Самая страшная книга 2024 - Дмитрий Александрович Тихонов

прикусил язык и мучительно покраснел. Что за заискивающий тон! Хорошо хоть дипломом размахивать не стал! – Борис Борисович прислал меня для экспертизы. Мне поручено выяснить причину смерти помещика Костаевского.

– Михаил Андреевич позавчера преставился. Упокой Господь душу его грешную. – Приказчик подхватил Константина под руку и потянул к дому, бросив быстрый взгляд на кучера и на окна, – кажется, за стеклом мелькнули чьи-то лица. Говорил он теперь монотонно, понизив голос почти до шепота. – По дороге из Перемошни в Струпино умер. Его крестьяне нашли, когда с работ возвращались. Привезли в дом. Сейчас на леднике лежит. Обмыли только.

Вдруг Куликов дернул Константина за руку, приблизился к уху:

– Все из-за Житова! Не живется ему спокойно! Раньше они с Михаилом Андреевичем все границу между поместьями делили, а теперь вот что, подлец, удумал. Это он за врачом послал. Подозрительно ему! Думает, что крестьяне барина убили. Проходите, доктор!

Толстяк резво распахнул перед ним дверь, пропуская первым в дом. Константин поежился – голова начинала идти кругом от неожиданных подробностей. Вот уж удружил Борис Борисович! Вошел внутрь, чуть пригнувшись. Полезная привычка, когда ты из-за роста собираешь лбом все притолоки.

В комнате их ждали дворовые – две женщины в одинаковых «городских» серых платьях и крестьянских повойниках, туго обвязанных вокруг голов, и худенькая девочка лет десяти в линялом синем сарафане, загорелой ручонкой прижимавшая к груди тряпичную куклу. Лицо девочки с правой стороны закрывала несвежая повязка, пропитанная кровью и сукровицей. Константин нахмурился – надо узнать, что с ребенком. Крестьяне докторам не доверяют. Им проще к какой-нибудь бабке-шептухе сходить. А бывали случаи, на кафедре рассказывали, что дворяне сами мужиков пользовали. Дверь хлопнула – Василий внес в дом дорожный сундучок с вещами.

– Константин Егорович – врач из Грайска. Накормить его надо и в детской устроить на ночь, а завтра с утра в лучшем виде обратно отправить. Ну, что стоите?! – замахал руками приказчик.

Конюх только дернул косматой головой и вышел на улицу. Женщины низко склонились. Старшая надавила на светлую макушку девочки, которая внимательно глядела на Константина единственным ярко-голубым глазом – другой скрывала повязка.

– Если что потребуется, Глаша и Марья в барском доме работать приучены, что где лежит, знают. Чего глядите, как курицы на зерно? Дел нет? Идите! – Куликов дождался, пока крестьянки пройдут до конца коридора, соединяющего дом с кухней, и снова понизил голос: – Барин много слуг не держит. Вот когда семья на лето из Санкт-Петербурга приезжает, тогда да. Жена-то его, Мария Федоровна, пока и не знает, что овдовела. Осталась без кормильца с четырьмя детьми на руках. Еще и Житов житья не дает! Экспертиза ему понадобилась! Да как отказать-то?

Мужчина облизнул пухлые губы и снова потянул высокого Константина за рукав, словно собирался шептать на ухо:

– Житов-то на что надеется – если подозрение будет, что это крестьяне расправу над барином учинили… – Кадык дернулся над слишком тугим воротником. – Тогда всех из деревни вышлют на каторгу. Разбираться не будут. Вот тогда он ее вместе с землей у вдовы-то и выкупит. По дешевке. Вы смотрите, внимательно смотрите, отец наш. Чтобы все было ясно господину Житову и всем остальным господам по вашему заключению. Михаил Андреевич, хоть и был крут нравом, никаких особых зверств не чинил. Наоборот! Он же Струпино всего пару лет как купил. Тут ведь старое поместье сгорело, так он его отстраивать начал. Пруд выкопал, рыбу туда запустил. Опять же сады фруктовые в порядок привел…

Константина начал сердить словоохотливый приказчик. К чему все эти подробности? Он должен написать заключение, передать его начальнику земской больницы и забыть обо всех этих Житовых, бедных вдовах и деревне Струпино. Вместе с раздражением пришла пульсирующая головная боль, грозящая перерасти в мигрень. Константин незаметно потер висок. Нельзя так! Это все долгая дорога, он устал.

– Петр Акимович, прошу прощения, а где находится тело? Я бы предпочел начать осмотр сейчас. – Константин вымученно улыбнулся и повернулся к дорожному сундуку, в который вместе со сменой белья уложил докторскую сумку.

– Так на леднике, голубчик! В подполе. Рыбу ж, говорю, барин разводит, вот и вырыли для хранения. Это сколько же всего организовать надо будет! Как удобней в Санкт-Петербург Михал Андреича отправить…

– Где ледник? – Константин поморщился и подхватил сумку. Под его тяжелым взглядом приказчик сник. Совесть кольнула некстати – где же его терпение? Нет этой добродетели, сколько ни ищи.

* * *

В подполе было влажно и прохладно, вдоль стен лежали глыбы весеннего льда, присыпанные кое-где сеном и опилками. К рыбному духу примешивался еще какой-то острый, почти химический. Тело помещика, накрытое некрашеным полотном, лежало на столе с красивыми резными ножками, который, скорее всего, спустили сюда из верхних комнат. Свет шел от четырех керосиновых ламп, подвешенных на крючья под невысоким потолком. Еще одну Константин держал в руках. Первым порывом было приказать вынести труп наверх – здесь слишком темно, сыро и неудобно. Но следом пришла подленькая мыслишка: чтобы обнаружить следы насильственной смерти, равно как и их отсутствие, необязательно проводить процедуру по всем правилам. И поверхностного осмотра хватит. Надо начать, а после уже решить, как поступить дальше.

Константин снял полотно и аккуратно сложил его, устроив на углу стола у ног трупа. Помещик Костаевский, сорока четырех лет, роста среднего, с короткой массивной шеей, широкими запястьями, большим животом и заметными отложениями жира на плечах и бедрах, распределение волос на теле умеренное. Кожный покров бледный, трупные пятна синюшно-фиолетовые, при надавливании не меняют цвета. Трупное окоченение соответствует примерному времени смерти. Константин делал отметки в воображаемом блокноте, медленно двигаясь вдоль стола, подсвечивая себе лампой. Глаза мертвеца были закрыты, а рот – наоборот, широко раскрыт. Не успели подвязать челюсть до того, как мышцы одеревенели? Ровные крупные зубы влажно поблескивали. Константин наклонился, чтобы осмотреть ротовую полость. Лицо Костаевского, круглое, мясистое, с бритым подбородком и густыми темно-русыми бакенбардами, при жизни, возможно, располагало к себе, но для Константина было словно лишено индивидуальности. Он не смог бы искренне ответить на вопрос, красив или уродлив покойник. Врач склонился ниже – ему показалось, что за языком что-то есть. Надавил двумя пальцами, отодвигая холодный кусок плоти. Точно! Подушечки коснулись чего-то гладкого и жесткого. Черт! Ничего не видно! Константин попытался ухватить инородный предмет, но ногти соскользнули. Нужны щипцы. Возможно, скальпель. Константин вытер пальцы о тряпицу и повернулся к разложенным на нарядном жостовском подносе инструментам. Что же это может быть? Гортань перекрыта, но признаков удушья нет. Значит, предмет оказался в горле уже после смерти.