду президентом. Мне довелось стоять у истоков очень тяжелого и необходимого процесса радикальных перемен в России после краха коммунизма. И мне – с исторической точки зрения – предельно важно, чем этот процесс закончится. Если он закончится – пусть тяжело, не сразу и с огромными проблемами – формированием в России устойчивой демократии и эффективной рыночной экономики, значит, то, что мы делали в 1991–1992 годах, было исторически оправдано. Если процесс закончится неудачей, для меня это будет очень тяжело. В этой связи мои амбиции – чтобы из того, что мы начинали и что по разного рода причинам я перестал контролировать, получилась нормальная, хорошо устроенная страна. Тогда для меня ничего больше не нужно».

…Спустя более чем десятилетие, в 2011 году, Виктор Шендерович спрашивает Якова Уринсона: «Завершены ли реформы?»