В трущобах Индии - Луи Жаколио

Сэр Вильям уже спал давно глубоким сном; двадцать раз уже пробирался Барбассон к дверям его комнаты и, возвращаясь обратно, объявлял всякий раз, что он ясно слышал спокойное дыхание спящего… Приступая, однако, к задуманному им плану, который являлся справедливым воздаянием за двадцать лет страданий и нравственных пыток, Сердар колебался… В данный момент он боялся не неудачи, но успеха… Великодушный человек этот, высеченный из античного мрамора, не думал в этот час о неоспоримой законности своего поступка, нет! Он говорил себе: человек этот погубил меня, это правда; он поступил хуже, чем отняв жизнь у меня, он лишил меня честного имени, изгнал из общества, к которому я принадлежал, из армии, мундир которой я носил… Но с тех пор прошло двадцать лет; теперь он генерал, член Палаты Лордов, он занимает одно из самых высоких положений в своей стране… Будь только это, моя ненависть еще увеличилась бы, — ибо и я мог бы достигнуть такого положения, чина и почестей… Но он женат, у него пять человек детей, которые, насколько я заметил, одарены всем, что может наполнить сердце отца гордостью и любовью к ним. Пять молодых девушек, которых я видел, когда мы ждали у решетки, раздавали несчастным обильное подаяние и обращались к ним с кроткими словами утешения… Сердар спрашивал себя, имеет ли он право разбить в свою очередь эти пять жизней, повергнуть в отчаяние ни в чем не повинных девушек, поразить двойным ударом сердце жены и матери. Бог заповедал людям прощение грехов ближних, и само общество учредило юридическую давность для самых ужасных преступлений, а потому не будет ли и с его стороны великодушнее простить?

А пока он размышлял, время быстро неслось вперед… Барбассон начинал терять терпение, а Сердар не смел сообщить друзьям своих мыслей… он чувствовал, что они ответят ему: твой отец умер от отчаяния, твоя мать с горя последовала за ним в могилу, родители твои, которых преждевременно сгубило твое бесчестие… наконец твоя сестра… Диана скоро должна приехать.

— Полно! — сказал Барбассон, вернувшись еще раз после своей рекогносцировки, — будет это сегодня или же вы хотите дождаться восхода солнца, чтобы нас легче было схватить еще до прибытия нашего в Пуант-де-Галль?.. Сердар, если вы опять ломаете себе голову над какой-нибудь сентиментальностью, то я сейчас же отправлюсь спать и остаюсь по-прежнему Васко Барбассонто… разбирайтесь там сами, как хотите.

— Полно колебаться, — в свою очередь шепнул Сердару Рама, — подумайте о вашей сестре, племянниках, о нас, наконец, которых вы затащили сюда.

Отступать было поздно. Сердар употребил над собой последнее усилие воли и отогнал осаждавшие его мысли. Затем, чтобы отрезать себе всякое отступление, он сказал друзьям:

— Вперед!

— Давно пора, — отвечал провансалец. — Следуйте за мной! У меня с собой кляп, веревки, платок и… тысячи чертей! Никаких колебаний.

Все четверо медленно, скользя по веранде, как тени, двинулись вперед и с этой минуты не произнесли ни единого слова. Роли были распределены между всеми: по человеку на каждую руку, Нариндре, как человеку с геркулесовой силой, две ноги, а четвертый, т.е. Барбассон, должен был заложить кляп в рот и обвязать голову платком, чтобы губернатор не мог видеть своих похитителей.

Все живущие в Индии имеют обыкновение, ложась в постель, надевать короткие, по колени, панталоны из легкого сырцового шелка и из такого же материала курточку, — ввиду известного устройства комнат, открытых для всех сквозняков.

Заговорщики скоро добрались до гостиной, которую они прошли, стараясь по возможности умерить шум своих шагов. Барбассон приподнял портьеру и сделал друзьям знак, означавший: он здесь. Все четверо остановились; при свете ночника — «веррин» — они увидели, что лица их бледны, как у алебастровых статуй. Барбассон заглянул в комнату.

— Он спит! — сказал он еле слышным шепотом.

Отступать было поздно, надо было действовать быстро… Сэр Вильям мог проснуться каждую минуту и надавить электрическую кнопку, находившуюся у него под рукой. Они вошли… восемь рук опустились сразу на несчастного; он не успел еще проснуться, как во рту у него был уже кляп, а на голове платок, и вслед за этим руки и ноги его были так крепко связаны веревками, что он не в состоянии был шевельнуть ими. Нариндра в одно мгновение подхватил сэра Вильяма на руки и, как перышко, снес его на веранду, где его уложили в клетку для пантер, снабженную матрацем.

— Возьмите его одежду, чтобы он мог одеться завтра, — скомандовал Барбассон Раме в тот момент, когда Нариндра уносил свою ношу… С той минуты, когда сэр Вильям был связан, Сердар не притронулся к нему.

Едва слышное «Гм!» предупредило матросов, спавших в саду, что пора отправляться. Четыре малабара вскочили все сразу и мгновенно исчезли из виду. Приближался момент, требовавший наибольшего хладнокровия, чтобы на виду у всех уйти спокойно, не внушив никому ни малейшего подозрения.

— Я беру все на себя, — сказал торжествующий Барбассон.

Клетку несли на палках, прикрепленных с двух сторон; Рама и Нариндра подняли ее и двинулись вперед с Сердаром во главе. Провансалец заключал шествие. Все шло хорошо, пока они двигались по веранде и спускались с лестницы; это была наименее опасная часть пути и — хорошее предзнаменование

— пленник не делал ни малейшего движения. А между тем, хотя он был крепко связан веревками, он ничем не был прикреплен внутри клетки и потому ничто не могло помешать ему стучать локтями и ногами по ее стенкам. Наши авантюристы поступили, таким образом, крайне неосторожно, оставив ему свободу движений. В ту минуту, когда они приблизились к самому опасному месту своего пути, т.е. к веранде перед парадной гостиной, которой никак нельзя было миновать, внутри клетки послышался сильный стук и клетка так покачнулась, что Рама и Нариндра еле удержали равновесие. Они были моментально окружены гуляющими, которых было очень много, так как танцующие вышли немного отдохнуть и подышать чистым воздухом в промежуток времени между двумя кадрилями.

— Мы погибли! — подумали авантюристы.

Сердар и оба носильщика страшно побледнели. К счастью для них, провансалец не растерялся.

— Предоставьте мне свободу действий, а сами идите вперед, — шепнул он своим друзьям.

— Ах, гадкие животные, им там по-видимому, не очень-то нравится! — сказал он громко, чтобы все могли его слышать.

К нему подошел адъютант О'Келли.

— Вы, следовательно, милорд герцог решили отослать их на борт?

— Да! Они подняли там такой шум, что я боялся, как бы они не разбудили сэра Вильяма.

Не успел Барбассон произнести этих слов, как в клетке поднялось такое движение и она так сильно раскачалась, что Раму едва не отбросило к одной из ближайших колонн; но он, по счастью, не выпустил из рук своей ноши.