Тэсс из рода дЭрбервиллей. Джуд Незаметный - Томас Гарди

Сперва они взобрались на вершину высокого мелового холма. Джуд время от времени подавал ей руку, чтобы помочь при подъеме. Потом свернули влево вдоль гребня на римскую дорогу и шли по ней до пересечения с проезжей возле вышеупомянутого Бурого Дома, то есть до того места, где когда-то он так страстно желал увидеть Кристминстер. Но сейчас он об этом позабыл. Он болтал с Арабеллой о разных пустяках с гораздо большим воодушевлением, чем если бы ему пришлось обсуждать философские проблемы с преподавателями его еще так недавно обожаемого университета, и миновал то место, где когда-то стоял коленопреклоненный перед Дианой и Фебом, даже не вспомнив, что такие личности вообще существуют в мифологии или что Солнце может быть чем-либо иным, кроме светильника, пригодного лишь для того, чтобы озарять лицо Арабеллы. Ноги словно сами несли его, и Джуд, начинающий ученый, будущий доктор богословия, профессор, епископ и что там еще, был польщен и счастлив тем, что эта деревенская красотка соизволила выйти с ним на прогулку в своем праздничном наряде.

Они дошли до амбара под названием Бурый Дом, откуда Джуд собирался повернуть назад. Они обозревали открывшиеся на север просторы, как вдруг их внимание привлек густой столб дыма, поднявшийся рядом с маленьким городком, который находился внизу на расстоянии мили или двух от них.

— Пожар! — сказала Арабелла. — Сбегаем поглядим? Ну, пожалуйста! Это недалеко!

Под наплывом нежности Джуд был просто не в силах возражать и даже обрадовался этой просьбе, так как она служила ему оправданием, чтобы побыть с Арабеллой подольше. Они почти бегом спустились с холма и, лишь пройдя с милю по равнине, поняли, что пожар гораздо дальше, чем им показалось.

Но, уж начав свой путь, они поспешили дальше и только к пяти часам оказались на месте происшествия — в шести милях от Мэригрин и в трех от дома Арабеллы. Пожар потушили еще до них, они бегло осмотрели печальные останки и пошли обратно. Путь их лежал через Элфредстон.

Арабелла сказала, что не прочь выпить чаю, и они зашли в дешевый трактир. Так как они заказали чай, а не пиво, ждать предстояло долго. Служанка с удивлением узнала Джуда и зашепталась с хозяйкой в глубине комнаты — дескать, это тот самый студент, «который всех чурался», а теперь вдруг вот до чего докатился: водит компанию с Арабеллой. Последняя угадала, о чем речь, и, встретив серьезный и нежный взгляд своего поклонника, засмеялась вульгарным торжествующим смехом легкомысленной женщины, которая знает, что выигрывает игру.

Они сидели и рассматривали комнату: картину на стене, изображавшую Самсона и Далилу, круглые пятна от пива на столике, плевательницы с опилками под ногами. Все это производило на Джуда то удручающее впечатление, какое может произвести пивная в воскресный вечер, когда в окно заглядывают косые лучи заходящего солнца, заказа долго не подают и злосчастный путник чувствует, что ему больше некуда податься.

Начинало смеркаться. Они решили, что дожидаться чая больше не стоит.

— Но что же делать? — спросил Джуд. — До твоего дома еще три мили.

— Пожалуй, можно выпить пива, — предложила Арабелла.

— Пива? Верно. Мне и в голову не пришло. Только чудно все-таки в воскресный вечер идти в трактир ради пива.

— Но мы не ради этого шли сюда.

— Нет, конечно.

Джуду вдруг захотелось прочь из этой чуждой ему атмосферы; однако он заказал пива, каковое тут же и было подано.

Арабелла попробовала его.

— Фу! — сказала она.

Затем попробовал Джуд.

— А что в нем особенного? — спросил он. — Правда, я мало что смыслю в пиве. Я люблю его, только оно мешает, когда читаешь, кофе, по-моему, лучше. Ну, а это пиво как пиво, мне кажется.

— Подмешанное, я его в рот не возьму! — И, к большому удивлению Джуда, она назвала три или четыре составных части, которые она распробовала в напитке, не считая солода и хмеля.

— Как много ты знаешь! — заметил он добродушно.

Тем не менее она снова взялась за пиво и выпила всю кружку, после чего они двинулись в путь. Было уже почти темно, и чем дальше они уходили от огней города, тем ближе старались держаться друг к другу, пока их руки не встретились. Она спрашивала себя, почему он не обнимет ее, но он этого не сделал и лишь промолвил:

— Возьми меня под руку.

Уже Одно это казалось ему неслыханной дерзостью.

Она подхватила его под руку у самого плеча. Он ощутил тепло ее тела и, переложив палку под мышку, взял ее правую руку в свою.

— Вот теперь мы совсем-совсем вместе, дорогая, правда? — сказал он.

— Да, — отозвалась она, а про себя добавила: «Тюфяк!»

«Вот каким я стал волокитой!» — подумал он.

Так они дошли до подножья нагорья и увидели перед собой проезжую дорогу, — белея во мраке, она уходила вверх. Чтобы попасть отсюда к дому Арабеллы, надо было сначала взобраться по склону, а потом спуститься в долину направо. Сделав всего несколько шагов вверх, они чуть не наткнулись на двух мужчин, бесшумно ступавших по траве.

— Ох, уж эти влюбленные… любая непогода им нипочем… Им да бездомным собакам, — проворчал один из мужчин, исчезая во мраке у подножья холма.

Арабелла хихикнула.

— Мы влюбленные? — спросил Джуд.

— Тебе виднее.

— Ну, а ты-то как думаешь?

Вместо ответа она склонила голову ему на плечо. Джуд понял намек и, обняв ее, притянул к себе и поцеловал.

Они шли теперь не под руку, а обнявшись, как ей и хотелось. В конце концов какое это имеет значение, раз их никто не видит, говорил себе Джуд. Дойдя до середины длинного подъема, они, словно по уговору, остановились, и он опять поцеловал ее. На вершине он поцеловал ее еще раз.

— Руку можешь не отнимать, если тебе так нравится, — тихо сказала она.

Он послушался, думая о том, какая она доверчивая.

Так не спеша они приближались к ее дому. Свой дом он покинул в половине четвертого, собираясь снова засесть за Новый завет в половине шестого. Но было уже девять, когда он, в который раз, обнял Арабеллу и отпустил у порога отцовского дома.

Она попросила его зайти хотя бы на минуту, иначе могут подумать, будто она гуляла одна в такой темноте. Он согласился и вошел следом за ней. Как только дверь отворилась, он увидел, что, кроме ее родителей, в комнате сидят еще несколько соседей. Все приветствовали их так, словно поздравляли, всерьез принимая его за жениха Арабеллы.

Это были чужие ему люди, он смутился и чувствовал себя не в своей тарелке. Он этого не хотел; приятная вечерняя прогулка с Арабеллой — вот все, что он имел в виду. Он не стал задерживаться, лишь сказал несколько слов ее мачехе, простой тихой женщине, не приметной ни лицом, ни характером, и, пожелав всем доброй ночи, с чувством облегчения выбрался на дорогу среди холмов.

Но облегчение он испытывал недолго: вскоре Арабелла вновь завладела его сердцем. Он шел, и ему казалось, будто он стал другим, не тем Джудом, каким был вчера. Что ему теперь книги? Что все его намерения не тратить попусту ни одной минуты, которых он до сих пор так строго придерживался? «Тратить попусту!» Все зависит от взгляда на вещи; сегодня он впервые живет, а не растрачивает жизнь. Любить женщину куда приятней, чем быть ученым, или священником, или даже самим папой!

Когда он вернулся домой, бабка уже легла спать, и на всех вещах, куда бы он ни посмотрел, казалось, лежала печать его небрежения. Он поднялся наверх, не зажигая лампы, и темная комната встретила его грустно и вопрошающе. Раскрытая книга лежала так, как он ее оставил, и заглавные буквы на титуле, освещенные бледным светом звезд, с укоризной смотрели на него, словно незакрытые глаза мертвеца:

Η ΚΑΙΝΗ ΔΙΑΘΗΚΗ

Наутро Джуду пришлось встать рано, чтобы, как всегда, покинуть этот дом на неделю; в корзину поверх инструментов и прочих принадлежностей он бросил непрочитанную книгу, хотя и понимал всю тщетность своего намерения.

Свои любовные похождения он таил чуть ли не от самого себя. Арабелла же, напротив, сделала их достоянием всех друзей и знакомых.

Идя при свете дня той самой дорогой, по какой несколько часов назад он шел под покровом ночи со своей возлюбленной, Джуд спустился к подножию холма, замедлил шаг и остановился. На этом месте он поцеловал ее в первый раз. Солнце только что взошло, и, вполне вероятно, со вчерашнего вечера здесь никто не проходил. Джуд поглядел на землю и вздохнул. Присмотревшись получше, он различил на влажной пыли отпечатки ног: тут они стояли обнявшись. Сейчас ее здесь не было, но узоры воображения на холсте действительности так явственно дорисовали вчерашнюю их встречу, что он почувствовал в сердце пустоту, которую ничто не могло заполнить. Тут же неподалеку стояла подстриженная ива — другой такой не сыщешь на свете. Только через шесть дней он увидит Арабеллу снова, как обещал, но даже если бы жить ему оставалось всего одну неделю, самым горячим желанием его было бы поскорее перескочить через эти шесть дней.