Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

я бы, наверное, быстрее сообразил, о чем идет речь. Ещё с самых первых слов, когда он вообще заикнулся о песенницах. И если бы внимательнее приглядывался к позициям и перемещениям транспортников, благо, их форма хорошо выделялась на фоне остальной толпы. Но ещё несколько минут назад все было в порядке. То есть, местные полицейские проводили обход в соответствии с заданными маршрутами. Теперь же все медленно, но верно, превращалось из порядка в хаос. И объяснение этому могло быть только одно.

Я щелкнул тумблером рации, включая на прием. Из динамика полилась песня, от которой снова, только ещё сильнее захотелось зевать.

Тьфу, какая гадость. И на прямой трансляции. А патрульных, конечно, никто и никогда не подумал бы снабдить присмотром сонг. Потому что бюджета на такие изыски не выделяют.

– Она хороша. Но это лишь начало. Прелюдия. Предварительная настройка. Основное шоу ещё впереди, так что, не засыпай раньше времени.

Сам он не зевнул ещё ни разу. Да и ленца, проскальзывающая в голосе, явно относилась не к физическому состоянию, а свидетельствовала о полном и безграничном удовольствии. Или довольстве. Собой.

– Господь был щедр и великодушен, раздавая свои дары, но слишком много думал о свободе человеческой воли. Вот и оставил песенниц без доступа к умам. Но как говорят? Сон разума рождает чудовищ. А для того, чтобы заставить разум задремать, достаточно и самых простых способов. Например, чуточку сдавить, здесь, там. И вот уже кислорода до мозга добирается все меньше, мысли и чувства начинают плыть, тело становится все беспомощнее…

Теракт, значит? Разрушения? Боюсь, здесь все обойдется только жертвами. Зато будет их до черта.

– Кто-то сдастся раньше, кто-то позже, как водится. Можно даже сделать ставки. Ты бы поставил на себя?

Кем бы он ни был, песенница внизу – его рук дело. И её песня тоже. Но зачем? Обычно массовыми убийствами занимаются те, кто хочет обратить на себя внимание. Покрасоваться, так сказать. Самоутвердиться. Но тогда, вроде, начинают издалека. Намеками, письмами, видеозарисовками на тему. Обязательно под какими-нибудь возвышенными лозунгами или притягивая за уши к своему преступлению цитаты великих. Пижон же ведет себя так, будто давно уже стал великим сам.

Тогда зачем? Для кого предназначен этот импровизированный спектакль?

Нет. Не верю. Потому что не понимаю.

– А вот я бы поставил. Поровну. На голод и долг, который в тебя вдолбили.

Свернуть ему шею? Наверное, получится. Тело не совсем в том состоянии, чтобы активничать, но мне ведь не нужно много. Пару фраз из той песни, что пела Дарли в последний раз. Только что это изменит?

Девица внизу, скорее всего, действует самостоятельно. Ей сейчас не нужен контроль: задание выдано, требуется лишь исполнить. Есть, конечно, шанс, что если уронить к её ногам тело начальника, это вызовет некоторое расстройство чувств. А если наоборот? Если взбрыкнет и просто остановит всем вокруг кровообращение? Песня идет фоном, поймать хоть что-то, чтобы взять сонгу под контроль – задача маловыполнимая. Я никогда не пробовал так делать, а тренироваться при беззащитных гражданских… Как минимум, предосудительно.

К тому же, блондин слишком уверен в себе. Возможно, предусмотрел несколько вариантов развития событий. И ещё более возможно, что у него на подхвате не одна, и даже не две, а куда больше орудий песенного поражения. Не добьется успеха эта, в дело вступят другие. Потому что все там внизу, в большой степени, не реальное преступление, а демонстрация. Спектакль. Для одного-единственного зрителя, который…

Ну да. Должен сделать выбор. Либо остаться тут, стоять и смотреть, как броуновское движение людей внизу скоро начнет сменяться массовым падежом, либо – стать участником представления.

– Тебя тянет туда, я чувствую. Но что больше? Желание спасти и защитить? Или желание проглотить немного хоть отравленной, но все же песни?

Дарли говорила о врагах. Которые хотят причинить мне вред. И это я запомнил. Но хорошо помнится ещё и кое-что другое. О том, что врагов нужно держать близко к себе. Ещё ближе, чем друзей. А чем можно увлечь этого блондина? Только дать ему то, что он хочет получить. Осталось только понять, что именно.

– Разумеется, ты можешь попробовать перетерпеть. Хотя это становится все труднее, не так ли? Потому что каждая минута без песни теряет свой смысл. А тело теряет силу.

Он знает, что со мной происходит. Или думает, что знает. Симптомы. Которые, по его мнению, должны привести к определенному итогу. И если собрать все вместе и приправить его рассуждениями о воле и разуме…

Тот пустотелый, на платформе. Дарли называла его гончим. А ещё таким же, как я, только ставшим жертвой обжорства. О голоде блондин говорил. И мне, правда, нужны песни. Значит, я тоже должен стать пустым?

По крайней мере, это явно подразумевается. И даже ожидается. А внизу тем временем люди двигаются все судорожнее. Ещё совсем чуть-чуть, и начнут валиться, как костяшки домино.

– И когда там, совсем рядом, столько вкусного…

Насчет потерянной силы он оказался чертовски прав: я едва не загремел по ступенькам. Конечно, это здорово ускорило бы мой спуск, но тогда до первого этажа добрался бы полностью разобранный конструктор. А этого допускать было нельзя.

Между площадками я впрыснул себе немного допинга, но поскольку не отключался от фона песни совсем, получилось, что фактически остался при своих. Не падал на каждой ступеньке, и ладно. Но у входа в зал пришлось снять предохранители. Все до единого.

Из всего скудного набора фактов и ощущений создать связный план действий было невозможно, особенно учитывающий множество других действующих лиц. Зато сам по себе я мог делать то, что считаю правильным. Хотя и безумно глупым.

Когда песня ворвалась в моё тело в полную силу, нахлынуло все и сразу. Боли, шумы, судороги. Пол начал выворачиваться из-под ног, словно приглашая потанцевать. Картинка перед глазами приобрела какую-то невероятную четкость, но одновременно оказалась оторванной от реальности, которую можно осознать.

Хорошо.

Правильно.

Я получаю сейчас все то же, что и люди вокруг. Чем ближе подберусь к сонге, тем насыщеннее станет поле и…

Когда потеряю сознание, спектакль закончится. Ведь его больше некому будет смотреть.

Как же здесь людей много и сразу. Но и это тоже хорошо. От них можно отталкиваться. На них можно опираться. Чтобы двигаться вперед.

А потом он явно отдаст приказ остановиться. Потому что я нужен ему живым. И возможно, другие тоже уцелеют.

Но чтобы быть уверенным наверняка, я должен…

Да.

Захлебнуться как можно скорее.

* * *

Сначала были только звуки. Шорохи, писки, шуршания. Шаги. Потом